Страница 27 из 49
Смерть и Народ
Тотальная идеология, административные тиски, жестокий террор, всепроникающая пропаганда — всё это были условия необходимые, но недостаточные. Прочность нацизма обеспечивалась также его социальной политикой. Население признало режим НСДАП. Диктатура и война показались германскому обществу приемлемой ценой за достигнутую стабильность и предложенные перспективы.
30 января 1933 года особенное ликование царило в немецком среднем классе — ремесленно-торговой массе, крестьянстве, служащих и интеллигенции. Победу Гитлера здесь считали своей победой и ждали быстрых ощутимых выгод. Именно лабазная среда стимулировала уличный террор Штурмовых отрядов, стихийные погромы и экспроприации. Жертвами нацистского актива становились отнюдь не только еврейские предприниматели. Плебейские организации конкретно и явочным порядком взялись за большой передел. Эта тенденция была остановлена жёсткими контрмерами МВД и окончательно загашена СС в «Ночь длинных ножей».
Любые улучшения при нацизме могли быть получены не низовой инициативой, а исключительно от власти. Самостоятельные структуры средних слоёв были ликвидированы. Однако партийно-государственная верхушка рассчиталась с ними за оказанную поддержку. Вместо плебейско-штурмового передела собственности была произведена государственная регламентация ремесла и торговли. Она избавляла от конкуренции и дополнялась прямым субсидированием. И люди самостоятельного труда, мелкого производства и коммерции, работники-хозяева, подобно крупному капиталу, приняли эти условия и поддержали власть.
В мае 1933-го было запрещено создание мастерских при магазинах, заводах и кооперативах. Это снимало с ремесленников конкурентное давление многопрофильных предприятий. Одновременно ремесленные мастерские получили крупные госкредиты. Выдавались пособия женщинам, освобождающим рабочие места, причём эти средства выплачивались на «связанных» условиях — они могли быть истрачены только на покупку ремесленной продукции для домашнего обустройства. Эта мера одномоментно и резко повысила потребительский спрос и профинансировала мелкие мастерские. В течение 1933 года экономическое положение ремесла стабилизировалось, мелкое производство устойчиво вышло на подъём.
Правительство Гитлера запретило учреждение новых торговых точек. Жёстко регламентировались товарный ассортимент магазинов и система поощрения покупателей. Демпинг стал уголовно наказуем. Эти законы уравняли финансово слабых коммерсантов с более преуспевающими. Ненавистные мелким торговцам универмаги подверглись налоговому прессованию. Укрепил коммерческие позиции лавочников и запрет уличной торговли с рук.
В деревнях началась интенсивная государственная «расшивка» крестьянской задолженности. По предложению Дарре, возглавлявшего партийное агроуправление, правительство запретило принудительное взимание долгов. Часть долгов списывалась, снижался ссудный процент. Повысились пошлины на импорт продовольствия, субсидировалось внутреннее производство разных видов сельхозпродукции. Финансовое положение «дойчбауэров» укрепилось.
Проведённый Дарре закон о наследственных дворах закрепил крестьянскую земельную собственность и выделил на селе хозяйский слой, поставленный государством в привилегированное положение. Крестьянская проблематика рассматривалась несравненно шире социально-экономической — деревня считалась первоосновой нации, квинтэссенцией «крови и почвы», оплотом расовых добродетелей. Характерно, что условием получения «бауэрского» сертификата ставилось предоставление арийской родословной за более чем 130-летний срок. Закономерно, что именно крестьянские сыновья вскоре дали основное пополнение войсковых частей СС.
В быстром и основательном выигрыше от нацистской политики оказались госслужащие. Раздувание административных структур, разветвление партийных органов в первые же месяцы создали 100 тысяч новых чиновных вакансий. Закон о восстановлении чиновного сословия, означавший капитальную чистку, давал толчок скачкообразным карьерам. Резко расширялись властные прерогативы функционеров госаппарата. Получила широкие карьерные перспективы и немецкая интеллигенция, в большинстве своём идейно близкая национал-социализму, и во всех смыслах востребованная ведомством Геббельса.
Мелкобуржуазные массы составляли социальную опору нацизма ещё на пути к власти. Мастер, лабазник, учитель, клерк были (наряду с безработным и уголовником) типичными фигурами ячейки НСДАП. Сложнее обстояло дело с индустриальным пролетариатом. Хотя около 200 тысяч рабочих состояли в НСДАП и СА, а несколько миллионов голосовали за нацистов, в целом рабочий класс Германии поддерживал социал-демократов, создавал социальную опору республиканского строя и был враждебен гитлеровцам. Промышленные рабочие преобладали в военизированных организациях социал-демократов и коммунистов.
Как уже говорилось, оппозиция не решилась на всеобщую забастовку и уличную войну с режимом. Классовые и католические профсоюзы ликвидировались. СДПГ и КПГ были запрещены. «Рейхсбаннер», «Железный фронт», «Союз красных фронтовиков» разгромлены. Левые активисты и рабочие вожаки изолировались в концлагерях. После этих первоочередных мер можно было приступить к методичному установлению контроля над рабочим классом.
«Бывшему врагу, который искренне верил фантазиям Интернационала, мы протягиваем руку и помогаем подняться», — заявил начальник организационного отдела НСДАП Роберт Лей, ставший во главе Германского трудового фронта (ДАФ). Обработка рабочего класса возвелась в приоритетную задачу дня. Весь 1933-й нацистские функционеры не вылезали с заводов, разруливая «рабочий вопрос». И эти труды дали эффект. Германский пролетарий отошёл от «фантазий Интернационала» почти так же быстро, как «фон» от дворянской традиции, промышленник от незыблемости права собственности, лабазник от бюргерской чести.
Наращивание военного производства стремительно рассасывало безработицу. Уже за первый год гитлеровского правления она снизилась с 6 миллионов до 2,7 миллионов, в 1937-м составляла меньше миллиона, а к началу войны свелась почти к нулю. Этот факт само по себе перевешивал любые «фантазии», поскольку именно безработица была главным кризисным бичом. «Гитлер запретил право на голод» — этот тяжеловесный, типично немецкий юмор стал реальной поговоркой в рабочих столовых.
Замораживание тарифных ставок компенсировалось фиксацией цен. Возникшие в результате «стабильности цен» товарные дефициты казались на этом фоне приемлемыми издержками (тем более, что они никогда не принимали классических советских форм пустого прилавка). Удлинение же рабочего дня воспринималось скорее как перемена к лучшему, позволяющая компенсировать ограничение тарифов зарплаты.
Определённые представительские функции на предприятиях сохранялись за отделениями Всеобщего союза немецких рабочих, возглавляемого бывшим штрассеровцем Вальтером Шуманном, одним из лидеров Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Функционировали — хотя в жёстко суженных рамках — и сами НСБО, в своё время созданные Штрассером. Хотя, разумеется, обе структуры входили в нацистский ДАФ, где над активистами НСБО с их профбоссовскими привычками к «классенкампфу» поддерживался строгий контроль. Профсоюзы по советскому принципу были превращены в «школу национал-социализма».
Безработные и рабочие становились основными адресатами многочисленных социальных программ типа «зимней помощи», «народного благополучия», различных мероприятий ДАФ. Именно им в первую очередь предоставлялись услуги национального досуго-туристического общества «КДФ», знаменитой «Силы через радость». Пропаганда изо дня в день превозносила арийского человека труда. Почти наравне с солдатом.
Наконец, что крайне существенно, структура ДАФ и «порядок национального труда», представляются антирабочими с социал-демократической позиции или из сегодняшнего дня. Но в цеху немецкого завода 1930-х годов они рассматривались иначе. Уравнивание рабочего и капиталиста перед партийно-государственным «попечителем» выглядело вполне соответствующим принципу социальной справедливости. И даже — социализму. За словами «социалистическая рабочая» в названии НСДАП всё более признавался смысл.