Страница 46 из 49
Руководящий состав НСДАП — от фюрера и рейхслейтера до целленлейтера и блоклейтера, наряду с аппаратами рейхс-, гау-, крейс- и ортсгруппенлейтеров (от генсека до первичного парторга с аппаратами от райкома до ЦК) — был квалифицирован как преступная организация. Аналогичное решение трибунал принял по СС, СД и гестапо. Все, состоявшие в этих структурах, подлежали либо привлечению к судебной ответственности, либо поражению в гражданско-политических правах. Денацификация — своеобразная люстрация — так или иначе затронула более миллиона нацистов.
Государственные органы, формально напрямую не подотчётные СС, в отличие от гестапо, входившей в подчинённую Гиммлеру систему РСХА, не были признаны преступными. Кабинет министров квалифицирован как малочисленная группа (при необходимости любого её члена проще было привлечь индивидуально), структурно отстранённая партийной верхушкой от принятия властных решений. Рейхсминистры Геринг, Фрик, Розенберг, Функ, Риббентроп, Шпеер подчинялись Гитлеру более как партийному фюреру, нежели как рейхсканцлеру. В качестве же членов кабинета они практически не пересекались. Правительственная власть в Рейхе была поглощена партийной. Сама по себе она значила настолько мало, что не наработала на приговор.
Не были признаны преступными генштаб и Оберкоммандо. Отчасти, как и кабинет, по причине малочисленности — тех же Кейтеля и Йодля без проблем повесили по отдельности. Но было и более серьёзное основание: военное руководство формировалось не на основе приверженности партийной идеологии НСДАП, а в порядке служебно-должностных перемещений в государственной иерархии, сложившейся до нацизма. Определённая структурная дистанцированность от партии послужила принципиальным смягчающим обстоятельством. Хотя трибунал сурово заклеймил нацистский генералитет, «опозоривший почётную профессию воина».
Что поныне вызывает недоумение, не были осуждены и СА. Первая и самая массовая из нацистских силовых структур, ударный авангард и кадровый генератор партии, Штурмовые отряды характеризовались лишь как «банда нацистских негодяев и головорезов» до 1934 года и «малозначимая шайка нацистских прихлебателей» после 1934-го. Более того, «Ночь длинных ножей» включалась в обвинение как одно из преступлений против человечности (Геринг даже вынужден был убеждать суд, что жертвы 30 июня отнюдь не были беззащитны, напоминать, сколько пулемётов находилось на вооружении берлинских штурмовиков). Знали бы это Рем, Шнайдхубер, Хейнс, Эрнст — покрутили бы у виска. Зато Штрассер понял бы и поддержал. Впрочем, существенным мотивом для трибунала был тот факт, что вместе со штурмовиками эсэсовцы уничтожили тогда десятки людей, не имевших отношения к нацизму.
Нюрнбергский процесс по сей день вызывает немало нелицеприятных вопросов. Суд победителей над побеждёнными не мог быть беспристрастным. Сомнительна справедливость ряда вердиктов, как суровых, так и мягких — скажем, мерзотный Штрейхер всё же никого не убивал, однако повешен, тогда как топивший гражданские суда Дёниц получил сравнительно мягкий приговор. Шахт и Функ были министрами экономки в разное время, но настолько ли принципиальна эта разница, чтобы одного пожизненно осудить, а другого освободить из-под стражи? У Шахта по ходу дела действительно испортились отношения с Гитлером, да и вообще респектабельный банкир презирал ночлежного бандита. Но под конец фюрер проклял как предателя и верного Геринга — что не помешало вынести рейхсмаршалу смертный приговор.
Международный военный трибунал задним числом отменил законы Рейха, которыми руководствовались подсудимые. Прежние правовые нормы разом превратились в преступные акты. Этот небывалый в мировой юридической практике шаг спровоцировал критические оценки как «правовой беспредел» победителей. Случались откровенные замалчивания серьёзных доводов защиты, проявлялась прямая тенденциозность. Так было блокировано представление риббентроповским адвокатом данных о Катыньском расстреле десятков тысяч поляков — совершённом советским НКВД, но переведённом на нацистов. Наконец, среди судей и обвинителей присутствовали лица, соучаствовавшие в деяниях, сходных с теми, что инкриминировались подсудимым. Иона Никитченко и Роман Руденко активно участвовали в советских репрессиях 1930-х годов, Фрэнсис Биддл организовывал американские концлагеря для японцев в начале 1940-х.
Суд над нацизмом и возмездие его главарям не было кристальным торжеством законности. Но Нюрнбергский процесс стал великим историческим актом. Осуждение НСДАП — более всего значим именно вердикт, вынесенный партии и «аффилированным структурам», а не девятнадцати бонзам — поставило вне закона идеи и структуры тоталитарного этатизма расистско-шовинистической окраски, ориентированные на войну как самоцель. Клеймо, припечатанное на один из видов партийного тоталитаризма, постепенно, но неминуемо распространилось и на другой — тот, что присутствовал в Нюрнберге на правах главного победителя. При строгом соблюдении всех юридических норм и формальностей этого не удалось бы добиться.
«…и с нуля началось»?!
Нацистского подпольного сопротивления в законопослушной Германии не возникло. Сокрушительная катастрофа глобально ушибла нацию. Нюрнбергские вердикты жёстко вбили осиновый кол. Но первые — поначалу региональные — организации, так или иначе восходящие к наследию НСДАП, стали возникать в западных землях буквально с конца 1945-го.
Цели поначалу ставились узко: обустроить немцев, изгнанных из Польши и Чехословакии, сбежавших из советской оккупационной зоны, защитить гражданские права жертв денацификации… Действовали они крайне осторожно, всячески избегая конфликтов с оккупационными властями, идеологически занимали консервативную нишу, справа от христианских демократов. Лишь настойчивый мотив «возрождения немецкого духа», «преодоления унижения» указывал на духовные истоки. Особенно на фоне кадрового состава, происходящего из низового аппарата НСДАП и младшего офицерства СС.
Но уже в 1949-м образовалась Имперская социалистическая партия. Её лидером и символом стал Отто Ремер, подавивший восстание 20 июля 1944 года и командовавший бригадой личного сопровождения Гитлера. Через три года партию запретили как откровенно нацистскую. Однако Ремер, занявшийся оружейным бизнесом и колесивший от Сирии до Испании, продолжал клеймить «предателя Штауффенберга», отрицать Холокост и прославлять доблесть воинов Рейха до самой смерти в 1996-м.
В 1964 году учредилась Национал-демократическая партия (НДП) во главе с обер-лейтенантом вермахта Адольфом фон Тадденом. Его сводная сестра Элизабет была казнена гестапо, но фон Тадден всячески осуждал «бесконечное копание в концлагерных историях», протестовал против «комплекса немецкой вины». НДП формально признала конституцию ФРГ и этим оградилась от запрета. Она существует по сей день как центр притяжения ультраправых группировок типа Немецкого народного союза, Немецкого социального союза, Республиканской партии. Последнее замеченное в мире выступление НДП и её лидера Удо Фойгта — заявление о поддержке России в Пятидневной войне с Грузией.
Прямого соответствия нацизму формально нет. Культ войны как таковой, расы и фюрера в программах прямо не записан. Сильная государственная власть, примат национальных интересов, яростный антимарксизм и антикоммунизм, социальный популизм против чиновника и толстосума, культ германского героя, традиционные ценности немецкого бауэра и бюргера — всё это ближе скорее к правому радикализму фёлькише, нежели к гитлеризму. Собственно, здесь общее характерологическое свойство послевоенного неофашизма почти во всех странах, не в одной Германии.
Однако не этими идеями НДП и её союзники хоть как-то привлекают избирателей. Реальный отклик, позволяющий даже создавать небольшие фракции в местных парламентах, находит самая злобная антииммигрантская риторика, напоминающая российское ДПНИ. В остальном германским ультраправым десятилетиями не удаётся вырваться из политического загона. Консервативная ниша прочно занята Христианско-демократическим союзом, а радикализм в Германии с некоторых пор не котируется. Молодые уличные отморозки, типа покойного активиста НДП Михаэля Кнохена, порой называющие себя «новыми СА», нападающие на гастарбайтеров (чаще всего турецких) и сходящиеся в замесах с анархистами и чегеваристами, поимённо известны полиции и Бюро по охране конституции.