Домик для человека

–Мама! Мама, прости меня! Мама, вернись! Я больше не буду плакать!

Тут же плакал, но надеялся, что она не узнает. От крика звенело в ушах. Он до сих пор помнил это, даже пьяным скотом. А чтобы не зажимать себе уши от болезненного звука, хватался руками за пижаму, вытягивался ещё сильнее и старался кричать ещё громче. Бедные соседи, легко игнорировавшие истошные мольбы четырёхлетнего ребёнка. Он ведь часто кричал, но всегда без последствий. Разве что иногда получал за это от родителей, которым жаловались сами соседи.

Вырвавшись из боли и страха четырёхлетнего себя, Андрей впился глазами в мать. Память он научился использовать, как оружие против родителей.

Никто сейчас не видел лица, полного отвращения, презрения, боли. Да и зачем показывать его кому-либо? Он стоял неподвижно сколько-то времени. Глаза улавливали черты лица матери: оно полнилось безразличием, и плевать, что ни одну мышцу она не могла контролировать. Так же безразличны ей были его крики много лет назад.

Скинув по пути верхнюю одежду, он добрался до комнаты, до диванчика, и быстро уснул. Некоторое время руки держались на ремне, но сил снять джинсы не нашлось. Да и стоило ли оно того?

Утро началось вспышками. Скорее, день, ведь часы показывали перевал за полдень. И тому уже стоило радоваться, ведь вернулся Андрей поздно. Когда вспышки превратились в нормальную картинку, он поднялся и выждал паузу, чтобы стихло головокружение. Были времена, подумал с улыбкой Андрей, когда в такое и не поверишь, а теперь даже от пива. Пил вчера он не только пиво, но с внутренним голосом согласился.

Ослабив противно давивший на кожу ремень джинсов, он пошагал в ванную комнату. Холодная вода обожгла пальцы, а лицу показалась оптимальной, била по сонным спрятавшимся в мешках глазам. В довесок ко всем неприятным ощущениям зачесался нос. Андрей замер, потянул кулак к носу.

В школьные годы его зацепило суеверие, что в таких ситуациях есть риск получить по носу, и пронеслось с ним через всю жизнь. Вплоть до этого утра. Приложив мокрый кулак, Андрей поморщился. Человек в зеркале и без того выглядел плохо: помятый и опухший, без среднего пальца на руке. Так ещё и веривший в ритуалы, которые мешали мыслить и поступать здраво.

Семья состояла из похожего бреда. Отец не разрешал ставить пустые бутылки на стол, дед не позволял рисовать бабочек, бабушка заставляла плевать через левое плечо. Но в мире изученной физики это казалось атавизмом, а Андрей не хотел жить с хвостом.

Особенно противно становилось, когда люди приплетали знаки судьбы, вселенной или богов, чтобы не объяснять события случайностью или возможностью. Задержавшись в коридоре по пути в кухню, Андрей перебрал несколько воспоминаний и выделил самое неприятное. Специально образованные и полуобразованные люди учили не делать так, не копать в плохом, но кто ж их слушал? В спине неприятно закололо, стрельнуло в грудь. Если бы за глупость можно было сжигать, за эту историю он сжёг бы многих, включая свою мать.

Лет в восемнадцать она рассказала ему, когда они праздновали что-то с игристым, о своём поступке. Может, время было другое, как говорили бабки, и тогда это считалось нормальным – делать аборт, если Луна и звёзды намекают, что родится мальчик, а хотелось бы девочку. Вот так просто. Даже не выяснив, здоров или нет, только полом не вышел. А может, и вышел. Звёзды не самый хороший узист.

А через время мать повторила это снова. Двойное убийство. Не каждому хватило бы сил. Ей хватило.

Андрей вошёл в кухню, Саша пила кофе. Уже к середине дня выглядела уставшей. Успевала ли отдохнуть за ночь?

–Тяжело? – ржаво спросил он, прочувствовал сухое горло.

–А? – отвлеклась от забытия сестра, но разобрать скрежет не смогла. – Чего говоришь?

–Сейчас, – Андрей выпил воды и выдохнул с удовольствием. – Тяжело?

–Ты о чём?

–Вообще. Глаза за тебя говорят, что дело непростое делаешь.

–Ну, а кто ещё его делать будет?

–Давай сиделку наймём.

–Ага! Тогда Майолик точно загнётся! – за все года Андрей так и не привык, что Саша называла свою тётку по имени.

–И то верно, – он чуть покачал головой, отвечая, хотя думал радикально наоборот и предпочёл бы уход от человека с навыками. И резон Саши легко угадывался, не стоило удивляться и заводить тему снова.

–Будешь кофе?

–Сиди. Сам налью. Заварного же нет?

Сестра отрицательно кивнула. Андрей принялся искать банку с растворимым кофе, вспоминая, где она стояла чаще всего в прежние годы. На безрыбье и сом – рыба или кто-то другой, подумал он и улыбнулся открытому шкафу. Майолик любила растворимый кофе или просто ленилась купить кофемашину. А он привык к кофе покрепче.

Усевшись на старый скрипучий уголок почти напротив Саши, он начал вспоминать разговор с матерью, когда она впервые призналась в абортах. Точнее, не призналась, а похвасталась, вряд ли её терзали муки совести. Тогда они пили, она смеялась. А потом случился первый инсульт. И она смогла связать события жизни так: то была кара за убийство нерождённых детей.

Разговор о кармической связи произошёл слишком поздно, что Андрей язвительно посмеялся, как все подростки, но слишком рано, чтобы отреагировать молчаливым осуждением. Эмоций было много, он не смог выразить и высказать и половины, часть спрятал за оскорблениями. А сейчас хотел бы вернуться и отреагировать ещё жёстче, ещё обиднее, согласиться, что инсульт стал карой. Злость забурлила в похмельном теле. Это не позволяло перенестись назад полностью, но помогало освежить те эмоции, увидеть снова, услышать снова.

Кружка немного тряслась, пока Андрей шёл в комнату. Саша продолжала тосковать на кухне. Она не мешала ему, он не мешал ей. А мать игнорировала мир, так и лежала, то всхрапывая, то затихая, но не прекращая дышать.

–За что тебе эта кара? Что ты успела натворить перед вторым ударом?

Он принял – не стоит ждать ответа. Неоспоримо. Однако хотел говорить, потому продолжал. Ещё хотел бежать, драться, кричать, но эти желания только созревали.

–Вряд ли очередной аборт. Хотя, кто знает? Времена стали свободные, глупых вопросов больше не задают. И порицающих взглядов не кидают. Но ты бы сказала о таком. Верно же? Как и всегда, во время застолья, когда большая часть людей уже ушла. Ещё и со смешком, как грубая советская ведьма. Я вот думаю, угадала ли ты с карой? Точно инсульты? Были в твоей жизни события и хуже. И связаны, например, со мной, и ничем их уже не переплюнуть.

Андрей подошёл к окну и поглядел через жалюзи на тоскливый ландшафт. За годы ничего не изменилось, разве что маленькое зданьице с тысячей кранов и задвижек внутри поменяло цвет и снова обросло граффити.

Озарением для Андрея стало понимание причины – почему у него такая нелюбовь к зиме? Холод, снег и лёд доводили его до ярости все взрослые годы, казалось бы, без явной причины. За тридцать лет мог бы и привыкнуть, но нет. Совсем нет. Скорее, наоборот, с каждым годом ненавидел всё сильнее.

–Лучше бы зим не было. Лучше бы дед не перевёз тебя сюда, а оставил на юге. Там нет зимы. Там я не смог бы так сглупить. Всё сложилось бы иначе.

Отложив со стула гигиенические мелочи и лекарства, Андрей сел и наклонился к матери.

–А может, ты моя кара? Где-то в прошлых жизнях я был редкой мразью, пришло время расплачиваться? Помнишь ту историю? Вряд ли. Память разбилась ещё после первого удара, и часть осколков потерялась. А я вот помню. Может, придумываю, но уверен, что помню каждый звук, особенно хлопающую дверь и дребезжащие стёкла, и твой крик.

В тот день и ночь всё так неудачно сложилось, что стоило бы поверить в судьбу. Хотя, что могло измениться от веры в неё? Андрей засиделся за компьютером. В эпоху до интернета игры на дисках забирали многие свободные вечера мальчишек. И он не заметил, как наступила ночь. В летнюю пору будние и выходные дни смешивались. Андрей не помнил, какой то был день недели, но родители ушли в гости после работы, оставив на нём младшую сестру. Невелико дело, постоянно случалось. Но в тот раз неудачный выбор места – в самом углу комнаты, где теперь лежала мать – отрезал его и от плача сестры, и от звуков возвращения матери. Почему-то она вернулась раньше отца и быстро пришла в ярость. Или пришла уже яростной.