Финал в Преисподней

Министерство пропаганды, слитое, как и все другие, с профильным отделом НСДАП, руководило Имперской палатой культуры, её кинематографическим, литературным, музыкальным, художественным подразделениями. Вся мощь централизованной обработки духа и разума работала на режим. Кстати, нельзя сказать, чтобы в министерстве и палате Геббельса служили сплошь бездари-агитпроповцы. Литературой руководил выдающийся экспрессионист Ганс Йост. Именно он сказал, что сбрасывает предохранитель при слове «культура», и это были не пустые слова — писатель, поэт и драматург участвовал в обеих мировых войнах, в должности группенфюрера служил в войсках СС. За «арийскую музыку» отвечал выдающийся композитор Рихард Штраус. «Еврейскую живопись» искоренял известный художник Адольф Циглер, правда, слегка перестаравшийся — организованная им выставка «Дегенеративное искусство» привлекла 3 миллиона посетителей (где ещё можно было увидеть полотна Кандинского или Шагала?). С министерством Геббельса пересекался и научный мир Германии — корифеи теоретической физики Филипп Ленард и Иоганн Штарк яростно боролись против «еврейских извращений эйнштейновщины».

Ежедневно Дитрих собирал уполномоченных ведущих редакций из Имперской палаты печати. Давались жёсткие установки, касающиеся общих направлений и конкретной подачи информации. Унифицированные СМИ жёстко контролировались и оперативно управлялись соответственно конкретным нуждам момента. Пропагандистские кампании шли непрерывной чередой на неизменном идеологическом фоне: за экономию и бережливость, за здоровый образ жизни, за крепость семейных устоев, за традиции немецкого домоводства, против вредных привычек, против нытиков и саботажников…

Страну держали в постоянном напряге. День и ночь бумага, эфир, экран формировали образ «истинного немца»: красавца-атлета (по внешнему виду полного антипода доктора Геббельса, создавшего этот образ), солдата-рабочего, преданного расе и фюреру, рвущегося к станку и в бой. Или образцовой женщины, что «уложит, разбудит и даст на дорогу». И, конечно, коварного врага, по костям которого пройдут, не услышав хруста. Последнее особенно удавалось педофилу и медицинскому садисту Юлиусу Штрейхеру, ухитрившемуся в своей газете «Штурмовик» дописаться до виселицы.

Пропаганда идеологии сделалась мощнее самой идеологии. Драйвная организация и новейшие технологии Геббельса затмевали размышлизмы Розенберга. «Назови сто раз свиньёй — начнёт хрюкать» — особенно если ничего другого ниоткуда не услышишь. Жуткую веру в святость насилия удалось внушить десяткам миллионов.

Геббельс, несомненно, был мастером политического пиара. Скорей всего, непревзойдённым по сей день. «Упростить сложные рассуждения, чтобы они стали понятны любому с улицы» — так понимал он задачу своего аппарата. Понять — значит, поверить, а поверить — значит, сделать. Не случайно министр пропаганды и просвещения стремился получить в своё распоряжение боевые части СС. Пожалуй, это было единственным, что ему так и не удалось.

Смерть и Вера

Третий рейх был идеократическим государством. Идеология национал-социализма была столь же обязательно для населения, как марксизм-ленинизм в СССР, практическое исповедание иных идей превращалось в тягчайшее государственное преступление. Но, опять-таки, как и в СССР, пришлось сделать одно исключение. И нацисты, и коммунисты вынуждены были допустить существование религиозного мировоззрения и церковных институтов.

Хотя в «25 пунктах» говорилось о «позитивном христианстве без конфессиональных приоритетов», нацистская идеология расового насилия и «земного мессии» была христианству яростно враждебна. «Наша религиозность это вообще наш позор», — говорил Гитлер, добавляя при этом, что, в отличие от христианства, «ислам ещё мог бы заставить обратить взгляд в небеса». Наиболее чётко это отношение выразил Борман: «Национал-социалистическая и христианская концепции непримиримы. Наша идеология более возвышенна, и христианство не нужно нам. С помощью партии и сопутствующих организаций фюрер сделался полностью независимым от церкви. Всё больше и больше народ должен отделяться от неё».

Однако немецкий народ оставался крепок в религиозных воззрениях. Хотя тотальная идеология вытесняла христианскую веру, хотя церковь была лишена всякой социально-политической роли, лобовой «штурм духа» большевистского типа, оказался в Германии невозможен. Вульгарный атеизм, возрождение древнетевтонских культов, проповедуемое Розенбергом неоязычество локализовывались в особо отмороженных бандах СА и кошмарных «прецепториях» СС.

Летом 1933 года правительство Рейха заключило конкордат с Ватиканом. По его условиям католическая церковь Германии признавала новый режим и самоустранялась от политики, тогда как нацистское государство воздерживалось от вмешательства в церковные дела. Но не прошло и двух лет, как НСДАП повела жёсткую антикатолическую кампанию. Закрывались школы и издания, ликвидировались ордена, фабриковались уголовные дела. Не дремал и гестаповский отдел штурмбанфюрера Рота.

Святой престол ответил энцикликой «Mit Bre

Иначе складывались отношения между нацизмом и протестантизмом. Идеология «избранных» отчасти перекликалась с протестантским (особенно кальвинистским и реформатским) миропониманием. В среде евангелической церкви, объединявшей лютеран и реформатов, сформировалось пронацистское движение «Немецких христиан». Его возглавил епископ Людвиг Мюллер, бывший военный капеллан, активный член НСДАП и главный консультант фюрера по религиозным и церковным вопросам, которому принадлежал тезис об «арийской принадлежности» Христа. Протестантские конфессии Германии принудительно объединялись в «Имперскую церковь» под рейхсепископством Мюллера.

Однако открытое протежирование НСДАП не помогло движению «Немецких христиан». Укоренённость христианской веры оказалась сильнее политического давления. «Немецкие христиане» постепенно угасли, подобно «живоцерковцам» и «обновленцам» в России 1920-х. Епископ Мюллер перешёл на сугубо административные функции, участвовал в антикатолических акциях, элементарно информировал гестапо. В июле 1945-го этот «христианин» и «священник» совершил самоубийство.

Из всех христианских конфессий наибольшую лояльность Рейху проявило в Германии православие, представленное в основном общинами РПЦЗ. Сказывался не только антибольшевизм, но и социальная концепция православия, основанная на государственничестве и покорности властям. Митрополит Анастасий в официальном письме благодарил «германский народ и его славного вождя».

И всё же церковная среда порождала яркие эпизоды противостояния. Бешеную злобу Бормана вызывал католический архиепископ Клеменс фон Гален, открыто протестовавший против расового террора и в особенности чудовищной программы эвтаназии. Лютеранский пастор Дитрих Бонхёффер участвовал в антигитлеровском военном заговоре 1938-го, примыкал к антинацистской группе сотрудников абвера. «Гитлер — антихрист, и его убийство было бы делом религиозного послушания», — писал он в теологической работе «Этика», изданной после войны. Бонхёффер был арестован гестапо и казнён в концлагере 9 апреля 1945 года. Евангелический пастор Мартин Неймёллер, поначалу поддержавший Гитлера, публично призывал в своих проповедях к антинацистской борьбе, за что восемь лет провёл в концлагерях. И даже православный архиепископ Берлина о. Тихон Лященко отстранялся от кафедры за «сочувствие евреям». Эти примеры борьбы, приходится признать, единичны. Но этим особо ценны.