Лев Майсура

— Вот они, — указал бхат племяннику на группу соваров возле небольшой полосатой палатки. В самом деле, перед палаткой, привалясь к седлу, сидел на ковре Садык. Он широко и радостно улыбнулся при виде бхата.

— Я же говорил — должен прийти бхат! Вот он и пришел. Салам алейкум, бхат-сахиб! А. кто это прячется у тебя за спиной? Уж не твой ли племянник?

— Он самый, — ответил, улыбаясь, бхат. — Ждал он вас. А сейчас вот засмущался малость...

Садык засмеялся, засмеялись остальные совары. Хасан стоял, не смея поднять глаз. Лучше бы провалиться сквозь землю! Удружил дядя — выставил его насмех перед суровыми, закаленными в битвах соварами...

— Зачем же он ждал нас?

— Будто сам не знаешь! Ты не гляди, что он смутился, — начал заступаться за Хасана бхат. — Дома он беда какой боевой! Бывало, что ни день — приходит домой с расквашенным носом, весь в пыли. Что ни день — ходят жаловаться соседи. А нынче повадился ходить на акхару. По нашей махалла — он первый силач. В жилах у него бойцовская кровь.

Садык живо встал с ковра, подошел к Хасану и обнял его за плечи.

— Не трусь, Хасан! Будем с тобой друзьями — как молоко и сахар. Пойдем! Увидишь сейчас такое, отчего у тебя дух захватит. Лет десять назад так же вот повел меня Хамид Сахиб...

— А сам он где? — спросил бхат.

— Отслужил свое. Хамид, — отвечал Садык. — Начали у него болеть кости и ныть раны. Говорит — стар становлюсь. Забрал семью, коней, арбу и поехал в Бангалур. Решил торговое дело там завести. За джукдара ныне я. Пойдем, пойдем, Хасан...

За палаткой была большая коновязь. Нод деревьями стояли расседланные кони. Между их рядами ходили конюхи и подкладывали сено. Тут же лежали седла и сбруя. Садык подошел к стройному рыжему коню, взял его за узду и ласково потрепал по крутой шее.

— Добрый конь! Недавно отбили у маратхов. Нравится?

Хасан не знал, что и ответить. Неужто красавец конь будет его? Смеется Садык! Джукдар, как видно, понял горячие его надежды и опасения.

— Держи поводья, Хасан, — сказал он. — Конь — твой. Гляди — не опои его, не загони, не скорми ему ядовитой травы. Сам не поешь, а его накорми. И не будет тебе лучшего друга. Вынесет тебя конь из сечи, спасет от погони, сам найдет верную дорогу. Понял?

— Понял, — тихо сказал Хасан.

— Ступай, напои его. Потом задашь корму...

— А как его зовут?

— Не знаю. Сам и назовешь. Конь этот — подарок. Много лет назад твой дядя был лихим наездником и однажды спас Хамида Сахиба от смерти. Перед тем как уехать в Бангалур, просил меня Хамид передать вам коня. Ну, ступай...

Хасан взял гнедого под уздцы и повел к Кавери. Конь подталкивал его мордой, дышал в спину и заглядывал в лицо хитрым карим глазом.

«Хуршед![154] Назову его Хуршедом», — решил Хасан.

Конь пил долго. Часто подымая голову и роняя с губ светлые капли, прял ушами и посматривал, как садится за холмами и лесами солнце. Передав Хуршеда конюхам, Хасан присел на седло. Ему не хотелось идти к костру, возле которого громко разговаривали и смеялись совары. Кончилось его детство!

Разговоры у костра вдруг утихли. Было слышно, как бхат подбивает молоточком колодки своего дхоляка. Кашлянув, он ударил пальцами по дхоляку и надтреснутым голосом запел песню во славу Майсура.

Снова в поход

Алый паланкин махарани Лакшми Аннаманни с утра находился у храма святого Ранги. А сама махарани сидела в алтаре перед идолом вместе с купцом Шетти, который прибыл недавно из Мадраса. Выходы и входы в храм бдительно сторожили брахманы. У одной из колонн черной пантерой полулежал джетти Мурти, готовый преградить дорогу всякому, кто осмелился бы нарушить уединение собеседников.

— Губернатор Мадраса шлет тебе слова ободрения, махарани, — медленно говорил купец. — Типу для ангрезов — что кость в глотке. Видела бы ты, сколько приходит в гавань Мадраса кораблей, набитых солдатами и оружием. Большая гроза собирается над головой твоего ненавистника. А маратхи и низам пойдут за ангрезами. Они окончательно уверовали в то, что страшней Типу у них нет врага. Типу не устоять против этой тройной силы.

Махарани тяжело вздохнула. Подождав, Шетти продолжал:

— Твой прадхан Тирумаларао с успехом срывает в Мадрасе все попытки вакилей Типу установить прочный мир с Компанией...

— Пусть богиня Кали спустится на землю в своих ужаснейших формах! — глухо промолвила махарани. — Пусть повсюду будут биться демоны, и скрестится оружие в каждом городе, на каждой улице. Пусть Вишну сокрушит мусульман и, словно стадо паршивых овец, погонит их на бойню...

В голосе махарани слышалась такая ненависть, что купца бросило в дрожь.

— Зачем такие страшные слова, махарани! Накличешь мор на народ Майсура. Кем тогда будешь править после победы?

— Народ! — с горечью повторила махарани. — Слышишь, даже сюда доносятся крики черни, славящей богопротивного мусульманина. Можно ли простить такое народу?

Шетти решил промолчать. Народ Шрирангапаттинама празднует сейчас победу Типу над маратхами и низамом, а Аннаманни исходит ненавистью, что не Водеяры вершат судьбу Майсура. Ненависть может довести человека до богохульства.

— Губернатор Мадраса познакомил меня с полковником Ридом, — продолжал купец. — Рид говорил, что царствовать Типу осталось совсем немного. Однако Водеярам тоже нужно делать что-то для его скорейшего свержения. Он советует продолжать натравливать друг на друга мусульман и хинду. Армия Типу тогда ослабнет к приходу войск Компании...

После беседы с Шетти махарани отправилась домой. Носильщики несли ее паланкин кружным путем: ей не хотелось попадать в самую толкучку на главных улицах. При виде паланкина встречные хинду падали на землю, но мусульманские сипаи и совары лишь провожали его любопытствующими взглядами. «Забыли, что приглашены на службу Водеярам, — с желчью думала махарани. — Хозяевами себя чувствуют».

Сквозь раздвинутые створки паланкина махарани хорошо видела толпу горожан, в середине которой давал представление высокий и тощий мусхара[155]. Мусхара был на ходулях, и издали казалось, что он ходит по головам толпы. На нем были дырявые красная куртка и белые панталоны солдата Компании. На груди — белые ремни, за плечом — деревянный мушкет. Мусхара то и дело стаскивал с головы кивер, тряс им в воздухе, кланялся и нес какую-то чепуху — набор исковерканных и никому непонятных английских слов. Вот он с ужимками вытащил из-за пазухи жестяную коробку, зарядил нос воображаемым табаком и оглушительно чихнул. Толпа разразилась хохотом.

— Эй, ангрез! Что на головы чихаешь?

— Гляди, а то наш Типу даст тебе понюхать табачку!

А мусхара уже совал в рот толстую сигару. Вытащив из-под полы бутылку, задрал ее над головой, делая вид, что пьет прямо из горлышка. А потом начал изображать пьяного — закачался так, что, не поддержи его люди, грохнулся бы на землю.

Махарани глядела на толпу с тяжелыми мыслями. «Наш Типу!» Для них Типу — вождь, а ангрезы — враги. Она же хочет свалить Типу с помощью Компании. Но верная ли это ставка? Ангрезы тоже себе на уме. Тайные агенты Компании подкупают вельмож и полководцев Типу и сулят им за услуги богатые джагиры. Падет Типу, и, глядишь, ничего не останется Водеярам. Что ангрезам до ослабевших Водеяров? Мысль эта испугала махарани. Надо срочно что-то делать. Нужно слать курьера в Мадрас...

На крепостной стене вдруг ударила пушка. Показалиеь харкары с барабанами.

— Эй, люди! — кричали они — Славный Типу Султан приглашает всех вас к своему дворцу! Эй, люди!..

Слова харкар подействовали на толпу так, будто где-то поблизости разгорелся пожар. Кинулись к главной площади мальчишки, горожане и сипаи. За ними, подхватив полы халатов, чтобы не потерять пистолеты и кинжалы, припустились совары — только засверкали пятки зеленых чувяков с загнутыми носками.

154

Хуршед — солнце.

155

Мусхара — шут, скоморох.