Страница 76 из 82
С заглубленным плугом трактор подвигался медленно, повергая не привыкшего к такому черепашьему движению Пашку в уныние. Ничто ему было не мило, ничто не радовало. И даже Славка, ни в чем не повинный белобрысый парень, казался сегодня ему подозрительным, может быть, приставленным к нему шпионом. «Перед женой опять же с какого-то дьявола расхвастался, — мучила очередная мысль. — Вот узнает да и скажет: «Эх ты, горе на моторе!»
Домой Пашка пришел с таким убитым видом, что Леночка даже испугалась.
— Уж ты не заболел ли, Павлик?
— Голова что-то болит, — соврал Пашка.
— Давай раздевайся… Давай я тебе помогу…
Когда Пашка был облачен в домашнюю одежду, Леночка уложила его на кушетку, а сама бросилась собирать ужин.
— Я не хочу, — предупредил Пашка.
— Да ты и взаправду больной!.. Я тебе сейчас пирамидону дам…
— А ну тебя и с пирамидоном-то!
— Ну, съешь хоть котлетку. Телячья…
— Да отстань ты. Сказал — не хочу.
Желая хоть чем-нибудь развлечь мужа, облегчить его страдания, Леночка решилась на маленький сюрприз. Сев на кушетку и гладя Пашку по волосам, она сказала:
— А я книжку достала, которую ты все искал.
— «На переднем крае», что ли?.. Опять забыл автора…
— Овечкин.
— Во, во! Овечкин… Говорят, он здорово там за нашего брата тракториста. Дай-ка ее мне.
— Нет, — запротестовала Леночка, — ты устал и нездоров. Поэтому читать буду я, а ты лежи и слушай.
Такое в семье Шуткиных водилось, и Пашка согласился.
Ему очень понравился тракторист Ершов, вступивший в спор с секретарем райкома Мартыновым. «Вот бреет, сукин сын!» — восхищался он Ершовым. Пашкой овладело желание скорее узнать, кто же из спорщиков будет победителем. Он даже прервал чтение, спросив:
— Ну, кто кого у них поборол?
— А я как раз до этого дошла, Павлик. Слушай. Тут очень хорошо подведен итог этому разговору в рассуждениях секретаря райкома Мартынова. Слушай, как он рассуждает.
И Леночка выразительно, с чувством читала:
— «Что же это, стоять над каждым трактористом? — думал он. — Ковыряться в бороздах, проверять «компрессию», заглублять плуги? Нет, так дело не пойдет!»
— Интересно! — тоном, по которому нельзя было определить его отношение к прочитанному, сказал Пашка. — Давай дальше.
— «Таких Ершовых, — продолжала Леночка, — ничем, видно, кроме рубля и килограмма, не прошибешь…»
— Так, так! — тем же тоном сказал Пашка. — Давай дальше.
И Леночка читала дальше.
— «А ведь это передний край — машинно-тракторные станции. Здесь урожай делается! От одного тракториста зависят судьбы сотен людей. Он может и завалить зерном амбары, может и без хлеба оставить колхозников. Как ни удобряй, ни подкармливай, а вот такой юрист вспашет тебе — не вспашет, поцарапает почву, ну и жди урожая с этого поля! От козла молока! Конечно, нельзя рассчитывать только на совесть…» — хотела было продолжать чтение Леночка. Но Пашка неожиданно энергично соскочил с кушетки, подсел к столу и непререкаемым тоном сказал:
— Басни! Давай ужинать!
В воздухе по-осеннему робко уже кружили белыми стайками снежинки, когда Пашка, проникнутый невеселым убеждением, что мотоцикл с коляской для него теперь потерян, добавил свой девяносто восьмой процент.
Но, кроме трехколесного мотоцикла, он потерял еще уважение, авторитет и покой: стал каким-то замкнутым, нелюдимым, старался держаться в стороне.
Как-то зимним вечером трактористы собрались в красном уголке своего общежития. Пришел туда и Пашка.
Увидев его, Вася Булкин крикнул:
— Иди сюда, Пашка, покурим.
Пашка подошел.
— Что же это ты людей бояться стал, Пашка? — усаживая друга около себя, спрашивал Вася. — Это ты все из-за Приречного увала? Брось, Паша! Чего с нами не бывает? Знаешь, как в песне поется: «Все пройдет зимой холодной…»
В ожидании неминуемой потехи трактористы окружили друзей плотным кольцом. Еще не было случая, чтобы Вася Булкин по-товарищески не подтрунил над своим закадычным другом.
Все этого теперь и ожидали, кроме разве самого Пашки: уж очень душевно на этот раз говорил Вася. Он ласково трепал Пашку по плечу и в десятый раз повторял:
— Брось, Паша, чего с нами, мазаными, не бывает? Все пройдет зимой холодной… Только знаешь что, Паша?..
— Что? — настороженно посмотрел Пашка на своего друга.
— А вот что… Золотая голова у тебя, Пашка…
— Почему ты так думаешь? — задал Пашка любимый свой вопрос.
— А вот слушай, почему, — как можно ласковее ответил Вася. — Ведь это прямо гениально, что ты задумал купить всего-навсего мотоцикл с коляской. А размахнись бы ты на «Москвича» или «Победу», так тебе пришлось бы трактор-то без плуга по полю гонять…
Илья Швец
РУКОВОДЯЩИЙ РЫБОЛОВ
Ни один удильщик, уважающий себя и рыболовецкое искусство, не станет губить выходной день на уженье рыбы вблизи города. Какая это ловля? Во-первых, рыбы здесь несравненно меньше, во-вторых, природа либо изрядно пощипана, либо излишне причесана, в-третьих, — и это самое главное! — вместо успокоения нервной системы наживешь нервный тик. Просто удивительно, как иногда люди, особенно незанятые, любят совать свой нос в чужие дела.
— Клюет, а?
— Слушай, забрось дальше…
— Смотри, похож на умного, а чем занимается!..
— Удит, а есть нечего будет…
И так далее, и тому подобное. Мешают своими насмешками и советами люди, не умеющие отличить налима от красноперки, мешают прохожие, купающиеся, влюбленные, ссорящиеся и мирящиеся. Нет, для ловли рыбы лучше всего удаляться от города километров на двадцать-тридцать. Там и могучие дубы на берегу, и лещи ходят стаями, и никто не маячит за спиной. Облюбуешь местечко и под учащенное биение сердца разматываешь удочку.
Но не так-то просто улететь от своего гнезда за десятки километров, если у тебя нет машины — личной или хотя бы служебной. Приходится наперекор всяким другим соображениям заводить не очень равноправную, а потому и не очень приятную дружбу с человеком, который и не такой уж рыболов, да зато с машиной.
Атаки на Юрия Александровича Резецкого мы вели планомерно и последовательно с полмесяца. Надо было сагитировать его на рыбалку и добиться, чтобы он взял с собой нас. На вооружении мы имели великолепные норвежские крючки, зеленую леску, новейших конструкций поплавки и пересыпанные преувеличениями и сплошной выдумкой рассказы об уловистых местах, которые, разумеется, известны только нам.
Резецкий, с которым мы обычно сталкивались в обеденный перерыв, насупившись, слушал нас и постепенно сдавался. Мы разжигали в нем страсть блеснуть невиданным уловом. Однажды в разговоре он сам уже размечтался о пудовом соме. Для этого, стало казаться ему, не хватало только миллиметровой жилки. Мы сразу смекнули, что толстая жилка — последняя линия обороны противника. У Николая Ивановича, моего приятеля, нашелся солидный моток этого добра, и Резецкий безоговорочно капитулировал.
Дождались очередной субботы. Николай Иванович и я пораньше отпросились со службы (тогда еще не были укорочены предпраздничные дни, и нашему брату приходилось туго). Полчаса было достаточно, чтобы собраться и выйти к назначенному месту. Вскоре около нас остановился ГАЗ-69. Мы юркнули на заднее сиденье, и машина покатила, вздымая тучи пыли.
Широкая спина Резецкого мешала нам любоваться картинами раннего лета, бежавшими навстречу. Приходилось даже время от времени спрашивать, где мы едем.
— Под Березовкой.
— У Лысой горы.
— Черновку миновали.
Сообщал это Юрий Александрович таким тоном, будто открывал всякий раз по меньшей мере новый материк.
Через боковое стекло мы заметили трактор на картофельном клину.
— Пропашка, — заключил мой приятель, весьма смутно представляющий, что это значит. Но ему не хотелось показать себя профаном перед областным руководителем сельского хозяйства. Он даже спросил: