Отданная вампиру

Кажется, девицу всё вполне устраивало. И глубокие поцелуи, на которые со мной парень так и не сподобился, и то, как мой новоиспечённый жених мял её сочную пышную грудь… А потом Аякс втолкнул девку внутрь сарайчика, едва слышно хлопнула дверь, звякнула то ли упавшая лопата, то ли столкнувшиеся грабли…

Мне хотелось подойти, распахнуть дверцу. Поглядеть в лицо жениха, увидеть, кого он там тискал — хутор не так уж велик, хоть шапочно, но мы должны быть знакомы… Только ноги словно бы приросли к земле.

Зачем? Будто я не знаю, что они там делают! Хотя… не знаю. То есть, случки у животных я видела, естественно, много раз, но неужели у людей всё происходит точно так же? Почему-то воображение отказывалось представить девицу, лежащую среди тяпок и вёдер, раскинувшую пышные ляжки и пыхтящего между ними Аякса, неловко стягивающего брюки, цепляющиеся за стоящий член. В темноте, небось, и не попадёт, куда надо…

Я горько хмыкнула, с трудом отвела взгляд от сарайчика. Сквозь плотную ткань пробивался усилившийся свет колдовского фонаря. Ни к чему устраивать сцены, я и сама хороша — если вспомнить сегодняшнее, то есть, уже вчерашнее утро.

«Не верен и не любит тебя… когда любят, целуют в губы»

Он, что ли, так уж полюбил?!

Так и не заревев, не устроив бурной встречи неверному жениху, я вернулась домой, но уснуть удалось только перед самым рассветом.

Гореслав был религиозным праздником, и с утра я неожиданно для себя решила сходить в храм. Маленький, деревянный, пустой — только несколько изображений стоящего спиной Всесоздателя. Считалось, что то ли лицо Его изображать грешно, то ли льющийся из глаз свет способен выжечь душу того, кто не обладает непогрешимой праведностью… В храме я оказалась одна. Помолилась, сама не зная о чём, с огромным трудом подбирая мысленные слова, сидя на одной из низких деревянных скамеечек. А потом подошла к одной из икон за небольшой деревянной ширмой — в отличие от прочих, Всесоздатель стоял на ней чуть ли не боком. Очень хотелось разглядеть профиль.

И спросить, как позволил он, как допустил, чтобы такие создания, как хозяин дома и его волки, жили на светлой земле. Если живут — или существуют — может, и они для чего-то нужны?

Почувствовав чьё-то присутствие за спиной, я резко поднялась с колен, на которые опустилась во время очередной молитвы и чуть не вскрикнула, но удержалась в последний момент — это был всего лишь храмовник Олав.

Он стоял ко мне очень близко, я ждала, что мужчина посторонится, даст пройти — но он почему-то не отходил.

— Внучка Рогнеды, — вместо приветствия пробормотал он. Невысокий расплывшийся мужчина с серыми бровями и залысинами на круглом черепе, он сверлил меня взглядом маленьких белёсых, слишком глубоко посаженных глаз.

— Лария, –кивнула я.

— Редкая гостья в храме, что неудивительно.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что очень рад увидеть вас раскаивающейся в грехах ваших, на коленях перед господом нашим.

— В каких грехах? — резче, чем нужно, спросила я. Служитель всё ещё стоял прямо передо мной, и, кажется, уходить не собирался.

— В каких грехах? — резче, чем нужно, спросила я. Служитель Олав всё ещё стоял прямо передо мной, и, кажется, уходить не собирался. Сделал-таки шаг, но не от меня, а ко мне, так, что почти коснулся меня пухлым животом. — Вам нужно приходить почаще…

— Что за нечисть живёт в Червонном лесу? — борясь с желанием то ли вцепиться ногтями в щёки служителя, то ли ткнуть его в живот чем-нибудь острым, спросила я.

И служитель отступил.

— Что за странный вопрос?

— Почему же странный… мне просто любопытно.

— Вам? И любопытно… к тому же «просто». Послушайте, Лария. Не стоит вам ходить сегодня на Гореслав. Ни к чему вам эти шумные праздники, где употребляется слишком много горячительных напитков, где люди теряют контроль над собой и вовсю предаются омерзительным плотским утехам… таким омерзительным и отвратительным… да! — глаза служителя чуть-чуть потемнели. — Предпочтите разгулу похоти и веселья благотворное уединение дома. А лучше… приходите сюда. Здесь никого не будет, и мы… мы будем молиться вместе. Я расскажу вам о важности… о необходимости укрощения буйной молодой плоти. Оставьте мысли о лесе, о тьме, думайте о духе!

— И всё-таки, — я с трудом подавила рвотный рефлекс, заметив, как служитель облизнул пухлые, слишком яркие для мужчины губы. — Кто живёт в лесу? Что вы об этом знаете?

— А вы?

— Бабушка, — я постаралась сделать невинно-бездумное лицо, — рассказывала какие-то ужасы о затворнике, пьющем человеческую…

— Кровь, — закончил за меня служитель Олав. — О, да. Есть такая легенда, хотя… детская сказка, чтобы дети не забредали в лес! Покидать дом это существо может лишь от полуночи до заката, так как солнечный свет его убивает, живёт он там уже несколько сотен лет, не умирая, но и не являясь в полной мере живым… Храмовая вода также ему вредна... Послушайте. Забудьте все эти глупости и приходите.

— Праздник начнётся поздно…

— А я дождусь вас, Лария. Уверяю — в беседах о плотских грехах мы крайне плодотворно… проведём время.

Уходя, я не удержалась, и набрала флягу храмовой воды, прицепив её к поясу. Служитель мне не препятствовал.

Отец сообщил не без укора, что Аякс всё утро меня разыскивал. Я покивала, сказала, что пойду к нему сама, а между тем обогнула дом, влезла в окно на кухне, пользуясь временным отсутствием лои Мирты — и вернулась в свою комнату. Вышла я только с темнотой, когда праздник уже начался. Издалека, с площади перед храмом, доносились крики, смех, лязганье металлических тарелей — местных ударных музыкальных инструментов, виднелись отсветы пяти разожженных костров. Я подошла ближе — и услышала рвущиеся пронзительно-звенящие звуки струнных виолин.

— Ларка! — ко мне подбежали подруги, троица самых весёлых и разбитных девиц хутора. Пожурили за то, что несколько дней «прячусь от них», поздравили со скорой свадьбой, позавидовали, по-доброму, по-девичьи — в нашей компании замуж я выходила первая.

–— Видели твоего, ходит, потерянный, тебя ищет, — сообщила Ладия. — Наклюкался уже с тоски-то... Поссорились? Или в прятки играешь? Не томи мужика, он сам не свой.

— Ох, красивый он у тебя, — мечтательно вздохнула Лирин. — А ты чего грустная-то такая? Иди, иди, помиритесь.

— А у меня и средство волшебное есть, — захихикала Самра. — Ну-ка… Она украдкой достала из котомки на плече маленькую глиняную флягу. — Глотни, глотни, сегодня-то можно…

Я подчинилась, скорее, от внутреннего озноба. Горячительная жидкость обожгла горло — и тут же стало теплее, прошла дрожь в ладонях. Действительно, глупо бегать от Аякса, не каждый же день мне по окнам лазать! Надо поговорить и…. О чём говорить-то?

— Эй, остановись, дурашка, куда столько-то! — Самра со смехом отобрала у меня пустую флягу. — Ох, точно, поссорились… иди, мы тебя помирим…

— Надо поговорить, — твердила я себе, пока шла, опираясь на руки подруг. Приближающееся лицо Аякса расплывалось в глазах, как блинное тесто по сковороде — непривычная к алкоголю, я опьянела мгновенно. На ногах держалась, а соображала с трудом. Жених крепко ухватил меня за руку и повёл в сторону, подальше от людей. Судя по запаху, он действительно уже тоже успел принять на грудь, и не так уж мало.

Вот и тропинка в Червонный лес… неужели туда пойдём? Нет, конечно, нет. Здесь стояла лавка, и было тихо, голоса, смех и музыка будто остались за стеклянной преградой позади.

— Где ты была два дня, Лария?! Не приходила, не выходила… отцу наврала, что ко мне пошла, а сама?!

— Не твоё дело, — неожиданно внятно ответила я. — Сам какую-то бабу задастую по сараям таскал.

Аякс замолчал, точно ему плеснули в лицо водой. А потом разразился шумной и многословной речью, общий смысл которой сводился к тому, что я всё поняла не так, а если и так, то ничего страшного в этом нет — он мужчина, ему надо, а я — невеста, и в спальню его должна войти чистой и непорочной. И не его вина, что общество и мир установили такое ужасное противоречие.