Страница 8 из 18
Живём! Устанавливаю плафон и наслаждаюсь светом. В принципе человеку не так много всего нужно, чтобы чувствовать себя живым и счастливым. Я как пещерный предок. Обзавёлся огнём, теперь надо действовать дальше. Осмотримся.
Запах керосинки переносит меня в детство. Дача, вечер, ливень и вырубленный во всём посёлке свет, чай из свежеоборванных листьев чёрной смородины и малины, мутная зеленоватая жидкость с сумасшедшим ароматом, баранки, мёд и мягкий свет лампы. Родители живые и молодые, мы сидим за столом, шуршит приёмник на батарейках, дождь барабанит по крыше, отец шутит, что-то рассказывает и так хорошо на душе. Блин… даже глаза щиплет…
Почему я не там? Сколько у меня жизней? Что будет если сегодня меня грохнут? Я улечу куда-нибудь подальше? А может, вернусь в молодого себя? Или окажусь в вечной тьме? Или в вечном свете? Слишком много вопросов…
Я заглядываю в печь. Там сложены дрова, а рядом ведро с углём. Везёт тебе, Егорка. Даже не замёрзнешь. Разжигаю огонь и, зайдя в парную ложусь на полок. Здесь холодно, но ничего, сейчас протопим, и станет тепло. Станет хорошо. Вечно молодой, вечно пьяный, всплывают слова песни.
Надо уже попрактиковаться играть на гитаре. Такой инструмент простаивает, а я фигнёй страдаю, мечусь между огнём и полыньёй. Становится теплее, глаза смыкаются и я оказываюсь на мягком пушистом облаке, проваливаюсь в его мягкие завитки и засыпаю.
— Нет, вы только гляньте на него! — слышу я далёкий голос, красивый и звонкий, как хрустальный колокольчик, как горный ручеёк и что там ещё…
Открываю глаза. К сожалению, я всё ещё в бане. Здесь тепло и даже жарко, но жёстко, в смысле, полок твёрдый. Сажусь и тру глаза. Неплохо так я вырубился. Надо же, под потолком горит лампа. Наверное, они рубильник где-то включили.
— Ты вообще ничего не боишься? — слышу я. — У тебя правда мозги отшиблены?
Кто это говорит таким прелестным и сладким голосом? Я поднимаю голову. Девка. Охренеть! Это она меня украла? Надеюсь, для того чтобы сделать сексуальным рабом. Откуда здесь китаянка? Нет… Она казашка или… Меня пронзает догадка.
— Ты кто? Киргизка?
— Нет, вы посмотрите! — повторяет она.
Блин! Да она натурально красотка! Чёрные блестящие смоляные волосы, широкие скулы, тонкий прямой нос, горящие глаза и жёсткие губы. Наверняка твёрдые наощупь. Говорят, по губам можно понять, какая у девушки… ну… враньё, мне ни разу не удавалось.
Она стоит передо мной, как царица, или как там у них называются верховные существа, и я не могу оторвать от неё глаз. На ней шёлковый платок, которому позавидовал бы «Эрмес», шубка до колен, уж не соболья ли, и чёрные кожаные сапожки на каблучке.
Она такая тонкая и изящная, как балерина на музыкальной шкатулке, или манекенщица из парижского журнала мод. В общем, охренеть. Я ожидал увидеть уродливого одноногого Сильвера или колченогого Киргиза, а тут такое явление. Восточная красавица.
Впрочем, одноногий, думаю, ещё нескоро сможет проворачивать подобные операции. Если вообще когда-нибудь поправится.
— Ну, и чего же ты от меня хочешь, дочь советской Киргизии? — спрашиваю я.
— Крови твоей хочу, — насмешливо отвечает она.
Вокруг неё стоят давешние "санитары" и глумливо гыкают, будто до сих пор обсуждают незадачливую аптекаршу.
— Да ты дикое животное, как я посмотрю, — хмыкаю я.
— А ну, — восклицает она и сбрасывает шубу.
Один из "санитаров" в последний момент успевает её подхватить. Она остаётся в максимально коротенькой тёмно-синей юбочке и белой матроске с синим воротником, не знаю, как он называется. Как японская школьница из комиксов. Охренеть.
— Девочка, тебе сколько лет? — спрашиваю я, стараясь казаться надменным и незаинтересованным.
Боюсь, это получается не слишком хорошо. Она усмехается.
— Пойдём-ка выйдем во двор. Посмотрим, так ли ты хорош, как о тебе говорят.
— Чего? — нет, я, конечно, знаю, что нельзя недооценивать врага, но это действительно кажется смешным.
— Ну ладно, — пожимаю я плечами. — Чего только не сделаешь ради неземной красоты.
Она презрительно кривит губы и я невольно засматриваюсь на них. Определённо, они достойны большего, чем пренебрежительная усмешка. Мы выходим из бани.
— Жалко, — говорит она, — нельзя бить тебя, пока ты не сдохнешь.
— Почему? — удивляюсь я.
— Потому что, кое-кто желает с тобой поговорить.
— Нет, почему ты хочешь этого? — уточняю я.
— Не понимаешь? — вздёргивает она брови. — Я сестра Киргиза.
— Ну, — улыбаюсь я, — глядя на тебя, трудно предположить, что твой брат не киргиз. Если только сводный.
— Двоюродный, — поясняет она. — И он считает, что тебя надо раздавить, как таракана. Ну, а раз он так считает, я сделаю это. Хочу растоптать тебя, маленький никчёмный таракан.
Сказав это, она срывается с места и будто взлетает. Я такое видел только в дурацких китайских боевиках. Она словно переступает ногами по воздуху, нанося удар за ударом. Ай да киргизская принцесса.
Я едва успеваю выставлять блоки. Охренеть. Охренеть.
Она делает паузу и я пользуюсь короткой передышкой, чтобы сбросить на снег куртку. Сестра Киргиза подпрыгивает и, совершив замысловатый поворот в воздухе, наносит мне удар в грудь. Во даёт девка.
Удар несильный, потому что я успеваю отреагировать, отбивая её ногу. Но я сразу вспоминаю «Килл Билл». Хорошо, что у неё нет меча Ханзо, не то покатилась бы моя буйна головушка по заснеженному двору чужого дома.
Мы ещё некоторое время разминаемся подобным образом. Причём, я исключительно обороняюсь, а она — нападает. Ей удаётся нанести парочку довольно болезненных ударов, но, в основном, я выхожу сухим из воды.
— А ты неплох, — наконец, говорит она. — Вернее, не настолько плох, как я думала. Но, всё равно, ты жалкое насекомое.
— Не слишком лестная оценка, — улыбаюсь я. — Но, что любопытно, оценивая друг друга, мы придерживаемся противоположных точек зрения. Я, например, не считаю тебя жалким насекомым. Более того, твои умения меня просто поражают. Молодец. И как же тебя зовут? Назови своё имя.
— Насекомым не нужно знать, как меня зовут, — вскидывает она голову.
— Айгуль! — раздаётся окрик со стороны дома и все поворачиваются на голос.
Надо же, в пылу боя я даже не заметил, что во двор въехала белая «Волга».
— Айгуль, я же запретил! — голос звучит недовольно.
В человеке, говорящем это, я узнаю Пашу Цвета. Он вальяжной и неспешной походкой направляется к нам.
— Айгуль, значит, — повторяю я её имя. — А я Егор.
Она пренебрежительно фыркает.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я.