Ты будешь мой

Кошусь на Сильвена, но тот угрюмо смотрит перед собой и словно бы ничего не замечает. Парнишка-фэйри отвечает ему тем же и обращается только ко мне.

Ну, раз так… Мне всегда хотелось побывать в Гленне, а с Сильвеном я наверняка больше в местную деревню не попаду. Особенно на праздник. Так почему бы и нет?

Парнишка-фэйри расцветает, когда я соглашаюсь. Он безумно напоминает мне Марка — тот же щенячий взгляд, та же болтовня ни о чём. Я поддакиваю в нужные моменты, но, в основном, не слушаю. Смотрю вокруг — это куда интереснее.

Мы выходим на людную улицу, и народу становится больше. Неподалёку играет свирель и шатры по обочинам, притулившиеся к деревьям, как грибы, плещут алыми, синими и золотистыми красками.

Мой проводник спешит показать мне всё самое интересное. На его взгляд, это никэльские оружейные и инесский янтарь.

Торговец в янтарной лавке немедленно интересуется моей заколкой. Называет вещь «королевской», спорит с подбежавшим подмастерье об имени мастера, сотворившего такое «чудо». В конце концов, я не выдерживаю, забираю заколку, не слушая «выгодных» предложений продать.

У выхода из шатра сталкиваюсь взглядом с высоким темноволосым юношей — человеком, и судя по ярко-синему плащу, с Побережья. Его лицо мне кажется знакомым — но так, будто я видела его во сне. Но точно видела — этот мягкий подбородок и зелёные глаза. Вот только не вспомню, правда, где. Может, он похож на кого-то из моих одноклассников?

Отворачиваюсь — мой «поклонник» уже спешит к оружейной лавке из Никэла.

— Санна? — мне на плечо ложится чья-то рука.

Вздрагиваю: никак не привыкну к фэйрийской манере касаться по поводу и без. Оборачиваюсь. Всё тот же смутно знакомый юноша ищуще смотрит на меня.

— Санна, что ты здесь…

— Простите, — улыбаюсь я, аккуратно стряхивая его руку. — Вы, наверное, обознались, — и, отворачиваясь, ухожу.

Странный юноша удивлённо смотрит мне вслед, но больше не зовёт.

На улице Сильвен хватает меня за руку, когда мы направляемся к соседнему шатру с оружием.

— Арин, солнце садится. Пожалуйста, мы должны выбраться отсюда до заката.

Я киваю. Собираюсь прощаться с моим неожиданным поклонником, но тут звенящая в отдалении свирель сменяется барабаном, и я невольно вздрагиваю.

— Что там?

Фэйри щебечет что-то в ответ, потом решается и, с трудом оторвавшись от десяти видов никэльских клинков, вызывается проводить. У него странный акцент, шипящий, и я ловлю себя на том, что не всегда понимаю слова, даже если стараюсь. Поэтому когда в речи начинает звучать «вейлы», пробую уточнить.

Ответ мальчика тонет в барабанных ударах и гуле голосов. Я цепляюсь за гриву лошадки и с удивлением смотрю на деревянный помост, у которого сгрудились фэйри. На помосте что-то насыпано, но я не успеваю понять, что.

Из-за дерева показываются войны-фэйри (стражники?), ведущие связанную крылатую девушку. То, что это девушка, я понимаю сразу, вспоминая вчерашнего вейла. У того тоже были длинные волосы, но не такое мягкое лицо. И ещё, конечно, он не был беременным.

— Что это? — я хватаю моего спутника за плечо. Как раз в это время голос кого-то из фэйри на помосте перекрывает удары барабанов и гул. Вот только я всё равно ничего не понимаю среди шелеста и шипения согласных.

— Пленная вейла, — говорит мальчик мне на ухо. И тут же, поймав мой удивлённый взгляд, добавляет. — Её убьют, если никто не вступится.

— А что надо делать? — выпаливаю я, чувствуя руку Сильвена, больно сжавшую моё запястье.

Мальчик не успевает ответить — голос с помоста повторяет ту же фразу, и на этот раз я улавливаю общий смысл: за вейлу надо станцевать. Тогда её отпустят.

— Станцевать? — выдыхаю я.

— За мужчину бы сражались, — кивает мой спутник. — Было бы весело. А тут… кому она нужна?

Я смотрю на связанную воздушную фэйри. Она отчаянным взглядом обводит толпу, словно ищет кого-то.

— Она же беременна, — не выдерживаю я, и мой «поклонник» подхватывает:

— Вот именно. Ещё с ребёнком возиться. Пойдём, Арин…

После третьего воззвания на минуту наступает тишина: фэйри замирают, я не могу оторваться от выпирающего живота вейлы. Она тихо плачет — круглые глазища отчаянно сияют в закатных лучах.

Рука Сильвена на моём запястье сжимается, и я не выдерживаю — вырываюсь, сползаю с седла и пробираюсь сквозь толпу.

Это же всего лишь танец.

— Арин, вернись!

Не оборачиваюсь, взбираюсь на помост — перед замершими в предвкушении фэйри и глядящей на меня с отчаянной надеждой вейлой.

— А что танцевать-то?

— Да что хочешь, госпожа, — говорит один из фэйри-стражей, кивая на середину помоста. — Но ты уверена?

Я слежу за его взглядом и замечаю, что помост в том месте ощетинился деревянными колышками, острыми, как наконечники копья.

За мужчину бы сражались, за женщину — танцевать на кольях. Очевидно, босиком.

Снимаю сапожки — фэйри наблюдают. В воздухе разлита предвкушающая тишина. Замечаю в толпе Сильвена — его схватили стражники у помоста, один заткнул рот. Но я по глазам могу прочитать, что Сильвен моё решение очень не одобряет.

Подбираю юбки, поворачиваюсь к стражнику-распорядителю.

— Музыка?

— Твоя, госпожа, — и, понизив голос, добавляет: — Передумай, тебя отсюда унесут, и хорошо, если живой. Или прикажи своему сайе, пусть танцует, — и кивает на Сильвена.

Пожимаю плечами, улыбаюсь. Придерживаю юбки и, подумав, распускаю волосы. Вот, теперь всё отлично.

Я сколько себя помню, хожу точно по стеклу. Я привыкла к этой боли. Потому, когда шагаю на колья — не чувствую почти ничего нового. А музыка? Раз уж моя, то…

Я пою. Что-то на вспомнившемся мне вдруг странном наречии. Жемчужина браслета снова нагревается, но я не замечаю — песня несёт меня, точно волна, и мой голос разбивается брызгами, дрожит и крепнет вновь. Лица фэйри плывут перед глазами — я кружусь, быстро-быстро перебирая ногами. Ступни проколоты, на помост брызжет кровь. Но это так привычно-больно, что совсем не повод останавливаться.

Я пою, и вот это правильно, это — как должно быть. Мне чудится синее небо, и синяя же вода, идущая волнами, пенящаяся, ревущая в ушах. Мне хорошо, потому что я наконец-то дома.

Последний раз вскидываю руки, замерев на носочке, пришпиленная к помосту, как диковинная бабочка.

За шатром деревьев вспыхивает последний солнечный луч.