Страница 49 из 151
Стрелковский зашел к Тандаджи, сообщил, что будет отсутствовать и что нужно воспользоваться дворцовым телепортом. И уже через час входил в королевский лазарет Ренсинфорса.
Люджина была бледной и, несмотря на свои размеры, казалась прозрачной и невесомой. Она не заметила его прихода — равнодушно смотрела прямо перед собой и сжимала зубы. В глазах ее плескалась боль. Мигали и пикали аппараты, но гипса на напарнице было уже меньше. И дежурил только один виталист.
— Десять минут, — сказал он шепотом. — Не больше.
— Почему ей больно? — тихо спросил Игорь.
— Телу нужна боль, чтобы понять, где регенерировать, — объяснил дежурный так же тихо. — Нельзя все время держать на обезболивающих. Скоро будет укол. Не теряйте время.
Ладонь ее — наверное, единственное, что не было сломано, — сжималась и разжималась, и полковник осторожно прикоснулся к ней, погладил. Пальцы дрогнули, расслабились.
— Игорь, — просипела Люджина, пытаясь повернуть голову. — Игорь.
— Не шевелитесь, капитан, — произнес он ровно, — не надо. Я теперь каждый день буду приходить.
— Принцесса… — она задышала тяжелее.
— Жива, — успокоил ее Стрелковский, все еще поглаживая бледные, какие-то даже синеватые пальцы. Ей побрили голову, видимо, для операции, и смотрелось это страшно. А ведь были длинные тяжелые черные волосы, косу заплетала, закрепляла на затылке.
— Мама, — прошептала она через некоторое время.
— Что? — не понял Стрелковский. Склонился над ней, и Люджина чуть улыбнулась самым краешком губ.
— Маме… позвони, — получился то ли сип, то ли выдох. Вдруг тревожно запиликал один из аппаратов, подскочил виталист, отстранил полковника, в коридоре затопали врачи.
— Позвоню, — пообещал он от двери громко, потому что заскочившие экскулапы уже суетились вокруг, переговаривались о чем-то. — И к бабушке нашей сегодня зайду.
Она прикрыла глаза, и Игорь вышел.
Дозвониться матери Дробжек удалось не сразу. Он, слушая гудки, поглядывал в личное дело напарницы: в графе «отец» стоял прочерк, в графе «мать» — имя «Дро́бжек Ане́жка Вита́новна». И маленькая фотография: крепкое круглое лицо, волосы без седины, так же оплетенные вокруг головы, как и у Люджины, суровый взгляд. Теперь понятно, какой Боевой Воробей будет в возрасте.
— Сучья обреза́ла, — сообщила старшая Дробжек в трубку вместо приветствия. Говорила она точно как топором махала. После первых же слов легко представлялся сюжет на тему «Мамаша Дробжек и волки». — Кто говорит?
— Анежка Витановна, это начальник вашей дочери, полковник Стрелковский. Здравствуйте.
Она хмыкнула в трубку.
— Стрелковский, значит? Игорь Иванович?
— Он самый, — несколько удивленно ответил полковник.
— А, — сказала мама Дробжек и замолчала не хуже следователя на допросе, использующего эмоциональный прессинг из пауз и взглядов с прищуром.
— Люджина ранена, — не стал он долго ходить вокруг да около — понятно было, что в обморок на том конце трубки никто не упадет. — Серьезно. Просила позвонить.
— А, — повторила Анежка Витановна еще суровее. — Не уберег, что ли, Игорь Иванович? К тебе же девка ехала.
— Не уберег, — сказал он и опять вспомнил синеватые пальцы и бледное, будто обескровленное лицо. И добавил про себя «снова не уберег». — Сейчас она в лазарете. Много переломов. Пока посещение ограничено, но потом сможете приехать, навестить.
В трубке помолчали.
— Жить будет?
— Будет, — произнес Игорь с уверенностью, которую сам не чувствовал. — Вытянет. Люджина сильная.
— Дробжеки все такие, — с грустью поделилась мать. — Ты смотри, отвечаешь за нее, полковник. Сильно не балуй, но чтоб на ноги поставил. Ей еще внуков мне рожать, когда набегается. Понял меня, Игорь Иванович?
Ему впервые за много лет захотелось вытянуться по струнке, и он улыбнулся этому чувству и этой матери, которая за грубостью прятала и тревогу, и боль.
— Все сделаю, что смогу, Анежка Витановна.
Алина
Алина на большой перемене перечитала посвященный демонам раздел учебника «Виды и классификация нежити», взятый накануне в библиотеке, и загрустила. Мимо сновали студенты, гулко пели свои песни камены, а она думала и хмурилась, крутя в руках хвостик от косички. Написано было мало, а понятно еще меньше.
Начать с того, что ученые путались в видовой классификации, потому что база для исследований была крайне скудна.
Бо́льшая часть ученых мужей утверждала, что демонические духи — это нежить, то есть существа, которые некогда были живыми, скончались и в том или ином виде продолжили свое существование. В случае с демонами речь шла о неупокоенных духах сильных магов, которые каким-то образом подселялись к людям, и те становились одержимыми: личность менялась, человек буквально сходил с ума — не буйно, а постепенно, незаметно для окружающих. По прошествии какого-то времени подселившемуся духу становилось мало энергии владельца, и он начинал «сосать» ее у окружающих, тем самым укрепляясь и полностью подчиняя себе носителя. И сила его как мага увеличивалась до сокрушительной. Это была официальная, признанная наукой версия.
Меньшая часть ученых считала, что демоны — это нечисть, то есть духи, никогда не бывшие живыми либо существующие в мире в виде остатков дыхания Триединого и приспособившиеся жить в реках, рощах, пустынях, горах и поселениях, по каким-то причинам озлобившиеся и захотевшие воплотиться.
Обоим группам ученых возражали, указывая на несостыковки и не вписывающиеся в схему моменты. Во-первых, демоны «подселялись» только к тем людям, которые унаследовали кровь Черного Жреца. Во-вторых, такие одержимые полностью помнили о своей жизни до проявления демона. В-третьих, появление одного заставляло живущих поблизости темных слышать голоса, лунатить, видеть кошмары, и был даже зафиксирован случай прорыва — так называлось появление нескольких одержимых в районе нахождения первого демона.