Страница 6 из 74
Для заряжания пистоля пулей и порохом рейтары располагают лядункой — сумкой по типу патронташа на шестнадцать зарядов. В кожаный мешок помещается деревянный ящик с ячейками, в которые и укладываются «конфеты» — мерные емкости на один выстрел... И ведь все равно мне требуется опыт и навыки Себастьяна, чтобы аккуратно пересыпать в ствол порох, не просыпав ни крупицы! Следом я забиваю извлеченную из отдельного мешочка пулю шомполом, после чего также шомполом трамбую в ствол тугой пыж из войлока. Иначе пуля просто выкатится из ствола в кобуре, куда главное рейтарское оружие опускается дулом вниз — особенно, если придется скакать!
И эта операция повторяется еще трижды…
Начав схватку и пролив первую кровь (и свою, и чужую), мои рейтары имеют моральное право не участвовать в разворачивающейся на наших глазах беспощадной рубке… Какое-то время. Хотя при первом взгляде дела у наших идут совсем не радужно… Выпустив несколько сотен стрел по атакующему врагу, дети боярские и присоединившиеся к нам казаки сошлись лоб в лоб с кавалерией тушинцев, превосходящих наши силы и численно, и, увы, качественно. Ибо помимо уцелевших гусар, чья рота сократилась на три четверти, у лисовчиков хватает и шляхтичей из литовских хоругвей, представляющих собой «среднюю» конницу. А также панцирных казаков, панцирных же бояр и пятигорцев… Последние, к слову, являются потомками черкесов, бегущих с Кавказа от турок-османов и осевших в Литве крещеных татар.
Так вот, защищенные «пансырями» (кольчугами одинарного плетения из мелких, плоских колец), шлемами типа мисюрки или прилбицы, легкими степняцкими калканами (плетёными из лозы и обтянутых кожей щитами, иногда — с железным умбоном), эти всадники отлично вооружены. Причем как оружием ближнего, так и дальнего боя! Пара пистолей или кавалерийский карабин (иногда лук и стрелы), сабля (ее может дополнить и топор-чекан, и шестопер), а главное — облегченная и укороченная пика, реже рогатина.
Панцирная литовская конница вполне способна на таранный копейный удар…
Для сравнения, дети боярские защищены в большинстве своем хорошей броней (наши бахтерцы явно лучше всяких «пансырей»!) и высокими сфероконическими шлемами, отлично держащими вертикальные рубящие удары. Но вот копья имеются лишь у немногих всадников... Тактика московских всадников из числа служивых людей — это, прежде всего, маневренный стрелковый бой на расстоянии, а не копейный таран. Но именно сейчас наши ратники сошлись с врагом лоб в лоб, «играя» на поле литовской и польской панцирной кавалерии… Да и мало у нас детей боярских, способных хотя бы в рубке, в ближнем бою на равных потягаться с лучшими бойцами противника!
Как в принципе, и вся наша конная рать меньше числом, чем передовой отряд тушинцев…
Поэтому неудивительно, что спустя всего пару минут с начала столкновения, отряд русской конницы начал пятиться назад. Совершенно естественным образом, просто не выдержав натиска ударивших в копье панцирных хоругвей по центру… На флангах, правда, дела идут получше. Но там действуют лисовчики, тушинцы и черкасы — они, конечно, пожиже будут, оттого и успехи их заметно скромнее. Запорожцы так вообще слабые всадники, если не говорить о реестровых панцирных казаках. Нет, черкасы сильны в морском набеге и в пешем строю, переняв манеру боя янычар… Да и сколько их здесь сейчас — настоящих, боевых казаков?! Нет, настоящие пока что честно воюют с татарами и турками под началом гетмана Сагайдачного…
Но все же значительное число пусть и легких, неопытных всадников играет свою негативную роль в битве — к моему вящему сожалению.
Воевода Головин, видя неравенство сил и с каждым мгновением нарастающее преимущество врага, приказал трубить отход — над рядами московской рати разом заиграли горны, и задние ряды всадников тут же развернули своих лошадей, нацелившись на переправу через Жабню… Но — слишком медленно. Располагая численным превосходством в коннице, вражеский командир ввел в бой резервную хоругвь, начавшую стремительный обход передового полка Скопина-Шуйского, отрезая его от моста. И наши казаки, а следом и дети боярские, заметившее это, просто побежали…
Побежали к заболоченному берегу Жабни, преследуемые разошедшимся врагом! Врагом, в азарте погони понадеявшимся прижать нас к реке — и вырубить всех под корень в естественной ловушке…
— Не робей братцы, прорвемся! Держитесь меня и Джока!!!
Я кричу не сколько для рейтар, сколько для самого себя, пытаясь хоть немного взбодриться… Но пока получается не очень, учитывая складывающиеся обстоятельства! Мы скачем к реке вместе со всеми — плотной группой чуть в менее, чем полусотню всадников, то есть половиной немного поредевшего эскадрона. Держимся друг друга, стараясь не отставать и не допускать рассеивания строя — благо, что лошади, получившие короткий отдых, немного восстановились…
Что удивительно — только-только проснувшийся страх, успевший сдавить все в груди, вновь отступил во время бодрой рыси. Как же хорошо! Еще по-летнему теплый августовский ветер бьет в лицо, а примятая копытами лошадей трава сливается в сплошной зеленый ковер… И вновь кровь начинает веселее бежать по жилам, а на смену неуверенности и недобрым предчувствиям приходят охотничий азарт и предвкушение скорого боя!
А в следующий миг, словно отозвавшись на перемену моего настроения, в очередной раз заиграли горны. И заслышав долгожданную команду, я чуть пришпорил Хунда, заворачивая его вправо и вырываясь вперед полусотни. Секундой спустя я вскинул руку с трофейной саблей, указывая, тем самым, направление движения рейтар.
Мы резко развернулись вправо — как, впрочем, и все левое крыло московской рати… Расходясь надвое уже перед самым болотом — точнее, заболоченным участком речного берега!
Только отскакав сотни на три шагов, я обернулся, мстительно усмехнувшись: не ожидавшие столь резкого маневра убегающих московитов (заранее начавших смещаться с центра на фланги), тушинцы с разбега влетели в болото! Причем даже успевшие осознать опасность воры, хоть и попытались свернуть в сторону, но спастись уже не смогли. Напирающая сзади масса скачущих всадников буквально вытолкнула их в топь и вязкую, сжиженную грязь…