Страница 15 из 64
"Хамелеон" этот -- просто крупный польский вельможа, типичный представитель аристократии, которая сто лет спустя, доставляла одновременно и солдата Костюшке, и царедворцев Екатерине, при чем иногда одна и та же личность изображала обоих действующих лиц. Это воевода, столь же смелый, как и ловкий, государственный человек редкого ума, а иногда еще более редкой проницательности, и даже хороший гражданин по-своему и в свое время. Все это он доказал или докажет на деле, счастливо сражаясь со Швецией и Московией, и отступая в виду важности другой победы, которой предстояло отдать в его власть это королевство, теперь им презренное. Но он же с ужасающим успехом способствовал падению отечества. Почему? Потому что он -- роковое двуликое чудовище, неизбежный продукт деспотического режима, приносившего во все эпохи и по всем широтам одни и те же плоды. Это анархист высших слов, подающий руку анархистам из народа. Чего он добивался в данную минуту? Прежде всего он желал забрать себе львиную долю, и все, что творится, или что будет твориться -- должно было совершиться лишь для него. Не то, чтобы он претендовал на первое место в стране. Он отрицал всякое личное честолюбие, и возможно, что его отречение было сознанием, что он представитель народных стремлений. Сперва он горячо ухватился за кандидатуру герцога Ангиенского. Это потому, что, делая её своей, он надеялся импонировать этим своей клиентуре, состоявшей из шляхты. Он смело пустился в путь; но по дороге, с одной стороны, он увидел, что шляхта неохотно за ним следует, с другой стороны, он открыл целую толпу нежелательных сотоварищей: выскочек, в роде Собесского, которого королева начинала отличать; иностранцев вроде де-Нойе; французов, итальянцев, каких то де Брион, де Бюи, Борелли, Боратини, которые также претендовали сотрудничать в великом предприятии, и, конечно, надеялись получить свою долю в будущих наградах. Тогда он остановился и внезапно переменил направление. Он, вечно подвижный и изменчивый: ведь он представитель толпы, вечно подвижной и изменчивой, хамелеобразной по существу. Он быстро раздал новые приказания, и вот, одобряемое им "Nиеma zgody" стало распространяться, раздаваться все громче и с грозным воплем поднималось к ложе Марии де Гонзага, присутствовавшей при рушении своих надежд.
Она в отчаянии собралась уходить, как вдруг ей передали послание: это сам гетман скромно просил об аудиенции, чтобы представить свои оправдания; иными словами, чтоб начать новые переговоры. Она в ярости разорвала бумагу. -- Никогда! -- Но тут же спохватилась: она была слишком умна, чтобы примешивать чувство гнева к вопросам политики.
-- Пусть придет!
Любомирский показал всё своё могущество. То, что произошло, могло бы и не произойти, если бы положились на него, на него одного; даже и теперь, если только пришли к этому решению, он совершенно готов поправить беду. Каким образом? Сейчас объяснит. Толпу можно вернуть, если только он будет ею предводительствовать. Он один обладает искусством и властью управлять её движениями; что отвергнуто одним сеймом, может быть принято другим, с условием, чтоб он был созван senatus-consulte, которое одновременно указывало бы как на цель созыва, так и на желания большинства сенаторов, чтобы цель эта была достигнута. Но толпа, -- толпа, состоящая из шляхты, -- единственная с которой приходилось считаться в Польше -- пойдет ли она на эту сделку? Да, если сам Любомирский возьмет на себя инициативу и всю ответственность. Неужели недостаточно известно, как велико его влияние? С его вмешательством покажется, будто все творится во имя всеобщих выборов и под защитой великих принципов. Он настолько убежден в этом, что решил в качестве председателя присутствовать на предполагаемой по этому поводу раздаче французских червонцев и требовать свою часть. Господин Корзон уверяет, что я оклеветал гетмана в этом отношении. Это слишком сильное выражение для небольшого разногласия. Господин Корзон допускает, что другие вельможи также черпали из того же мешка, который был получен из чужих рук, -- из рук иностранцев, -- причем вину увеличивает еще то обстоятельство, что они пользовались субсидиями курфюрста бранденбургского и императора австрийского, чтоб бороться с правительством своей родины.
Источником для меня послужила депеша Кайе к великому Кондэ (28 июля 1661, иностранные дела), Но и господин Корзон не пользовался ничем иным в большей части своего рассказа. Называть мое утверждение "вздором", воспользовавшись им для подтверждения своих тезисов -- не значит ли это доводить апологию "хамелеона" до подражания ему.
Любомирский к тому же преувеличивал свою власть или ошибался относительно её размеров; но в его представлении была все же доля правды. Польша -- это страна, испытавшая всю глубину деспотического режима, со всеми его случайностями.
Договор состоялся, и Мария де Гонзага послала в Сен-Жермен известие о победе.
III.
Недоверие в С. Жермене. -- Отвращение к парламентаризму и к его представителям. -- Ничего не поделаешь с этими "животными". -- "Миролюбивые переговоры оставлены". -- Договор с Швецией по поводу вспомогательной армии. -- Мария де Гонзаг отказывается от гражданской войны. -- Восстание польской армии. -- Польская конфедерация. -- Опасения Франции. -- Людовик XIV и де Лионн. -- Советы осторожности превозмогают. -- Государственный переворот на итальянский лад, задуманный Марией де Гонзага. -- Он не удается. -- Нарушение шведского договора. -- Мнимое окончание драмы.
Там нашли, что вера её крепка и что её нетрудно удовлетворить. Из этого первого своего соприкосновения с польскими парламентерами Людовик ХIV сразу вывел заключение, к которому позже, после более продолжительных сношений, пришел один из его агентов, а именно, "что с этими грубыми животными ничего не поделаешь". Это не значило, чтобы он примирился с мыслью о неудаче. Но в силу того же заключена "мирный путь" перестал казаться ему возможными. Кстати, он только что дал аудиенцию шведскому послу, приехавшему недавно в Париж и предоставлявшему ему полную свободу действий в Польше на единственном только условии, "чтобы Австрия, Московия и Бранденбург были устранены" от наследования престола. Это было выгодно. Посла вновь призвали, с ним вели секретные переговоры, и в конце сентября 1661 г. курьер польской королевы уехал с новостью о договоре, по которому должно было быть собрано войско в 12 000 человек, -- 6000 шведов и 6000 немцев из старых солдат, которое, состоя на жалованье в 400 000 экю, было бы готово по первому требованию вступить в пределы Польши. В случае нужды принц Кондэ собственной персоной обещал встать во главе этой небольшой армии, точно также, как и других сил, которые смогут быть собраны на месте.
Приступали прямо к "исключительным мерам". Но согласится ли на них Mapия де Гонзага? Да, так как к возвращению своего курьера она уже успела освободиться от прежних иллюзий. Сенатское решение было, правда, подписано, во в то же время разнеслась весть о конфедерации образовавшейся внутри войска и направленной против "предварительного избрания". Всем известна роль этих революционных союзов в польской истории, которым самая нелепая из выдумок, порожденных демократическим идеалом, позволяла самопроизвольно становиться выше всех установленных законов. Раз конфедерация заключена, то ни сенат, ни сейм, никакая другая власть не имели уже более какого-либо значения в глазах членов конфедерации. Если же синдикат брал верх, оказавшись более сильным, то он и предписывал законы. Он превращался в единственную законную власть. В сущности это была революционная теория, вошедшая в правильную периодическую практику, санкционированную конституцией. На стороне новых союзников, выступавших с лозунгом: "Долой герцога Ангиенского! Смерть французам и их стороникам!" были шансы на победу, так как они представляли собой вооруженную силу страны.