Страница 80 из 82
— Возьму двести, отдам — триста! Идет?
— Никак нет.
— Так как же быть?
— Придется старшину вызывать, — меланхолически сказал официант.
— Пахомыч, это не по-товарищески, — сказал Родька. — Так с друзьями не поступают.
— Какой уж я вам друг…
— Голубчик, не делай этого, прошу тебя, не надо…
— Надо не надо, а такой у нас порядок…
Родька молитвенно сложил руки на груди:
— Пахомыч, дорогой, я возьму в долг.
Он подбежал к нашему столику.
— Ребята, выручите, — сказал он, задыхаясь.
— Нет у нас денег, — ответил я.
— Ребята, не откажите. Мы же в одном классе сидели. Ну что вам стоит? Вы же самостоятельные, вы же работаете, вы получаете зарплату, я же ничего не имею, на мамины подачки не проживешь, я нищий, ребята…
— Не унижайся, — сказала Катя.
— Я не унижаюсь, у меня же безвыходное положение. Мне нельзя больше попадаться в милицию. Помогите, ребята, нехорошо бросать товарища в беде, вы же комсомольцы, где ваше сердце?..
У Кати задрожали губы, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.
Я полез в карман за деньгами.
— Не давай! — сказала Катя. — Не смей давать ни копейки.
Я спрятал деньги. Родька метнулся к своему столику.
— Инга! Сузи! — сказал он. — Вы должны наскрести деньги, я не могу идти в милицию. Вы же знаете, почему я не молу…
— Я сказала: у меня ни фига́ нет! — отрезала брюнетка.
— Гуд бай! — сказала блондинка, поднимаясь. — Меня пригласили чуваки с того столика.
— Стоп! — сказал официант. — Никто отсюда не уйдет.
Блондинка села.
— Так как же? Платить будем? — спросил официант.
— Ей-богу я отдам, Пахомыч, честное слово, — завыл Родька.
— Придется вызывать, — вздохнул официант.
Родька кинулся к нему и начал хватать его за руки и скулить, и всхлипывать, и говорить взахлеб какие-то жалкие слова.
Катя отвернулась.
— Ладно, — сказал официант, которому надоела вся эта канитель. — Вызову директора.
Пришел директор, высокий, начавший седеть человек, в защитном кителе с двумя орденскими планками на груди. Официант объяснил ситуацию.
— Ну что ж, есть выход, — сказал директор. — Если товарищи согласятся отработать, мы не будем беспокоить милицию.
— Где отработать? — спросила брюнетка Сузи.
— Ясно, что не на сцене Большого театра, — сказал директор. — У нас на кухне.
— Жарить вам котлеты! — сварливо огрызнулась блондинка.
— Зачем мне? Посетителям. Да вам и не придется. Вы же не умеете, не так ли?
— Им не приходилось, — подхалимски улыбнулся Родька.
— А что же вы умеете?
— Водку пить! — пояснил официант.
— Тогда придется поработать подсобниками, — сказал директор.
— А что значит подсобник? — спросила блондинка.
— Будете чистить картошку, выносить помои, девчатам придется еще мыть полы…
— Я не согласна, — сказала блондинка.
— А это уж ваше дело, — ответил директор. — Иван Пахомыч, действуй!
— Нет, нет! — крикнул Родька. — Мы пойдем!
— Вот это другой разговор! — сказал директор. — Иван Пахомыч, принеси три спецовки.
Официант принес три синие спецовки.
— Милости просим, — сказал директор.
— Я здесь не одену! — разозлилась блондинка.
— У нас не принято стесняться рабочей прозодежды, — сказал директор.
— Одевай, дура! — заволновался Родька. — Слышишь, сейчас же!
Все трое надели спецовки. Развеселившиеся джазисты грянули выходной марш из фильма «Цирк». Родькина компания двинулась на кухню.
Я посмотрел на Катю. Кажется, она навсегда избавилась от некоторых своих иллюзий и привязанностей. Она улыбалась. Я — тоже.
Б. Шуфчук
ИНЦИДЕНТ
Почему, собственно, возник интерес к этому инциденту, мне непонятно. На то бухгалтер и есть бухгалтер, чтобы иметь иногда инциденты с начальством. Недаром во время войны некоторые хозяйственники шутили: «Убей фашиста и бухгалтера». А позднее пошли анекдоты, вроде того, что охотнику в лесу встретились три разъяренных волка и бухгалтер, а в ружье — один патрон. В кого стрелять? «Конечно, в бухгалтера», — следовал ответ при гомерическом хохоте. Я на такие побасенки не обижался, а смеялся вместе со всеми. «Хорошо же, — думал, — вас бухгалтеры доняли, коль про них такие анекдоты сочиняете».
Ну, а теперь про инцидент. Инцидент как инцидент. Самый обыкновенный.
Начался он так.
Приходит как-то мой начальник, по походке чувствую — веселый. (Изучил я за десять лет совместной работы даже его походку). Не успели его ботинки по коридору дробь простучать, как секретарша Катенька просунула голову в приоткрытую дверь бухгалтерии и, кокетливо поводя глазами, промурлыкала:
— Петр Иванович, вас просят!
Я поправил галстук, вытер платочком лысину и, захватив со стола очки, вышел из бухгалтерии. Захожу в кабинет, а мой начальник, Павел Васильевич Тюбиков, сияет, что твое солнце.
— Ну, брат, Петр Иванович, — говорит, — отмучились!
«Что, — думаю, — за счастливое сообщение. Должно быть, сдали Дворец культуры». С ним, действительно, поручились немало. Приемочная комиссия уж очень придирчивой оказалась.
— Сдали дворец? — выпалил я, довольный.
Но, к моему удивлению, Павел Васильевич поморщился.
— Да нет, — махнул он рукой. — Не только в сдаче счастье. Вот какое дело. Нам дали строить склад запчастей автотракторосбыта. Долго не хотел брать: и без того работы много. Ну, и спросил шутя, мол, что от этого будем иметь. А мне и отвечают: «Запчасти для автомашин в неограниченном количестве и вне фондов». Я, конечно, ухватился. И вот договорились, что мы получаем со склада для наших легковых машин по два комплекта заднего моста в сборе, по два комплекта автошин и разную дребедень. Всего на десять тысяч.
Признаюсь, это сообщение меня немного смутило. «Зачем, — думаю, — нам по два комплекта. К чему деньги замораживать? Разве по одному мало?»
Должен сказать, однако, что мы с запчастями, действительно, замучились.
— Ладно, — говорю. — Давайте счет. Завтра… да нет, сегодня переведем деньги.
И вдруг, что это с товарищем Тюбиковым стало?! По лицу вижу — недоволен.
— Никакого счета, — отвечает, — не будет. Нужны наличные. Запчасти из розничного фонда. Отпускает склад, а оформляет магазин. Понятно?
Чего тут не понять? Понятно. Только банк таких денег не даст. Значит, надо брать из каких-то сумм, предназначенных на другие цели. И потом, запчасти продаются магазинами за наличные, чтобы обеспечить население, а тут учреждение… Незаконно это. Неправильно.
Опустился я на стул. Говорю:
— Невозможно это.
Два, казалось бы, безобидных слова вызвали, такую бурю в душе товарища Тюбикова, что о ней и рассказать трудно.
Так уж он нервничал, так нервничал. Я, мол, не себе в карман деньги кладу, о деле беспокоюсь.
Только и мне известно, что законы не зря пишутся, и финансовые границы не для шуток установлены.
— Это невозможно, — повторяю я, а у самого на душе тоже неспокойно. Сердце вдруг напомнило о себе, будто сжалось в комок. Волноваться стал.
Наконец товарищ Тюбиков вроде бы немного успокоился, о чем-то задумался, потом говорит:
— Вот две мои подписи. С вас ответственность снята. Выполняйте указание.
Вышел я. А через каких-нибудь полчаса вижу около меня этакий юркий снабженец появился, десять тысяч ожидает.
Деньги в кассе были, но я решил их не давать. Пусть, думаю, лучше мне попадет потом. Сказал снабженцу, что еду в банк за деньгами, буду после обеда.
Сели мы с кассиром в трамвай. Он сошел у банка, а я у здания райкома партии. Через пятнадцать минут секретарь райкома был полностью в курсе событий. Тут же позвонил в совнархоз, и покупку запчастей отменили.
Вот и весь инцидент.
После этого Павел Васильевич Тюбиков перестал со мной разговаривать. Документы, которые я ему приносил, подписывал молча. И, конечно, было мне это очень неприятно.