Страница 28 из 29
Дни сливались в бесконечную череду завывающего ветра и невыносимого холода. Они едва переставляли ноги, продираясь сквозь плотный снег. Не все осилили путь — трое не встали утром, и еще двоих оставили в снегах во время дневного перехода. На самом деле, в начале лета было не так уж плохо и гвардейцы короля во главе с глашатаем ни капли не мерзли, просто никто не озаботился выдать оборванцам нормальную одежду. Таким жестоким образом слабые отделялись от сильных.
Зрелище почерневших от времени деревянных стен Фьорта, пограничного северного города, вселяло надежду. Дрожащий Хальфсен был готов продать душу за возможность согреться.
Им дали два дня в теплых казармах, воистину райское время. Глашатай короля постоянно пропадал в кабинете у лорда-мэра, пока добровольцы отогревались в бараках. В отличие от города Хальфсена, во Фьорте уважали воинов, ведь они защищали поселение от темных тварей. И казармы у них были теплые, и паек нормальный, и вино неразбавленное, и девушки улыбались не в пример чаще. Хальфсену настолько захотелось здесь остаться, что его не отпугивали нанизанные на колья высушенные головы мутантов.
Утром третьего дня добровольцам выдали новую одежду и обувь. Впервые за долгое время холод не мог добраться до костей бедного Хальфсена, отрезанный плотными шкурами и мехами. Вдобавок каждый из выжившей семерки получил по большому вещевому мешку. Заглянув в свой, Хальфсен с воодушевлением увидел сухари, солонину и снежные ягоды.
— Дальше вы сами. Дойдите до разлома, разведайте местность и возвращайтесь. — Глашатай поочередно приложил к каждому перстень со светящимся камнем. — И чтобы не вздумали дезертировать! Именем короля Олафа, на вас наложено заклинание летаргии! Не вернетесь через две седмицы, умрете.
Ропот быстро сошел на нет — массивные гвардейцы сводили на нет мысли о сопротивлении. И они действительно пошли к Разлому.
Все чаще попадались брошенные и уничтоженные поселения, иногда обветшавшие хибары, но куда чаще груды обгорелых обломков. Такие деревни часто бросали, осознанно оставляя за собой пепелище. Отчего-то зрелище печных труб, сиротливо торчащих среди почерневших головешек, приводило Хальфсена в уныние. Изредка среди руин встречались следы присутствия людей — вязанки хвороста или тайники с углем, спрятанные циновки и один раз мешок с заячьими шкурами. Звери вольготно чувствовали себя в пограничных землях, немногочисленные браконьеры не могли проредить их популяцию. Однако с каждой следующей лигой следов становилось все меньше, а ощущение опасности нарастало. Хальфсен четко ощущал, как за их спинами смыкалась ловушка.
И так немногочисленные разговоры окончательно стихли, отряд добровольцев шагал в полной тишине. Ночи проводили прибившись вплотную к костру, без всяких часовых — ни у кого не хватало духа отойти от источника света и тепла, а плечо товарища вызывало ощущение безопасности. Видимо, боги и впрямь любили дураков — на них никто не напал. Печально известный троллий мост также перешли без проблем, никакие монстры не просили с путников дань за проход.
— Смотрите в оба, ребятки. — Скиф вцепился в топор, как в спасательный шест. — Боги помилуют, не пропадем!
Жизнь после тролльего моста как отрезало: ни людей, ни зверей, ни монстров. Исчезли даже ветер и снег, люди шагали по нетронутой сверкающей белизне.
Последним приютом отряда добровольцев стали бывшие укрепления — в деревянных стенах зияли гигантские прорехи размером с городские ворота. Хальфсен с удивлением отметил, что следы оставили топоры, а не клыки и когти.
Им в кои-то веки повезло — в чудом уцелевшей сторожевой башне сохранилась печь. Пока ее растапливали припасенным углем, Хальфсен с замирающим сердцем уставился на Разлом — сплошную черную стену высотой со столичную городскую. Сам Хальфсен ее не видел, но гуляки в тавернах рассказывали, что она касалась неба. Ночью никто не смог сомкнуть глаз, казалось, завеса вот-вот поглотит их убежище. Утром стало только хуже — костер в печи никак не хотел разгораться, и даже кусок солонины с прибереженным вином вставал поперек горла. Так и не позавтракав толком, они подошли к Разлому.
Клубящийся дым медленно достигал вершины и, заворачиваясь, возвращался вниз. Несмотря на зловещую тишину, Хальфсену чудились доносящиеся откуда-то из глубины завывания.
«Интересно, почему его так назвали? Стена подошло бы куда лучше».
— В-в-ви-ди-ди-те-те чт-то-ниб-будь с-т-т-транное?
— Если не считать всего вокруг, ничего.
Отряд добровольцев стоял перед стеной тьмы, нервно сжимая топоры. Они не понимали, что отсутствие каких-либо следов само по себе очень странное дело, куда хуже, чем нападение мутировавшего медведя.
— Может, пойдем уже? До Фьорта три дня топать!
— Рано еще, не поверят, что мы здесь были.
— Возьмем кусок стены как доказательство! Нечего здесь делать!
Остальные поддержали смельчака согласным гулом. Никому не хотелось задерживаться в столь зловещем месте, не говоря уже о поиске страшных тварей. Хальфсен ни капли не возражал, он первым развернулся и пошел к остаткам крепостной стены вырубать очередное доказательство.
Мерзлое дерево плохо поддавалось, пришлось как следует помахать топором. Физические нагрузки помогли согреться, а скорое возвращение внушало оптимизм. Хальфсен совсем не удивился, что ему никто не помогал — при первом же удобном случае члены отряда как могли отлынивали от работы. Бывший стражник оказался самым ответственным среди собравшихся неудачников. Положив обугленную деревяшку в карман и недовольно ворча себе под нос, он обернулся. Ужас объял сердце северянина — шесть силуэтов недвижно застыли на фоне Разлома.
Инстинкт самосохранения подсказывал Хальфсену бежать, но он не мог сдвинуться с места, страх сковал его надежнее любых цепей. Северянин пытался не смотреть на черную стену, сосредоточившись на неподвижных товарищах. Ушедший было холод с утроенной силой набросился на несчастного, леденя застывшую кровь.
«Неужели я умру так глупо?»
Внимание Хальфсена привлекло движение на границе зрения. Сердце отчаянно колотилось, будто умоляя хозяина не смотреть. Северянин медленно повернул голову, с обреченностью глядя на выходящего из разлома человека.