Выжить в Антарктиде

Вторая группа – это хорошенькие глупышки, которые затрагивали «ниже пояса», но вынести их дольше недели у Симорского не получалось. И все же у них был очевидный плюс: глупышки отлично понимали правила игры, довольствовались бартером (они ему секс без тормозов, он им карьерный рост, меха или отдых на Мальдивах) и не слишком долго дулись, когда их отправляли в отставку.

В третью группу Игорь помещал свой идеал, мечту и недостижимую роскошь, которая волнует и «выше пояса» и «ниже». В шутку он говорил, что когда такое чудо попадется на пути, девушку следовало сразу тащить под венец, чтобы не убежала. Беда была в том, что чудес ему не встречалось вовсе. Анджела Корн, наверное, была первой, кого бы Игорь смог с натяжкой отнести к третьей группе. Анджела его восхищала, волновала, манила, но были и моменты, которые в ней сильно раздражали. Когда она сломала ногу, Симорский сделал все, чтобы лечение прошло быстро и удачно. Он искренне заботился о своей протеже, но в глубине души понимал, что замуж он ее не позовет. Никогда.

О замене Анджелы на Викторию Завадскую Игорь узнал в последний момент. Как-то так получилось, что Бекасова с ним не посоветовалась. Честно говоря, Симорскому это не понравилось, его, ради приличия, могли бы и спросить, все же деньги на билеты именно выделял, но Елизавета Даниловна отличалась сварливым нравом, и Игорь не стал раздувать скандал из пустяка. Черт с ней!

Чтобы не скучать в Антарктиде, он взял с собой Марину – подающую надежды студентку с факультета музыкального театра. Марина мечтала попасть в мастерскую Ставра Немина, и Симорский считал, что у нее есть все шансы (тем более, если он замолвит словечко). Все складывалось нормально, но совершенно неожиданно на корабле Игорь встретил то самое чудо, заставившее забыть обо всем и поразившее его и выше, и ниже пояса.

Самое забавное, что Завадскую он прежде видел – в том самом плохоньком сериальчике, который сделал ей имя. По долгу службы несколько лет назад он отсматривал там пару сцен, и эта девчонка совершенно не произвела на него впечатления. Но когда он увидел игру Завадской на сцене, то сразу понял, что пропал. От Вики исходила безумная, дикая энергетика - та, что не чувствовалась на пленке. Возможно, за минувшие годы девица значительно выросла и раскрылась, но не успела заматереть настолько, чтобы перестать быть пластичной глиной в руках умелого мастера.

Симорский был ослеплен, парализован болезненным напряжением в чреслах, и единственной связной мыслью у него билось «Хочу!». Он сам толком не знал, чего хочет больше: стать крестным отцом восходящей звезды или постоянным любовником красивой женщины. Скорей все-таки последнее, пусть умом он и сознавал, что встретил по-настоящему перспективный материал, способный принести миллионы.

Не получив желаемого отклика сразу, Игорь распалился пуще прежнего. «Снежная королева» играла в недоступность и набивала цену – что ж, Симорский был готов платить. Был, правда, момент, когда он углядел соперника и честно попытался переключиться. С Громовым связываться было лень, тем более, он не был уверен в себе на все сто. Вдруг через неделю новизна уйдет, и он не будет знать, кому эту «снежную королеву» сбагрить.

Вот только Завадская против правил проросла в нем намертво. Студентка Марина Бузина не стоила ее мизинца и начала раздражать на второй день. Томление и неудовлетворенность нарастали, Игорь то проклинал смутившую его покой холодную красавицу, то был готов ее боготворить. Всего за несколько дней Симорский настолько обезумел, что слетел с катушек.

Предложение Патрисии явилось последней каплей, которая упала на чашу порока, перевесив чашу совести. Игорь выслушал француженку с гулко бьющимся сердцем и понял, что сделает все, как она советует. Он намеренно не желал вникать, какой на самом деле интерес Пашина жена вкладывает в мутное предложение. Там все было нечисто и дурно пахло, но сейчас ему было наплевать и на собственное будущее, и на реальные чувства Завадской, и на судьбу прочих туристов. Игорь всерьез считал, что только обладание жтим совершенным телом избавит его от мучительного наваждения.

Целые сутки он был как в тумане, и очнулся лишь в самолете, когда Вика потеряла сознание. Вот тогда Симорский схватился за голову. Реальность обрушилась на него вместе с осознанием собственного преступления. Он пожалел, что связался с Патрисией, что вообще поехал в эту треклятую поездку, что не смог сдержать гнусные порывы плоти. Ашор Визард тоже его напугал – слова соглядатая Доберкура подействовали как ушат холодной воды, но Игорь зашел слишком далеко, чтобы сделать вид, будто ничего не было. Мысли о Завадской высасывали из него все соки и превращали в одержимого. Отдалиться от нее, порвать незримую связь означало умереть в тот самый миг, и потому он был готов следовать за ней по пятам, сторожить, вожделеть на расстоянии, подчиняя собственное расписание ее жизненному укладу, лишь бы не расставаться. В этой женщине, как в кощеевом яйце, сосредоточились отныне его жизнь и смерть.

Усаживаясь в экскурсионный вертолет, Симорский не отрывал глаз от Вики. Его не волновал бесснежный антарктический оазис, оставилравнодушеым ни кровавый водопад, и даже то, как Вика настороженно пряталась от него за спиной Ашора, не имело значения. Главное, она рядом – протяни руку и поймаешь. «Я тебя покорю, завоюю, добьюсь», – сбивчиво думал он, выбирая кресло сбоку и чуть позади – лишь бы видеть ее королевский профиль.

Неожиданно вертолет затрясло, замотало из стороны в сторону.

– О щит[1]! – выругался пилот и принял инстинктивное решение сажать машину.

Яркий болид едва не ослепил Симорского. Он промелькнул, ударив по глазам белесой вспышкой, и только потом их догнал шипящий треск и грохот, заглушивший рокот винтов. Вертолет едва не перевернуло прямо в воздухе.

– Держитесь! Аварийная посадка! – крикнул пилот. – Пригните головы!

Пассажиры в салоне заголосили, и громче всех голосил Сергей Абызов:

- Слишком рано! Астероиду слишком рано!

Но астероиду было мало дела до научных расчётов и ожиданий. Все новые и новые раскаленные куски обрушивались с неба. За ними тянулись дымные хвосты, в которых вспыхивали огненные искры.

Летчик вцепился в штурвал, в рычаги и пытался сбалансировать вертолет. Они продолжали снижаться на малых оборотах и почти уже сели на выбранную впопыхах площадку на перевале, но тут прямо у них над головой произошел жуткий взрыв…

Плотная воздушная волна срезала верхушки гор, перекорежила рельеф, отутюжила долину Чаруского и покатилась дальше, сминая и разрушая на свое пути все и вся. В этой страшной мясорубке у людей в туристическом лагере не было шансов.

Хотя прогулочный вертолет находился под прикрытием одного из высоких пиков, принявшим на себя большую часть удара, ему тоже досталось. Вращающиеся лопасти были в мгновение ока смяты, и в своем последнем развороте рубанули по хвостовому оперению, отсекая его. Вертолет развалился на части, каждая из которых по собственной траектории рухнула по ту сторону хребта. Топливные баки взорвались, и к небу поднялся столб белого пламени с черным дымным оперением.

В небе вообще творилось несусветное: пыль, мельчайшие каменные частицы, пар от испарившегося снега и льда закрыли солнце, и окрестности погрузились в траурные жаркие сумерки. Текущая по перевалу мелкая речка вскипела и исчезла в мутном облаке. Воздух раскалился, провонял неведомыми миазмами и сделался настолько плотен, что затруднял дыхание.

Игоря Симорского выбросило из кресла в самый последний момент – лопнул ремень, не выдержав инерции тела. Он нырнул в один из чудом уцелевших сугробов, немного смягчивших удар, и, кувыркаясь, скатился по склону вниз, где его буквально впечатало в плоский валун, вышибив дух. На счастье (или как посмотреть – может и на несчастье) он не только остался жив, но и пребывал в сознании, только тошнотворное мгновение неконтролируемого вращения сменилось на тупую прострацию.