Ах, эти деньги!..

Однажды он работал над ведомостью и заметил, что женщины разговаривают о своих поклонниках и женихах. Он сделал вид, будто не слышит, склонил голову и, кусая губы, царапал бумагу, а Этелька рассказывала, как она укротила своего жениха, Маришка поведала, как свела с ума одного ленивого орнитолога, который теперь трижды в день обегает ради нее гору Геллерт.

Испытывая чувство мучительной неловкости, Перъеши кашлянул несколько раз. Он хотел напомнить дамам, что они не одни, среди них мужчина, да к тому же не какой-нибудь замухрышка, а мужчина хоть куда. Ио напрасно он надрывался и кашлял: его не замечали.

Затем в один прекрасный день с уст невоздержанной на язык Бабочаи сорвалось ругательство. Почти мужской гогот был ей ответом. Лишь один Перъеши порозовел до самой макушки и стыдливо захихикал, словно девочка-подросток. Однако коллеги женского пола не обращали на него внимания, словно его и не существовало. Несколько позже очередь дошла до анекдотов. Но сначала сослуживицы выслали Перъеши из комнаты.

— Это не для ваших ушей! Марш отсюда!

Перъеши хотел возразить остроумно, насмешливо, но ураганный огонь девятнадцати пар женских глаз заставил его промолчать. Оскорбленный, он вышел из комнаты, а пока добирался до двери, споткнулся несколько раз под устремленными на него взглядами. В коридоре он вытер вспотевший лоб, высморкался и, измученный, тяжело дыша, прислонился к двери, обдумывая военный план. Он решил вести себя, как капитан пиратского корабля Быть настойчивым и беспощадным, упорным и страстным, смелым и лживым. Однако, когда он вернулся в комнату, женщины встретили его заявлением:

— Теперь у вас будет новое имя. Мы будем звать вас Ленчи.

Прекрасный и кровожадный пиратский план потерпел крах. Кто слыхал о пирате-капитане по имени Ленчи?

— Ленчи, перепишите счет! — кричал кто-то слева.

— Ленчике, сложите эти цифры! — верещал женский голос справа.

— Ленчике, где вас нелегкая носит? Ленчи! — нападали на него сразу со всех сторон.

Чувство мужского достоинства бедного Ленчи было сломлено. День ото дня он старел, походка его уже не была такой легкой, глаза испуганно бегали по сторонам, и даже улыбка поблекла. Возможно, его разум несколько помутился, ибо однажды он представился так:

— Ленчике Перъеши, очень приятно познакомиться.

Девятнадцать женщин даже ради всех сокровищ мира не желали замечать, что среди них находится страдающий мужчина с чувствительной душой. Они заставляли его бегать вверх и вниз по лестницам, работать, но вздыхали по другим мужчинам. Тосковали по неизвестным Дюлам и Лайошам, обсуждали верность Йене, материальные возможности Белы и из рук вон скверные любовные вирши Кароя. Но никто не замечал Ленчи, то есть Акоша Перъеши, который страдал у них на глазах и даже отпустил усы и бороду, чтобы привлечь внимание коллег-женщин к своей мужской сущности. Напрасно! Он продолжал оставаться Ленчи.

А затем случилось следующее: красавица Эперйеш, на его глазах поправляя подвязку на чулке, попросила придержать ей юбку. Кто-то сказал Эперйеш, что надо бы пощадить Перъеши, по она только махнула рукой:

— А, Ленчи в счет не идет!

Начиная с этого дня Перъеши потерял веру в себя как мужчину. Он отказался от мысли покорить сердце какой-нибудь сослуживицы. Несколько дней спустя он почувствовал, что как-то обабился. Голос его стал резче и тоньше, щеки сузились, черты лица стали мягче. Он научился вязать крючком и на спицах, записывал в свой блокнот рецепты различных блюд и слова чувствительных романсов.

Однажды он остался на сверхурочную работу с лохматой Илонкой. Илонка диктовала. Перъеши сидел за машинкой. Вдруг он почувствовал, как Илонка близко склонилась к нему и поцеловала его в свежевыбритый затылок. Перъеши громко взвизгнул, оттолкнул от себя девушку и возмущенно воскликнул:

— Оставьте меня! Не пользуйтесь беззащитностью одинокого мужчины!

ПУТЬ ПРОГРЕССА

Я сидел в кафе с Келеном, и вдруг он спросил:

— Вы любите жевательную резинку? Ее теперь можно достать в кондитерских магазинах… Наконец-то и это поняли!

— Бог знает почему, — задумчиво произнес я, — но не могу сказать, что мне когда-нибудь ее недоставало. Многого мне не хватало в прошлые годы, но о жевательной резине я не думал. Как-то выскочило из головы…

— А я очень рад! — с воодушевлением сказал Келен. — Годами мы были лишены жевательной резники. Теперь она есть. Что это, как не прогресс?

Келен заметил, что я не разделяю его восторга.

— Э, да вы странный человек! — покачал он головой. — Вы вообще не рады, а надо радоваться. Знаете, что бы сказали в тысяча девятьсот пятидесятом году о человеке, жующем резинку? Могли бы сказать, что он ждет возвращения Отто Габсбурга!

— Сейчас уже не сказали бы, но я все равно не буду жевать резинку.

— Так что же вы будете жевать? — с недоумением спросил Келен.

— Это — мое личное дело, — мрачно сказал я. — Может быть, утиную ножку, может быть, края собственных губ, возможно, свою 14 шляпу, если придет такое желание, но резину я жевать не стану. Я не жевал ее в пятидесятом году, не жевал даже до освобождения страны. Насколько мне известно, мой отец тоже не любил ее.

— Я и не ждал от вас другого! — Келен презрительно смерил меня взглядом. — Такие люди, как вы, всегда стояли на пути прогресса. Такие люди, как вы, бросили на костер Джордано Бруно!

— Я и не знал, что отцы святой инквизиции тоже не любили жевательную резинку!

— Такие люди, как вы, — продолжал Келен, не обратив внимания на мою реплику, — вынудили Галилея отказаться от своей теории!

— Пардон! — перебил я. — Я ни единым словом не заикнулся о том, чтобы вы отказались от своего положения относительно жевательной резинки. Но и вы не требуйте, чтобы я отказался от своего тезиса!

— Словом, вы не будете жевать жевательную резинку?

— Не буду.

— Нет?

— Нет.

— Ага, теперь мне все понятно! — сердито вскричал он. — Я вижу вас насквозь! Значит, по-вашему, лучше пусть не будет жевательной резинки, но пусть вернутся пятидесятые годы. Да?

Прежде чем я успел ответить, Келен встал из-за стола и покинул меня. Упрямыми, гордыми шагами он отправился по пути прогресса.

Пошел покупать жевательную резинку.

Я НЕ МОГУ РАЗОБРАТЬСЯ

Признаюсь откровенно и мужественно: не разбираюсь я в этих модернистских делах.

Прошу вас поверить: ошибка заключена вовсе не во мне. Я не какой-нибудь там замшелый консерватор. Вчера нарочно долго смотрел в зеркало: не покрылась ли моя голова мхом? Мха я не заметил. Так чего ж тогда толковать? Говорю, что ошибка не во мне— я люблю все новое, — а в отсутствии информации.

Несколько недель назад я был в театре и, когда поднялся занавес, с изумлением увидел, что на сцене нет декораций. «Какой срам!» — подумал я. Затем в левом углу сцены заметил ветхую маленькую скамеечку, а в правом — совершенно голый манекен. «И это декорация?» — спросил я себя. Немного погодя вышли артисты, но они не покачнулись от удивления, ни один мускул на их лицах не дрогнул при виде пустой сцены. Из этого я сделал вывод, что скамеечка и манекен все же являются декорацией. «Вот бедность! — с сожалением сказал я, конечно, тоже про себя, чтобы не помешать представлению. — Ничего себе декорация! Вероятно, театральный хозяйственник безбожно скуп и хочет таким манером выслужиться и получить премию за экономию…» Я расчувствовался при виде такой бедности. Почему они не сказали? Я охотно одолжил бы нм несколько форинтов до будущего сезона.