Страница 26 из 82
— Хорошо. Насчёт версии самого Тихонова я в курсе, но, как вы только что сказали, это было уже много позже. А тогда, в двадцать втором году… — я сделал паузу, несколько театральную. — Тогда прошло всего три года после того, как одной августовской ночью новейшие скоростные катера «Торникрофт» Королевского Флота атаковали в гавани Кронштадта старый крейсер «Память Азова», превращённый в плавбазу подводных лодок. Выпущенные англичанами торпеды прошли мимо цели, из семи «Торникрофтов» три было уничтожено огнём крейсера вместе с экипажами. История эта тогда наделала много шума, и возможно, что Николай Тихонов, который как раз был в Петрограде, и написал стихи, как дань уважения храбрости и готовности к самопожертвованию английских моряков. Помните, как там у любимого им Киплинга:
Сказано было сильно. Тишина в классе повисла такая — полёт моли можно услышать, если, конечно, в образцовой московской школе сыщется хотя бы одна моль. Ленка, а вместе с ней и Таня Воронина, и Оля Молодых,сверлили меня взглядами. Андрюха Поляков со своей предпоследней парты строил зверские гримасы и крутил пальцем у виска.
— Королевский Флот — это английский да? — спросила русичка. Теперь и она глядела на меня во все глаза.
— Да, «Ройял Нэви». Может, читали Соболева, «Капитальный ремонт — так там у него один персонаж, флотский лейтенант, говорил: «В мире есть только один «Королевский Флот», и уточнений обычно не требуется — какой именно…» Отличная, кстати, книга, жаль, автор так её и не закончил…
— То есть ты утверждаешь… — она говорила медленно, тщательно подбирая слова, — Ты утверждаешь, что Тихонов написал «Балладу о гвоздях» в честь англичан, врагов революции, атаковавших Кронштадт? Но как же тогда…
— Нет, ТатьянНиколавна, не утверждаю. — я помотал головой. — Есть ещё одна версия, и она мне представляется более достоверной. Тогда же, весной восемнадцатого года, Королевский Флот провёл рейд на бельгийский порт Зеебрюге, оккупированный на тот момент кайзеровской Германией. Там, видите ли, располагалась база миноносцев и подводных лодок, которые изрядно досаждали англичанам, и они решили закупорить их в бухте, затопив на фарватере три старых крейсера, загруженных для верности цементом. Рейд получился и не вполне удачным, но эффектным — англичане высаживались с крейсеров на пирсы в противогазах, с абордажными палашами и огнемётами — и вызвал массу откликов в прессе, в том числе, и в петроградских газетах. И есть версия, что именно этому событию Тихонов и посвятил самое знаменитое свое стихотворение. Правда, трагизм произошедшего в нем сильно преувеличен: на самом деле в ходе рейда погибли далеко не все его участники, только две с чем-то сотни человек из тысячи семисот. Но тоже, согласитесь, немало!
Я перевёл дух, и прежде, чем классная успела что-то ввернуть, закончи:
— К тому же, и география с тактикой до некоторой степени за «английские» версии: и Зеебрюгге и Кронштадт к востоку, то есть к осту от мест базирования британских боевых кораблей, тогда как русским эсминцам, чтобы попасть в Ирбены и на Кассарский плёс, где разворачивались основные события Моонзундского сражения, надо идти на юг!
— Ну, тут нам остаётся только поверить тебе, я по военной части не сильна. — учительница обвела взглядом класс. — Что ж, во всяком случае, у тебя есть на этот счёт своё мнение, Алёша, и это уже хорошо. А если ты теперь всё это напишешь — желательно, со всеми положенными запятыми — то будем считать, что с заданием ты справился. А сейчас… она демонстративно посмотрела на наручные часики, — все за дело! И так уже десять минут потеряли, не успеете закончить до звонка! А ты, Монахов, постарайся хотя бы на этот раз писать разборчиво, нормальным почерком, а не как курица лапой! Честное слово, глаза сломаешь, разбирая твои каракули…
«Один — один!» — восхитился я, садясь рядом с Ленкой и открывая тетрадь. Вот что значит профессиональный, опытынй педагог — так вывернуть в свою пользу столь неоднозначный эпизод!
«И к чему всё это было?»
Я шагал через весь школьный двор — от крыльца до вечно распахнутых ворот в низкой бетонной ограде. Летом здесь устроили ремонт, заменив асфальт квадратными бетонными плитками. В середине двора красовался бетонный, выложенный кусочками разноцветной смальты вазон для цветов, и ровные линии этих плиток искривлялись, огибая его — если взглянуть на двор сверху, скажем, из окон четвёртого этажа, это походило на схематическое изображение огромного глаза, где вазон играл роль зрачка. Каждый раз, пересекая двор, я старался придерживаться одной из линий, выложенных этими плитками, послушно следуя их изгибам, хотя вполне мог идти и прямо. Почему, зачем? Не знаю. Своего рода ритуал, возникший на пустом месте, столь же бессмысленный как и моё попаданческое бытие здесь… если, конечно, предположить, что бытие попаданца вообще может иметь какой-то смысл иначе, как в воображении автора и его читателей.
Двор закончился, а вместе с ним и путеводная нить плиток. Ответ на вопрос — «зачем понадобилось устраивать пижонскую, никому не нужную выходку на уроке литературы?» — так и не нашёлся. Одно хорошо: никаких идеологических и дисциплинарных последствий эта явно враждебная вылазка иметь не будет, и даже секретарь нарождающейся классной комсомольской ячейки оставит её без оргвыводов — в силу, хотя бы, того, что фамилия этого самого комсомольского деятеля Воронина, а имя Татьяна. А ведь могла бы устроить пусть мелкие, но проблемы — у меня вскорости запланировано вступление в комсомол, и будь у неё чуть больше врождённой въедливости и чуть меньше пиетета в отношении моей скромной персоны, чего стоило бы вылезти на обсуждении моей кандидатуры с язвительным вопросом: «Ты, Монахов, кажется, ставишь под сомнение героическую роль революционных матросов, чей светлый образ выпукло проявился в творчестве известного поэта? Ну-ка, ну-ка, расскажи своим товарищам, от кого ты сих опасных сказок наслушался и кому ещё успел их пересказать?..»