Страница 9 из 90
Ну да. Естественно. Стоило ему узнать, что я занялась танцами — и он стал водить меня на занятия, как ручную собачку.
Порой мне очень, очень хочется встречать побольше людей вроде его Софи. Таких, которые бы кричали на меня, обзывали и вели себя плохо. Ежедневое восхищение и настойчивая любовь усиливают ежедневную же скуку. Именно поэтому я никогда не скажу маме про боль в ногах. И про кошмары. Хоть какая-то нотка беды в постоянном благополучии. То ли дело было, когда я только пришла в новую школу. Меня не любили, меня за косу таскали, мама пару раз приходила общаться с директрисой. А потом всё прекратилось. И не из-за директрисы. Боюсь, что из-за меня. «Ты добрая, Арин», — говорил заводила наших неслухов Дэйн, когда я выгородила его перед директрисой и помогла написать переходной экзамен на «отлично». «Ты добрая, Арин», — сказала бывшая королева класса Эвелин, когда я дала ей моё лучшее платье на выпускной вечер, а сама просидела тогда дома, делая вид, что маюсь от простуды. «Ты добрая, добрая…».
Списать домашнее — пожалуйста. Подсказать на экзамене — без проблем. Помочь отыскать любимого щенка и потратить на это весь выходной — для еле-еле знакомой старшеклассницы. Да, конечно. Мне нравится помогать. Это почти как дарить подарки — особенно неожиданные. Я чувствую себя полностью счастливой, когда это делаю. Чужое удивление окрыляет. Но потом все эти люди начинают любить меня — и нет, я не против. Но мне жаль, что я не могу ответить им той же любовью.
Наверное, я просто плохой человек.
С третьего урока нас неожиданно отпускают. Марк ловит меня в коридоре: «Арин, давай я прогуляю, и мы пойдём, куда захочешь». За ним, пыхтя, переваливается алхимик, считающий Марка чем-то вроде светила науки будущего. Вклинивается между нами (точнее отпихивает меня) и начинает дотошно объяснять заглядывающему за его плечо Марку, что в его возрасте девушки могут и подождать. Хотя… Алхимик следит за взглядом Марка, наталкивается на меня и расплывается в улыбке. Смотря какие девушки…
Быстро бросаю Марку записку: обещаю ждать у школы, когда его уроки закончатся. Вместе пойдём гулять. А потом на танцы. Зачем я сама лезу в эту змеиную яму? Но Марк улыбается так облегчённо, что я перестаю думать о том, как стану зевать на свидании. Пусть. В конце концов, ему это зачем-то нужно.
Звенит колокол, и одноклассницы, подначивая и подшучивая, увлекают меня за собой. Все они считают себя моими подругами. Все наперебой приглашают пойти посмотреть, как старшеклассники занимаются ратоборством. Прихожу в ужас: недавно уже сходила посмотреть — полкласса старшеклассников уехало к лекарям с травмами разной степени тяжести. На меня глазели. Поголовно. И яростно потом дрались — победитель должен был выбрать даму сердца и выгулять её в ресторан. Отказываться нельзя — я пошла на свидание с победителем, когда лекари разрешили ему выписаться домой. Через день бедняга снова попал в госпиталь: Марк встретил его в тёмном переулке.
Мне жаль обоих. И ещё одного будущего победителя мне тоже жаль — и девчонок, которые не прочь пойти в ресторан, но бледнеют на моём фоне. Это несправедливо. И я ссылаюсь на то, что мама просила быть дома пораньше. Сбегаю.
Сижу какое-то время одна у кустов бузины неподалёку от школьных ворот (моё любимое место) и смотрю, как солнце просвечивает сквозь листву. Мне кажется, что красивее нет ничего. Мне хочется просто сидеть и смотреть, от этого на душе становится легко и спокойно. Мир замирает — но ненадолго. Вздрагиваю, когда мимо проходит толпа мальчишек-старшеклассников, которые настойчиво зовут прогуляться в ближайшую столовую. Кто-то из них, особенно задиристый, тут же покупает в магазине напротив охапку роз и суёт мне. Принимаю букет, улыбаюсь. Задиристый ловит мой взгляд, улыбается в ответ. Ещё чуть-чуть и он начал бы светиться, но ему рассказывают про Марка. Я отворачиваюсь и, с трудом неся цветы перед собой — живое воплощение духов сада — иду прочь. Задиристый порывается уйти со мной, но его уводят товарищи. Хвала духам.
Отдаю цветы плачущей за воротами девочке-младшекласснице. Потом провожаю её домой, выслушиваю что-то про бросившего её одноклассника. Успокаиваю. Девочка тащит цветы, говорит, что скажет этому самому однокласснику, что у неё появился другой ухажёр. Я уверяю её, что лгать нехорошо. Она смеётся, потом замолкает и какое-то время спустя начинает что-то машинально напевать. Я подпеваю. Девочка на прощание, смешно распахнув глаза, говорит, что никогда не слышала такого красивого голоса. Я грустнею. Да, конечно. Она, наверное, тысячная, кто мне это говорит.
Девочка живёт неподалёку от Вечного сада. В такое время там пусто, и я захожу — люблю гулять в садах одна. Ни Марк, ни мама, ни многочисленные «подружки» не понимают, как можно любоваться полчаса кряду на один и тот же цветок. А мне нравится — и цветы, и одиночество.
Гуляю по усыпанным галькой дорожкам. Поплутав между раскидистых яблонь и колокольчиковых полянок, выхожу на набережную и долго смотрю на воду Лэчина. Зеленоватая, как бутылочное стекло, поверхность идёт рябью, когда ветер задевает её. Мне очень нравится следить за бликами редкого солнца: это не просто успокаивает и расслабляет, это вводит почти в магический транс. Я вообще люблю воду, что, на самом деле, редкость. Мы в Дугэле предпочитаем камни и землю. Я не против земли, но вода — совсем другое. Она изменчива, и она прекрасна. Мне нравится сидеть у прудов или, вот как сейчас, на поручне над Лэчином. Там глубоко — внизу, но я держусь крепко. Я смотрю, как небо соединяется с водой, и мне радостно — ещё один признак моей полной глухоты к магии. Волшебники не любят «открытой» воды. Поэтому на набережной обычно не так людно, как в парке.
Сильный порыв ветра швыряет мне в лицо мелкую морось, и ива, у которой я устроилась, качает длинными листьями, точно гладит меня по волосам. Я улыбаюсь, поднимаю взгляд, стирая капли с лица.
И встречаюсь взглядом с юношей-полукровкой, который стоит на изогнутом мосту напротив. Мы смотрим друг на друга, и это не похоже на обычный интерес, с каким на меня всегда заглядываются другие. Юноша старше меня, он похож на иностранца, на его плаще я замечаю незнакомую фибулу в виде не то змеи, не то разжиревшего червяка, исключительно уродливого. «Морской конёк», — всплывает откуда-то в памяти, и жемчужина на моём браслете вдруг теплеет, но я не обращаю внимания. Я смотрю на «конька» и понимаю, что теперь он кажется мне красивым. Что в воде он изящен — изящней даже змеи. И что на самом деле он немного отличается от того, что на фибуле. Именно такой знак я уже видела на синем фоне… где-то. Где?