Ты будешь мой

Оборачиваюсь — ну конечно же, никакой волны. Мёртвая вода Лэчина спокойна, как мертвец в могиле. Вместо воды я вижу туман — он стелется по мрамору набережной, и что-то (воспоминания?) мне говорит: его нужно бояться. Но вместо того, чтобы отступить — и предположительно упасть в воду, когда ноги подломятся — я наклоняюсь и ловлю туманный сгусток. Он прохладный и невесомый, выгибается под моей ладонью, как зверёк. А потом исчезает.

Я выпрямляюсь.

Вдали — но достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть — к нам идут трое. Один из них Мартин — я узнаю эту его забавную шапочку с пером, над которой тихо хихикала, пока мы мчались сюда и пока Мартин не заговорил о смерти.

Второй — тоже мужчина, но его ещё скрывает туман. А между ними — девушка, и её мне хорошо видно. Она дугэлка, урождённая и не полукровка. Это можно понять легко — по мягким, но неправильным чертам и кудрявым чёрно-золотым волосам. Только в Дугэле можно встретить такой красивый оттенок. Мои вот — иссиня-чёрные, что не так благородно.

Троица приближается, и я не могу отвести взгляд от девушки. Туман вьётся вокруг неё, как ручной пёс. То и дело лижет руку, трётся о юбки, встав на дыбы, гладит щёку. Девушка, не обращая внимания, слушает Мартина и искоса тоскливо поглядывает на третьего, с кем идёт под руку. Она очень — нездорово даже — бледна, то и дело нервно поправляет верхнюю накидку, украшенную капельками янтаря. Волшебница, конечно — добавляю я к описанию. Урождённая дугэлка и не полукровка уж конечно ладит с магией. Я замечаю её взгляд, когда Мартин предлагает руку, а тот, третий, направляется ко мне. Девушка смотрит ему вслед с таким тоскливым отчаянием, что меня немедленно пронзает жалость. Она, волшебница, которой я всегда хотела быть, в богатой одежде, за которую убила бы любая школьница, отчего-то глубоко несчастна. Я чувствую это — и мне хочется сделать всё, чтобы она хотя бы улыбнулась.

А потом её скрывает туман, и третий юноша выходит на пирс.

Он изменился — тот инессец из Вечного сада. Настолько, что я даже не сразу его узнаю. Бледен, как и его спутница. Пустой взгляд, уголки губ скорбно опущены. Я недоумённо вглядываюсь в его лицо, мысленно спрашивая себя: неужели это тот принц, из-за которого я каждое мгновение страдаю от боли в ногах? Неужели из-за него меня чуть не убила королева тумана? Неужели это его я любила?

Сердце не ёкает, не пускается в пляс. Я понимаю, что раньше знала этого инессца. Но сейчас он для меня чужой.

И если бы моя жизнь не зависела от него, я бы отвернулась и ушла.

Юноша останавливается в десяти шагах от меня, щурится, словно силясь меня рассмотреть.

— Арин?

Я выдавливаю из себя улыбку и киваю. Пустые слова, как капли мёртвой воды, падают в туман:

— Прости, я не могла прийти. Я болела. И спасибо тебе за заколку, — рука машинально тянется к волосам. Но там только шпильки-чешуйки. — Э-э-эм, кажется, я потеряла её где-то… ну… в Мюреоле. Извини.

Юноша, не сводя с меня глаз, слабо улыбается — точно солнечный лучик пробивает свинцовые облака.

— Я знал, что мы ещё увидимся. Арин, но мне говорили…

Я не слушаю. Я замечаю — духи знают, как, то ли запах, то ли взгляд — что в нём ещё стало другим. Раньше мои одноклассницы любили посудачить, будто брак меняет — волшебные путы и что-то в этом роде. Я не понимала — конечно, я же полукровка и не чувствую волшебство.

Сейчас чувствую. Они действительно похожи на путы, эти чары — на невидимую цепь, связавшую этого грустного юношу с той нервной девушкой за туманом. Он больше не свободен. И хуже того — это навсегда.

Костяной кинжал, холоднее льда, спрятанный в рукаве, сам ныряет в ладонь.

Юноша — принц? — ловит мой взгляд. А я слышу точно наяву: «Или он, или ты, или вместе».

Но вместе не будет. Он уже связан. Навсегда. Не со мной.

Значит, или он, или я.

Я не хочу умирать.

Кинжал нагревается и слабо мерцает алым. Принц замечает это, спрашивает — его губы шевелятся, но вопроса я не слышу — и подходит ближе.

Я не хочу умирать, не хочу, не хочу!

Не хочу…

— Арин, — слова пробиваются словно сквозь воду. — Что с тобой?

Я открываю глаза, смотрю на него — и на силуэт девушки за волнами тумана.

Роняю руку. Тихо смеюсь.

Неужели я действительно думала, что смогу убить? Я? Да правда же — легче умереть самой…

— Арин?

Я протягиваю ему кинжал. В то же мгновение туман рассеивается — девушка… королева Дугэла смотрит на меня в упор. Илва, вспоминаю я, — это она. Её голос я слышала за туманом. Именно её мой жених привёл однажды солнечным вечером познакомиться со мной. Это она меня заколдовала.

Наверное, мне должно быть страшно, но я чувствую только жалость к этой бледной нервной девушке. И, ручаюсь, она читает это в моих глазах.

Туманная королева переводит взгляд на инесского принца, бледнеет — в тон её туману — и пытается что-то сказать, но голос её подводит. Пытается вырваться — но Мартин крепко держит её за руку.

А инесский принц удивлённо смотрит на мерцающий кинжал в моих руках. Переводит взгляд на меня.

— Арин, что.., — и замирает на мгновение. А потом я оказываюсь прижатая к той красивой цветочной лепнине на тонкой колонне, а кинжал с тихим плеском ныряет в мёртвую воду Лэчина.

— Санна!

— Здравствуй, Рэян, — шепчу я, чувствуя себя так, точно за день сделала заплыв от Инесса до Никэла.

И словно из другого мира доносится ломающийся голос:

— С-ст-тража!

Рэян обнимает меня — так крепко, будто хочет задушить.

— Санна, любимая, прости меня, я не знал, не знал, прости меня, — и так пока его не отрывают меня гвардейцы.

Я падаю на чьи-то руки — мне уже совершенно всё равно, на чьи.

Тот же ломкий голос приказывает:

— В-в т-темницу её!

И как в одном из снов:

— Илва! Не смей! Не смей её трогать!

Меня куда-то несут, перед глазами туман, в голове тоже — и всё, о чём я успеваю подумать, прежде чем потерять сознание: получил ли Мартин то удовольствие, на которое рассчитывал — и позаботится ли он о Сильвене.

А потом туман становится чёрным, и я растворяюсь в нём без остатка.

В густом сумраке огонёк рубина светил тускло, почти не разгоняя темноту. Неровные ступеньки скользили под ногами — когда я споткнулась в третий раз, чуть не порвав подол, чаша терпения переполнилась.

Капитан тюремной стражи не сильно отличался от недавно почившего капитана моих гвардейцев. Та ещё крыса. Я смотрела в его заплывшие глаза — и на силуэты его подчинённых, пришедших полюбоваться, как начальника отсчитывают. Или похихикать про себя над моим заиканием.