Страница 86 из 94
Оглушительно зазвенела от очередного удара хлыстом защита Черного — и Алина с Троттом кубарем покатились по грязи, остановившись шагах в пяти от границы. Четери уже был совсем близко — с одной стороны за ним шагала тень с копьем, с другой снова раскручивала плеть тень Нервы, и берег кишел иномирянами и невидши, — когда все вокруг вдруг залило жуткое красноватое сияние… и грозовые облака расступились, очерчивая гигантский силуэт инсектоидного бога с копьем. Он был как невероятно увеличенная копия своей же тени, которая пыталась сейчас нанизать Четери на острия, морда его была ужасающа и спокойна одновременно — и от него шли волны парализующего страха.
А копье его, высекая из воздуха молнии и создавая вихри, понеслось вниз, на смертных.
— Омир! — выдохнул Тротт.
Прыснули в стороны тени… Алина на четвереньках рванулась к сияющей золотом границе так быстро, как могла, чувствуя, как уже прижимает тело к земле невероятное давление спрессованного воздуха. Тротт дернул ее под мышки вперед и вверх, вталкивая за золотую границу и вваливаясь за нее сам.
Там тоже шел дождь, но совсем легкий, будто на границе отсекалась вся ярость грозы.
Загрохотало, потемнело так, что различимым остался только подсвеченный красным силуэт бога и змеящиеся молнии, — и под этот грохот в прыжке залетел за границу Чет и рухнул на землю. Алина даже не успела обрадоваться тому, что он здесь, — она, задрав голову, вцепившись в руку Тротта наблюдала, как чудовищное в мощи своей копье с дичайшим, невыносимым грохотом врезается в землю перед осколком, убивая всех, кто был там: и невидши, и людей, и инсектоидов, — как оно поднимается вновь под громовой скрежет — голос рассерженного бога — и бьет теперь уже в сам осколок: Раз! Второй! Третий!
— Сейчас мы умрем, — бормотала Алина бездумно, глядя вверх, туда, где золотом и красным разбегались трещины от ударов по невидимой границе, расположенной раза в два выше папоротников, — наверняка умрем же, умрем, умрем…
У нее тряслись руки, у нее тряслось все тело — и ладонь Тротта была ледяной, сжимающей ее пальцы до боли. Он тоже смотрел вверх, и мокрое лицо его казалось вырезанным из белого мрамора, таким он был бледным.
Она так бормотала и бормотала, втягивая голову в плечи от грохота и мощи очередного удара, прикрываясь крыльями, — а бог-Омир все бесновался, бил по осколку, вызывая золотое свечение, бил вокруг — словно не видел их, словно не мог знать, убил уже или нет. Хотя почему «словно»? Он ведь и не мог видеть — из-за защиты Жреца. И возможно, осколка серпа богини…
Алина дернулась — и Тротт сильнее сжал ее руку. Насекомоподобная морда гигантского бога — с вытянутыми красновато-желтыми глазами, с двумя шевелящимися усиками-антеннами между ними, каждый из которых был больше самого огромного папоротника, с дергающимися жвалами на морде — склонилась к осколку, что-то шипя… затем он зачем-то обвел его копьем… и исчез.
Мир затих. Осталось только тяжелое дыхание Алины и Тротта… и плеск грязевых волн снизу прямо у золотистой границы. Копье Омира уничтожило широкий берег реки, по которому они убегали, на котором шел последний бой — и теперь там был окруженный выбросами почвы котлован шириной в километр, не меньше, в который водопадами рушилась река с двух сторон, образуя водовороты и большие волны.
— Они ведь не дадут нам выйти отсюда, — прошептала Алина едва слышно. — Они теперь знают, что мы здесь, и будут ждать нас.
— Верно, — ответил Тротт сипло. Отнял руку, потер лицо. — Великий, — позвал он, — ты слышишь нас?
— Слышу, птенец, — ответил он сам себе, и его глаза полыхнули ядовитой зеленью, а от тела повеяло холодом. — Если другого пути не будет, придется рисковать и перебрасывать нас к одному из порталов. Не сегодня — после беснования бога здесь энергии и пространство так возмущены, что велик риск забросить нас далеко за равнину или в пасть ко врагу. Надо подождать, пока успокоится. Хотя и говорил я, что здесь и так энергии скомканы, перепутаны, пространство искажено, а после землетрясений и открытия нового портала и того хуже стало… но раньше бы рискнул, а сейчас, пока не успокоится, не рискну.
Он прислушался к себе и вдруг погладил Алину по голове.
— Ты храбрая и достойная дочь, пташка, и красная кровь твоя дала сыну моему сил пережить сегодняшний бой, а мне — ту каплю, без которой я бы не удержал защиту. Слава отца — такие дети, как ты и сын, отдавший мне свое сердце… — он снова прислушался и покачал головой. — Чую близкую смерть, но власти здесь над ней нет. Но у тебя сила моя, птенец…
Глаза его потухли, оставив слабое сумеречное сияние. Алина непонимающе посмотрела на него — а затем развернулась туда, куда он смотрел. Там на траве лицом вниз лежал Четери, и в золотистом умиротворяющем свечении было видно, что спина у него и задняя часть бедер — сплошное кровавое месиво, из которого торчат осколки камня, лоскуты одежды и трава. Волосы тоже были в крови.
С такой силой била тень копьем по земле, что осколки посекли спину дракона, как лезвия, как бы быстр и нечеловечески ловок он ни был.
Тротт шагнул к Мастеру, присел рядом, поднося руку к губам. Четери дышал — тяжело, со свистом, — открыл глаза и посмотрел на Макса внимательным чистым взглядом. Губы его тронула улыбка.
— Я думал, так и отойду, пока вы там обнимаетесь, — прошептал он. — Подлатаешь меня, ученик? Не хочу пропустить самое веселье…
— Береги силы, — попросил Тротт, проводя над его спиной рукой. Сплошная гематома, содранная кожа, сломанные кости, поврежденный позвоночник. Макс снял с пояса флягу, полил на спину, смывая грязь, потому что силы дождя для этого не хватало. Отбросил. Срезал оставшиеся лоскуты одежды. Ему в руку ткнулась еще одна фляга — принцесса протягивала ему свою. Алина стояла напротив, бледная, со слезами на глазах, наблюдая, как смывается со спины грязь вперемешку с кровью, — затем снова потянулась к ножу и полоснула себя по руке.
— Только попробуйте что-то сказать, — предупредила она, протягивая ладонь Тротту.
Он покачал головой — и сделал несколько глотков, и пил ее кровь до тех пор, пока руки не затрясло от силы и он снова не увидел их полупрозрачными. Коснулся тела дракона, увидев мельком, как Алина залечивает себе рану, — и то тоже подернулось дымкой, стало туманным, показывая все, что было сломано, отбито, треснуто и разорвано.
— Потерпи, Мастер, — попросил он. — Я отправлю тебя в сон, но тебе все равно будет больно.