Выжить в Антарктиде

– А ну-ка стоп! – гаркнул он, когда непонятный звук повторился. – Тихо всем!

Мужчины замерли, напрягая слух. Ничего не происходило.

– Что ты слышал? – задал вопрос Долгов.

– Кто-то кричал.

– Может, показалось? Здесь только ветер.

– Не показалось, я тоже вроде бы что-то слышал, – возразил Громов и ткнул концом рейки в узкий проход между скалами. – Кажется, в той стороне… что-то такое, на краю сознания…

Они ждали и ждали, но крик больше не повторился. Пошел снег, пока еще слабый и невесомый, он летел в лицо, оседал на капюшонах и плечах. А над головой кроваво полыхало небо, и все сильнее гудел воздух, отдаваясь эхом в скалах.

– Идемте! – Долгов поправил сползающий тюк.

– Нет, надо проверить, – Дима поставил на землю сумку с медикаментами, но потом передумал и снова водрузил ремень на плечо. – Мы с Юрой заглянем в ту расщелину, а ты, Паш, займись радио. Прослушай эфир, мы уже достаточно высоко.

– Эфир? – Павел с сомнением взглянул на чемодан с рацией. – Посмотри только, что кругом творится! Я бы времени зря не терял.

– А мы быстро и не отвлекаясь на споры.

Громов с готовностью избавился от чемодана и первым устремился туда, откуда, как ему помстилось, слышался крик. Смутная тревога, получившая неожиданную подпитку, подстегивала его изнутри.

Павел проводил гляциолога взглядом и с недовольным вздохом скинул пледы, признавая за Ишевичем право принимать решения. Хоть тот и значился его охранником, но настаивать на прежней субординации Долгов не стал. Признаться, он был растерян и выбит катастрофой из колеи. И если Дмитрий взял на себя временное руководство в походе, спорить с лидером он посчитал бессмысленным.

*

Виктория Завадская

Оживать Вике было больно. После взрыва она долго и мучительно приходила в себя, а сообразив, в каком положении находится, заплакала, не стесняясь, в голос.

Ее кресло разрушительной силой было вырвано с мясом и вбито в глубокою трещину поодаль от хвостового оперения вертолета. Может быть, это следовало назвать везением: сидение заклинило не слишком далеко от поверхности, но дымное небо все равно виднелось в узком колодце над головой, как нечто недостижимое. Омерзительно пахло гарью и керосином, на лицо падали горячие хлопья странного пепла, а снизу наползала холодная мгла. Как глубоко ухолила трещина вниз, понять было невозможно.

Вика слегка пошевелилась, и кресло под ней угрожающе зашаталось. Оно лишь чудом держалось на неровных кусках обшивки, как на распорках. Выбраться из ловушки Вика без посторонней помощи не могла.

– Помогите! – закричала она что было мочи.

Кресло снова качнулось и даже слегка просело вниз. Завадская замерла в испуге, вцепившись в подлокотники.

Вертолетный хвост, маячивший перед глазами, тоже скрипел и качался на ветру, грозя завалиться и придавить и без того едва живую девушку.

– Мамочки, – прошептала Вика, глотая слезы.

Грудь болела в том месте, где в нее впивались ремни безопасности, а при резких движениях отдавало в спине и плечах. Виктория боялась, что получила серьезные травмы, но самый большой страх вызвала мысль, что она осталась единственно выжившей, и звать на помощь бесполезно – некому ее услышать. Если люди когда-то и появятся здесь, на этом богом забытом перевале, то обнаружат лишь ее хладный труп. Эта перспектива настолько ужаснула, что, вопреки логике, она вдохнула обжигающий воздух и заорала:

– На помощь!!! Кто-нибудь! Люди, я здесь!!!

Спину прошило болезненным спазмом резкая боль, а кресло крякнуло, царапая неровными краями каменные стены. Вика замолчала, дыша мелко и часто, пытаясь успокоиться и переждать вспышку смертельной паники.

Ремни на кресле были очень плотные и тугие, они спускались на плечи, перекрещивались в области живота и так тесно прижимали ее к спинке, что шевелиться удавалось с трудом. Замок располагался сбоку, но чтобы просунуть к нему руку, надо было изогнуться, а этому мешало узкое пространство и ноющая боль.

Немного подождав, Вика предприняла еще одну попытку, нашарила замок, но в самый последний миг отступила. Отстегнется она, а дальше? Неустойчивое кресло зависло над бездной. Край трещины высоко, выше человеческого роста. Если встать ногами на сидение, то, конечно, дотянешься, но едва Вика представила, как будет балансировать на качающемся сидении, проваливаясь все ниже и ниже, ее сковал ужас.

Вика не хотела умирать – ни медленно (от голода и жажды), ни быстро (от падения в пропасть). Но все казалось бессмысленным, все попытки выжить. Почему она не умерла сразу? Почему обречена страдать в западне? Она снова заплакала.

Вика никому не желала зла, никого не трогала, спокойно жила, работала, влюбилась в хорошего человека, и вроде бы жизнь налаживалась... но тут Завадская вспомнила о своем нерожденом ребенке. Может, именно так небеса наказывают ее за убийство? Может, сделав аборт, она не подарила миру какого-нибудь гения, и теперь вся ее дальнейшая жизнь бесполезна?

Господи, а Юра так никогда и не узнает, что с ней случилось! Он даже не догадывается, что она рядом, в каких-то трех-пяти километрах от него…

Тут Вику настигла новая мысль: что если Юра тоже погиб от взрыва? Все погибли, планета столкнулась с астероидом! Не лучше ли покончить со всем разом: рвануть вверх и будь, что будет? Сорвется в трещину – значит, сорвется. Возможно, ей повезет, и она не будет умирать на дне несколько суток с переломанными конечностями.

И все же Вика никак не решалась сделать этот последний шаг. Она лишь всхлипывала и время от времени беспомощно звала на помощь – до тех пор, пока не сорвала голос.

И вот когда уже последняя надежда почти оставила ее, Завадская услышала какой-то новый звук.

Она превратилась в слух. Шарканье было равномерным, как будто кто-то грузный брел, не разбирая дороги. Запинался, спотыкался…Ей даже показалось, что она улавливает хриплое дыхание.

– Помогите! Помогите! – в отчаянии напрягая связки, закричала она.

Шаги замерли и надолго. Сколько Вика не вслушивалась, ничего не происходило. Неужели это была галлюцинация, и там, наверху, никого нет? Завадская снова зарыдала.

– Шииссссь! –  вдруг донеслось сверху, и на фоне темного неба мелькнула еще более темная тень.

Чья-то кошмарная физиономия появилась над краем трещины. Человеческое лицо, перемазанное черным, заплывшие глаза… Она с ужасом смотрела… узнавала и не узнавала Игоря Симорского. Восставший из ада, куда она отправила бы его с удовольствием, виновник того, что с ней случилось – зачем он тут? Почему именно он? Или это призрак?

– Держись! Ты цела?

Вика воспряла духом, только боялась, что Игорь не сможет ее сразу вытащить и отправится куда-нибудь за помощью. Оставаться снова одной ей было ужасно страшно.

– Игорь, только не бросай меня, пожалуйста!

– Не реви, я тебя вытащу!

Вика сомневалась, что это получится так легко, как он предлагал. Симорский, хоть и был поджарым и спортивным, богатырской хваткой не отличался, да и руки скользили. Вот если бы у них была веревка…

– Игорь, брось мне шарф! У тебя же был шарф?

Вика поймала конец и принялась лихорадочно связывать его со своим шарфом, который, на счастье, был длинным, почти двухметровым. Она пропустила импровизированную веревку под мышками, сделала петлю…

Симорский был сильным. Или упрямым. Или одержимым. Вика не знала, что именно заставляет его напрягаться, хотя (она это видела и ощущала на каком-то зверином, инстинктивном уровне) катастрофа его не пощадила. Но Игорь победил ее близкую смерть или заставил, по крайней мере, отступить.

Разбитые и обессиленные, они лежали на краю прогала, радуясь второму шансу на жизнь. Вике хотелось прожить это подаренное время с пользой. Правильно прожить: без скороспелых решений, без нравственных уступок обстоятельствам, безо лжи и ненависти.

– Спасибо, – шепнула она, поворачивая голову.

Щеку оцарапала острая каменная крошка, но Завадская улыбнулась. Симорский тоже ей улыбнулся – на его разбитом лице это выглядело жутко – и сплюнул изо рта кровь.