Страница 141 из 151
Алина дергалась весь остаток учебного дня. От переживаний разболелась голова. Каждую перемену она звонила Матвею — трубку никто не брал. Ректора в университете не было, куратор, к которому она подошла в конце дня, поглядел на нее сочувственно и сказал, что информацию озвучат только завтра, когда разберутся, что произошло. И добавил, что старшекурсников перевели в амбулаторию отделения МагКонтроля: лечат пострадавших и опрашивают как свидетелей появления высшей нежити. Погибших среди студентов нет, есть раненые. А ей, Богуславской, будет очень трудно, если она не научится мгновенно реагировать на приказы и справляться со слабостью, потому что иначе военную кафедру она не пройдет. То, что однокурсники вернулись за ней, им в плюс, а ей в минус, так как в реальной боевой обстановке ее неумение справляться со страхом могло бы привести к гибели группы.
Алина обиделась, буркнув, что справится, и ушла жаловаться каменам. За Матвея было страшно: неужели это на него обрушился удар ототона, и насколько серьезно он должен быть ранен?
Каменные морды охали, переспрашивали, ругали куратора, обидевшего маленькую козочку, и так трогательно переживали за нее, что на душе посветлело.
Но после пар Алина попросила водителя высадить ее у Королевского лазарета. Вдруг Матвея отвезли туда?
Однако дежурная медсестра сказала, что пострадавших сегодня не поступало, в палатах только те, кто не выписан с прошлой пятницы. И, с материнским умилением глядя на расстроенное высочество с косичками, добавила, понизив голос, что из ее знакомых одного готовят к завтрашней выписке, а вот второй из палаты пропал с утра, переполошив персонал. Но вернулся в сопровождении ректора Свидерского, которому самому не мешало бы остаться на укрепляющие процедуры до конца недели, и теперь пропажа лежит под капельницей и ведет себя совершенно несносно.
— Видала я трудных пациентов, — добавила словоохотливая женщина, — но этот уж ни в какие рамки.
Через минуту Алина остановилась у двери в палату Тротта, приоткрыла ее тихонько, посмотрела: инляндец лежал, закрыв глаза. То ли спал, то ли ненавидел весь мир. Она потопталась на пороге, вздохнула чуть слышно. Про Матвея очень нужно узнать, но разговаривать с желчным магом ой как неохота. Так и не решившись, повернулась, чтобы уйти.
— Богуславская, — произнес лорд Максимилиан у нее за спиной, — вы сопите как буйвол. Чем обязан визиту?
Голос у него был сиплый, скрипучий, будто ржавой пилой водили по жестяному листу. И глаз он не открывал. И хорошо, а то увидел бы, как покраснела пятая принцесса дома Рудлог.
— Я х-хотела узнать, что с Матвеем, — сказала Алина, глядя на его бледную руку — пальцы были судорожно сжаты. — Вам очень больно, да?
Он поморщился.
— Нет. Ситников жить будет. До свидания, ваше высочество.
Она шмыгнула носом. От этого «жить будет» стало еще страшнее. Вдруг вспомнились и утренний кошмар, и выговор от куратора.
— Только не говорите, что собираетесь плакать, — недовольно процедил Тротт.
— Не собираюсь, — резко сказала она и сжала зубы — слезы уже были на подходе, но ни за что не станет плакать!
Природник с трудом разлепил веки, повернул голову, посмотрел на нее мутными и тусклыми голубыми глазами — с выражением то ли отвращения, то ли бесконечной усталости. Стало стыдно.
— Извините, пожалуйста, — пробормотала Алина и зачем-то сняла очки.
— У него небольшие ожоги. Ничего страшного. Завтра наверняка будет в университете, — холодно и очень медленно, как неразумному ребенку, пояснил Тротт.
— Спасибо, — произнесла она неуверенно.
Профессор снова закрыл глаза, скривил губы и не ответил. Алина, стараясь не топать громко и почти не дыша — сопит она как буйвол, надо же! — вышла, прикрыла за собой дверь, аккуратно, тихо. И только там, за дверью, в раздражении сжала кулаки и топнула. Подышала глубоко, чтобы успокоиться, и, решительно мотнув головой, пошла проведать Димку Поляну.
У палаты семикурсника ее отвлек телефонный звонок.
— Алинка, ну где ты пропадаешь? — негодующе кричала Пол в трубку. — У нас же приключение! Мы с Каролинкой ждем только тебя!
Алина прислонилась к стене, вздохнула, потерла ладонью лоб. Приключений больше не хотелось.
— Вы идите без меня, Пол. Я скоро буду дома, но я не очень хорошо себя чувствую.
— Ты что, — изумленно проговорила старшая сестра, — заболела? Когда это ты отказывалась от возможности узнать что-то новое? Что случилось, Алиш?
— Устала на занятиях, — ответила Алина совершенно честно. — Сегодня как-то всего слишком много для меня.
Полина недоверчиво хмыкнула. Она всегда чувствовала, если что-то было не так.
— Вечером поговорим, — пообещала сестренка после многозначительной паузы. — И не надейся, что отвертишься!
Дмитро выглядел вполне здоровым — даже чересчур здоровым и очень-очень тоскливым.
— Я уже весь организм отлежал, — пожаловался он, клацая пультом от телевизора — там шел какой-то ужастик, и Алина с отвращением отвернулась, — со вчерашнего дня прошу выписать, но тут не врачи, а звери. Странно, что Сита не заглянул, он мне обещал зайти развлечь. Как прошел показательный урок?
По мере рассказа Поляна хмурился все больше и глаза его загорались нездоровым азартом.
— Я пропустил самое интересное, — сумрачно подвел он итог. — Да и Матюхе спину некому было прикрыть…
— Поверь мне, — с чувством сказала Алинка, — это совсем не то, что хочется видеть вблизи.
И только потом, когда пятая Рудлог в сопровождении охраны потерянно шла ко дворцу по холодному парку, она вдруг поняла, что слово в слово повторила ответ Полины на свое сожаление по поводу того, что не увидела тха-охонга.
Тандаджи и Стрелковский стояли у окна кабинета Майло и пили кофе. Вдалеке, понурив голову и чуть ли не шаркая ногами, брела принцесса Алина, за ней не менее грустно тащились охранники.
— Как-то приуныли молодцы, — сурово высказался Тандаджи, — надо бы потренировать их. Для оптимизма.
— Главное, чтоб начальник не унывал, — серьезно кивнул Игорь и сделал глоток кофе, скрывая улыбку. Он присутствовал при утреннем телефонном разговоре Тандаджи со студентами, охраняющими пятую принцессу, и получил неизгладимое впечатление от того, как неподвижное лицо начальника разведуправления становится еще неподвижнее.
— Ты так материться и не научился? — сочувственно спросил он у Майло после того, как тот повесил трубку.