Страница 70 из 75
Я кивнул, пряча подарок в нагрудный карман — вот бы обрадовалась моя бабушка. Не было у нее иной мечты, кроме как той, чтоб я уверовал и таскал образа у самого сердца.
Кондратьич лишь чудом удержал в себе ту гамму чувств, что испытал при виде меня, но все они сводились лишь к одной.
К радости. Он был едва ли не дворовой пес, наконец-то обретший хозяина. Для пущей схожести ему не хватало быть велесом — тогда бы уж он точно размахивал хвостом.
И почему, вдруг подумалось мне, за все это время мне встречались в велесах только девчонки?
Я видел кошкодевочек, девушку-лису, да что там — даже коровка была. Мысли о Ночке тот же час заставили почувствовать себя виноватым. Даже у жестокости должен быть край.
И тем не менее хотелось своими глазами увидеть велеса мужского пола. Воображение, подстегнутое хорошим настроением, рисовало передо мной образ благообразного джентльмена. Не кошкодевочка, но мужелев. С обязательной гривой, ушами и хвостом.
Судьба довольно потирала руки, нервно хихикая на пару с злодейкой иронией. Мне бы прикусить язык и вспомнить, что многое из мной желаемого здесь мир тотчас спешит предоставить едва ли не на блюдце с голубой каймой. В своем особом, конечно же, изощренном, а то вовсе извращенном представлении.
«Ты для мира чужой, и он будет пытаться избавиться от тебя всеми способами» — слова Егоровны я слышал едва ли не музыкой, когда перед нами с Кондратьичем возникла парочка.
Остолопы, столь похожие на баранов одним лишь выражением лиц, преградили нам дорогу. Из-под фетровых шляп торчали загнутые, будто у чертей, рога.
Я глянул по сторонам — людей меньше не стало. Мимо нас скакали довольные и не очень жизнью прохожие: кто-то влюбился, кто-то ревел о потерянном рубле на мороженое, не стыдясь своих слез.
— У вас к нам дело, господа? — Ибрагим сделал шаг вперед, по-родительски закрывая меня собой. Я мог бы слетать на луну и раздолбить голыми руками несущуюся на планету комету, но для старика я все еще прежний тюфяк, которого стоит защищать.
Интересно, как вел себя в таких ситуациях Рысев-настоящий? Падал на колени, поворачивался задом, расстегивал штаны? Или же...
— С кем имеем честь? — вставил я, сунув руку за край одежки, нащупывая недавнюю покупку. Стрелять-то придется вряд ли, но лучше быть готовым ко всему.
Высящиеся над нами велесы как будто не знали, что делать дальше. В выданных им инструкциях было написано встретить нас, но вот об остальном бумаги молчали.
Толстым пальцем один из них, к моему удивлению, ткнул в Кондратьича. Оставалось только диву даваться — выходит, не я один умею вляпываться в разного рода передряги. Значит, пока я прыгал по сиськам да трусам, старик на свою тощую задницу приключений искал?
Если и нашел, то это и мои приключения тоже.
— Чего своей сарделиной тычешь, хам? — Я нахмурился, делая шаг вперед, будто выходя из под защиты Кондратьича. — Русские слова забыли?
— Кортик. Отдай, — наконец разродился дуболом. Речь и в самом деле давалась ему тяжело, будто ему приходилось вспоминать, как вообще говорить.
Смех щекоткой прошелся по моим бокам, высекая из уст сначала ухмылку, а потом и издевательский смех. Прохожие, наконец, увидели несуразность, привлекшую их внимание. Не привыкшие к тому, что над ними угорают и пялятся со всех сторон, велесы-бараны чувствовали себя не в своей тарелке.
Я подошел к одному из великанов — он был едва ли не на две головы выше меня. Смахнул прилипшую соринку с плеча его пижонского костюма, дружески похлопал по плечу. В голове плясало от радости желание опробовать новую игрушку здесь и сейчас. Каким бы затейником мир ни был, а подсовывать испытуемых, которых не жалко, он умел.
— Кортик захотели. Сейчас, конечно же. Тебе его куда лучше — в брюхо или под ребра?
Я ждал, что, преисполнившись злости, нечаянный собеседник пожелает опустить на мою черепушку кулак — грозно нахмурив брови и смешно сплющив губы не хуже самого Невского, он дрожал от негодования.
Но не посмел.
То ли сновавшие туда-сюда горожане обещали стать злокозненными свидетелями, то ли появившийся едва ли не из-под земли Белый Свисток готов был стоять на страже порядка вопреки всему, а потому страшно смущал их.
Они бездействовали.
Растолкав парочку «из ларца», передо мной вдруг явился невысокого росточка худощавый человек. На фоне друзей он выглядел карликом. Казалось, что будь он чуть пониже, и они с легкостью смогут упрятать его в карман.
Он предпочитал более свободный стиль одежды, нежели они. Тесноту пиджака променял на свободу кремово-белой рубахи — своей белизной она едва ли не слепила глаза. Красный галстук был небрежно повязан, болтался на шее, как распущенный платок. Штаны на подтяжках всегда казались мне уделом трех категорий: детей, жирдяев и неудачников. Словно желая разбить сей стереотип, на нем они сидели превосходно.
Довершала образ ношеная, повидавшая едва ли не все уличные передряги шляпа. Ей бы не помешало заскочить в ателье, а по дороге наведаться в ту самую прачечную, где мою офицерскую форму привели в порядок за считаные минуты.
Поначалу была располагающая к себе улыбка. Клянусь, если бы он появился сразу место этих дуболомов, я бы даже прислушался к его доводам. Сейчас же видел в нем разве что готового к любой пакости прохвоста.
— Прошу простить моих друзей, — говорил он так, будто никакого прощения на самом деле ему и не требовалось. Остро сверкнули лисьи глазки — я старательно вглядывался под шляпу в надежде узреть рыжие ушки.
Ясночтение меня опередило и отрицательно закачало головой — перед нами самый обычный человек, и никто другой.
Я дал ему слово, и он продолжил.
— Они бывают не в меру грубы и привыкли столь же грубо решать любые проблемы. Хорошо, что у них есть я, правда? — Последний вопрос был обращен не к нам, здоровяк же, которого хитрец коснулся рукой, покрылся заметной испариной. — Итак, господа, нам поручили донести до вас... просьбу.
— Просьбу? — Я говорил, не давая Кондратьичу и рта раскрыть. Пусть старик почует себя в моей шкуре, ему только на пользу пойдет.
Да и здесь я мог, как ни крути, справиться сам...
Говорливый собеседник кивнул, хватая мое возмущение, что добычу, не позволяя ему вырасти в нечто большее.
— Именно. Просьбу. Я понимаю, что грубость моих друзей больше смахивала на требование, но в самом-то деле мы не желали ссоры и уж тем более скандала.
Он широко развел руками, указывая, что вокруг полным-полно народа. Кто ж в здравом уме наберется столько наглости, чтобы творить здесь бесчинства?