Омут

Парни стали с энтузиазмом ломать доски, вкладывая в это занятие всю свою молодецкую силу. Жар-птица соорудила костер. Когда деревяшки расцвели первыми звездочками пламени, все расселись в уютном круге света и начали доставать припасы, шуршать пачками с чипсами и разливать сидр по пластиковым стаканчикам.

Кощей решил было поиграть на гитаре, но Феникс мигом выбежал на улицу и включил в «избушке» музыку.

— Прости, Илья, но я сегодня диджей Фел и не собираюсь выходить из роли, — вернувшись, сказал он.

Девчонки расстегнули короткие куртки и затанцевали, прыгая по кирпичной крошке. Даже Русалка присоединилась к десятиклассницам, хотя сначала все сидела рядом с Ночкой и неодобрительно косилась на Мари и ее подруг. Жар-птица показала пару движений из хип-хопа. И Феникс, передразнивая сестру, начал комично их повторять.

Все продолжали жить как ни в чем не бывало. И только время Ночки в этом городе неумолимо заканчивалось.

Ром почувствовал на себе взгляд и обернулся. Это Невеста, устроившись в проеме окна над Демьяном, не сводила с Ночки своих глаз цвета болотной трясины. Словно желала пронзить его острым взором.

День заметил, что Ром смотрит в его сторону, и перебрался на освобожденное Русалкой место — дверь, положенную на кирпичи.

— Что с тобой? — тихо спросил он. — Я понимаю, переезд и все такое… Но у тебя, похоже, есть еще проблемы?

Ночка молчал, только нервно хрустел пластмассовым стаканчиком. Не говорить же другу, что его трясет от Невесты. От кошки.

— Очнись давай! — День слегка толкнул Рома в плечо. — Может, выйдем проветримся?

Ночка кивнул.

— Куда вы? — сразу встрепенулся сидевший напротив Горыныч.

— Пожары тушить, или наш костер уже не нужен? Залить его? — едко бросил День, хотя Горыныч явно ждал ответа от Рома.

— Отстань ты уже от Ночки! Да, он скоро уедет, но ты прям как банный лист, — сострил Феникс, и девушки дружно рассмеялись.

Не смеялась только Русалка. И Дню даже стало немного жаль этих отвергнутых. Все-таки именно он, Демьян, оставался лучшим другом Ночки. А не Горыныч. И не Русалка.

Ром и День вышли из заброшки. Демьян поднял голову:

— Вызвездило совсем по-зимнему!

Он накинул на светлые кудри синий капюшон толстовки, а молнию куртки застегнул до самого подбородка.

Ночка пошарил по карманам, машинально ища сигареты, и тихонько выругался себе под нос. В гробу видал он это «бросить».

День тактично ждал, скажет ли ему что-то Ром или они просто помолчат вместе. Демьян был не против молчания. Он осознал вдруг, что на самом деле ему все равно, поделится ли Ночка с ним мыслями или нет, потому что он знает, чтó гложет друга. Этот проклятый, набивший оскомину переезд — пусть уже скорее случится, потому что невозможно жить в постоянном ожидании разлуки, чувствуя себя виноватым за то, что его-то жизнь здесь и сейчас продолжается.

Но что еще тревожит Ночку? Жалеет, что так долго мудрил с Русалкой? Гадает, продолжатся ли их отношения на расстоянии?

А может, волнуется за сестренку? Он так ждет ее, так хочет быть нужным… Но почему-то не замечает тех, кто сам тянется к нему.

Ну или всё еще переживает из-за ссоры Дружины. Хотя вот же они — все вместе, как он и надеялся. Ради него.

Надо бы объяснить Рому, что он может ехать спокойно, ничего страшного не случится, они справятся без его опеки… или контроля?

Вечный спасатель Ночка. Или вечный контролер. Упорно слепливает, склеивает Дружину. Но иногда осколки лучше просто выкинуть в мусорное ведро.

И неожиданно на Демьяна навалилась тоска, будто Ночка заразил его хандрой. Или просто дешевый сидр ударил в голову… Нет, именно сейчас, в этот миг, он вдруг понял, что детство кончается. До выпускного еще была целая вечность… Или уже нет? С каждым днем словно лопался очередной шов, и их класс медленно расползался кто куда. Хотя, конечно, это пока только планы… Кто-то останется в их Клопославле и поступит в местные техникумы и колледжи, а кто-то поедет покорять Москву, Питер и другие большие города. Но Дружины больше нет и не будет. Хорошо, что у него так вовремя появилась Соня…

Тут Ночка глубоко вздохнул и полез в карман.

— Подставляй руки.

День уже знал, что Ром ему даст. Он сложил лодочкой ладони, и туда упали крошечные карандаши.

— Теперь ты их хранитель.

День смотрел на цвета-тотемы Дружины. Черный — Ночки, красный — Жар-птицы, оранжевый — Феникса, серый — Кощея, зеленый — Горыныча, белый — его. Наверное, Ночке тяжело расстаться с карандашами. Он мог бы увезти их с собой, но передал Демьяну. Все еще верит, что Дружину можно сохранить? Что им пригодятся эти карандаши?

День сунул их в карман куртки и подтолкнул носком ботинка смерзшийся комочек грязи. Он не знал, что сказать, что сделать. Ночка тоже.

Первой не выдержала Бесена.

От Ночки тянуло таким беспросветным отчаянием, а стражница души, маленькая черноволосая девочка, наверняка спит — замученная тоской и тревогой, одурманенная сидром, — и не помешает. Бесена вылетела из кошки и метнулась в черную дыру, зияющую в груди Ночки. Она не собиралась забирать это тело, но оно оказалось таким податливым, таким послушным. Словно само хотело расстаться с душой.

День озадаченно сдвинул брови, вглядываясь в друга. Тот на секунду показался чужим и одновременно неуловимо знакомым. Демьян невольно шагнул назад и уперся в кирпичную стену здания.

Бесена вынырнула из омута с другой стороны. Она увидела, как под стеной школы спит стражница, свернувшись калачиком и обнимая золотой шлем. Подселенка выпрыгнула на школьное крыльцо и быстро вошла в сердечный домик.

Она и внимания не обратила на парящую душу парня, а уставилась на стену, застыла, как кошка у аквариума. Вдруг бросилась вперед, прихлопнула тень и медленно отняла ладони от стены. Проекция прилипла к ее пальцам и паутинкой потянулась следом.

Надо попробовать. Надо постараться.

И вот она смотрит на Демьяна. А он глядит на нее. Участливо. С теплом.

Потом чуть хмурится, как будто всё понял.

Надо попробовать. Надо постараться.

И Бесена, качнув вперед тело Ночки, прижалась губами к губам Демьяна.

Запахи сидра и туалетной воды, которой День стал пользоваться, когда начал встречаться с Соней. Но под ними, как под скорлупой, скрывался другой аромат. Запах кожи, такой знакомый и уже родной. А еще еле уловимый железный запах крови, горячей, бегущей по тонким нитям сосудов под этой кожей.

Губы Демьяна были сухими, обветренными, солеными от чипсов. Но теплыми, живыми и мягкими.

Любовь в прикосновениях.