Страница 3 из 7
Такая обширность страны научила австралийцев не быть мелочными, не обращать внимания на пустяки, не волноваться из-за ерунды. Австралиец думает и говорит о вещах значительных. Он обладает проницательностью и достоинством. Добавьте к этому, что даже сегодня многие клерки и бухгалтеры из Мельбурна, Сиднея и Перта выглядят настоящими атлетами по сравнению со спортсменами из менее благословенных уголков мира.
4. Еще одним памятным этапом в истории Австралии была золотая лихорадка, но эта эпоха продолжается и поныне, причем сейчас она входит в свою кульминацию. Если постараться, можно и сегодня отыскать золото. Кое-кто уверяет, что можно даже особенно не стараться — нужно только нагнуться и поднять из пыли самородок!
Вся Австралия сделалась богаче за те последние десять лет, что я колебался, не зная, ехать мне или нет. Время, как говорится, — деньги, а поскольку традиция — дело времени, то ее тоже вполне можно приобрести за деньги! Хочешь иметь традицию — будь старше или богаче, одно из двух. Австралия приобретает как первое, так и второе, поэтому всякие разговоры об «отсутствии традиций» становятся уже малоактуальными.
Не является Австралия уже больше и одиноким, всеми забытым континентом, заброшенным в самый дальний угол мира. За 24 часа вы можете прилететь туда из Лондона. За 12— из США. Ныне туризм — шестая по счету крупная отрасль индустрии, а лет через десять будет третьей. Австралия становится пригородом Америки и Европы. Правда, кое-кто из австралийцев склонен рассматривать себя как «перемещенных европейцев», что абсолютно неверно. Или как «белых азиатов», что еще более неверно. Но довольно многие считают себя просто австралийцами, которыми они успешно, прямо на глазах, и становятся.
Я спрашивал у многих знакомых австралийцев, правда ли, что антиинтеллектуализм в их стране так живуч? Да, отвечали они. Если ваш интеллектуальный уровень выше среднего, постарайтесь не обнародовать этот тревожный факт. При этом вовсе не обязательно прикидываться слабоумным, но лучше уж быть слабоумным, чем слишком умным. Если вы любите читать, скрывайте от окружающих свою слабость, ибо, заслужив репутацию книжного червя, вы погибнете без возврата!
Но как тогда объяснить обилие великолепных книжных магазинов, не имеющих себе равных даже в Лондоне, Оксфорде и Нью-Йорке?! Справедливости ради скажу, что за пределами крупных городов — ив этом-то все дело! — книжных магазинов вообще почти нет. Однако и в этой области налицо явные перемены. Растет число университетов, растет число студентов.
Столь большая и значительная страна, как Австралия, не может жить «хлебом единым». Ей нужны идеи; нужны квалифицированные ученые — иначе она погрузится во мрак средневековья. Когда в 1957 году был запущен первый спутник, правительство внезапно осознало, что стране нужно гораздо больше инженеров, математиков, биологов, физиков. Потому-то и стали возникать университеты, куда начали завлекать молодежь. Заодно к кафедрам физики и математики прибавили совершенно бесполезные, с точки зрения здравого смысла, кафедры филологии и философии. Во-первых, это делало облик университета более внушительным, а во-вторых, философы и филологи обходятся значительно дешевле физиков и математиков… Так или иначе интеллектуальная прослойка стала крепнуть, и ее голос стал раздаваться все громче. Правительство нахмурило брови, когда вдруг оказалось, что биохимики и специалисты в области нелинейных функций начали высказываться на темы вьетнамской войны и ядерной бомбы. Ведь их нанимали, чтобы они думали над расщеплением ядра урана, а не занимались морализированием вокруг атомной бомбы! Но уж если молодой человек- учится думать, очень трудно внушить ему, что именно он должен думать! Он все равно будет иметь свое мнение и будет открыто выражать его. Вначале не слишком громко и решительно, но будет.
Семь — слышите, не шесть, не восемь, а именно семь! — семь универмагов в различных городах Австралии были показаны мне с аттестацией «самого большого магазина во всем южном полушарии». Я насчитал пять стадионов, каждый из которых был «самым крупным в южном полушарии». Меня познакомили с очень высоким рыжеволосым джентльменом, владельцем фабрики консервированных бобов. Когда он отлучился ненадолго, мой спутник заметил, что он еврей.
— Разве это так уж важно? — спросил я.
— Еще бы! — последовал ответ. — Ведь он самый высокий рыжий еврей во всем южном полушарии.
Я был ошеломлен, но не сдался:
— Лучше бы ему быть адвентистом седьмого дня.
— Это почему же?
— Да просто потому, что их меньше, чем евреев. Звучало бы куда убедительнее: «Самый высокий рыжий адвентист седьмого дня».
Мой собеседник был неумолим:
— Нет, он самый высокий еврей!
— Пожалуй, даже не так, — с готовностью подхватил я. — Он самый высокий рыжий фабрикант консервированных бобов еврейской национа…
Он прервал меня. Предмет был достаточно серьезен, чтобы терпеть всякие там шуточки:
— Я повторяю: это самый высокий рыжий еврей в южном полушарии!
Именно в те дни мною начала овладевать навязчивая идея бросить на время писательскую деятельность и всерьез заняться установлением какого-либо рекорда. Наш век обожает всякие рекорды — важно только, чтобы они отличались полной бессмысленностью. Если, скажем, кто-то объявит, что он написал самую длинную поэму из всех, что когда-нибудь писались под водой шариковой ручкой «бинго», можете быть уверены: от этого выиграет не только шариковая фирма, но и автор подводной поэмы. Наверняка ее тираж будет полностью распродан — пусть он даже превышает тираж стихов Китса и Эллиота[2], вместе взятых, упорно писавших на сухой земле. Я долго изобретал, чем бы заняться, но на ум пришла одна-единственная мысль: объехать на машине земной шар задним ходом… Плевать, что долго, — зато я буду первым, кто проедет по экватору задом наперед! В каждом городе меня будет ждать торжественная встреча, а вместе с нею слава и богатство. У меня будут брать интервью на телевидении, в мою честь назовут консервированные завтраки и компоты из сухофруктов. В конце концов меня удостоят рыцарского звания, и — вершина вершин! — я напишу книгу, которая, впервые в моей практике, будет распродана…
В одном не очень большом австралийском городе мне показали пивоваренный завод, охарактеризовав его как самый крупный в южном полушарии. В другом городке мне с нескрываемой гордостью дали понять, что местная турецкая община — самая большая в южном полушарии.
— А мне почему-то кажется, — усомнился я, — что в Иоганнесбурге турок гораздо больше.
— Как называется это место? — переспросил сопровождающий меня джентльмен. — Ну, то, что вы сейчас упомянули?
— Иоганнесбург. Он, понимаете ли, в Южной Африке.
— Знаю, знаю. Только мы здесь у себя не считаем, что этот самый Иоганнесбург находится в южном полушарии.
— Но, к несчастью, это так, — кротко заметил я.
— А я и не спорю, — холодно отпарировал он. — Я лишь говорю, что мы здесь не считаем, что этот город находится в южном полушарии.
В Сиднее я часто играл в теннис в паре с Джорджем Мольнаром, знаменитым художником- иллюстратором. Как-то мы изо всех — сил бились за победу против австралийской пары, но в итоге проиграли.
— Не беда! — утешали мы друг друга. — Все равно мы остаемся самой сильной теннисной парой писателя и художника венгерского происхождения во всем южном полушарии!
Австралия изобрела новый вариант знаменитой сказки о голом короле. Вместо того чтобы воскликнуть: «А король-то голый! На нем нет никакого платья!» — австралийцы кричат: «Нет никакого короля — только его платье!» Во всяком случае, таково их отношение к политике «Белая Австралия». Всякому ясно, что она, эта политика, существует, что она не просто политика, а закон этой страны. И все-таки почти все встреченные мной высокопоставленные австралийцы делают вид, будто ничего подобного они не знают. Кое-какие внешние признаки, так сказать отделка, существуют, но все это лишь платье, а короля в нем нет и не было! После такого категорического заявления они тотчас примутся уверять вас, что эта несуществующая политика — вопрос жизни и смерти для Австралии и что никогда, ни за что от нее (несуществующей политики) она не откажется.
2
Джон Ките (1795–1821), Эбенезер Эллиот (1781–1849) — выдающиеся английские поэты. — Прим. Ред.