Лев Майсура

Раджа Харипант слал в Пуну гонцов с требованиями заключить мир с Майсуром. Ему вторили другие сардары, которым война не принесла ни славы, ни выгоды, а один только позор. И наконец, 10 февраля 1787 года боевые действия в Междуречье прекратились.

Сипахдар Бадр уз-Заман Хан, которому Типу поручил вести мирные переговоры, не торговался по мелочам. Он прибыл в лагерь Харипанта с большой свитой и привез главнокомандующему маратхов богатые подарки — десяток слонов, великолепных коней, отличное оружие и драгоценности. Харипант в изумлении протирал глаза. Уж не спит ли он? Но мало того, Типу отдал Махараштре ряд городов на северной границе своего государства, из-за которых и разгорелась война. Он даже уплатил все старые долги, которые решительно отверг еще год назад.

Харипант воспрянул духом. Не так уж плохо кончается дело! Словно и не пришлось ему спешно покидать свою палатку в памятную ночь во время налета майсурских кавалеристов, во главе которых, рассыпая по сторонам сабельные удары, скакал всадник на снежно-белом коне. В спешке он бросил тогда двух своих молодых и красивых жен...

Типу хотел, чтобы маратхи стали его союзниками в будущих неизбежных войнах с Компанией. Поэтому и не торговался Бадр уз-Заман Хан с побежденным противником. Только забудут ли гордые сардары о своих поражениях? Смирится ли низам с тем, что его имя не было даже упомянуто в договоре Типу с Махараштрой, словно его вовсе не было на свете? Едва ли!..

Закончив еще одну войну, правитель Майсура двинулся с армией к Шрирангапаттинаму. Но по пути он беспощадно расправился с мятежными палаяккарами за их бесконечные измены и вероломство. Земли у них были отобраны и окончательно присоединены к Майсуру.

Побег

Солнце клонилось к вершинам лесистых гор Курга. Длинными стали тени деревьев. Из глубины леса явственнее повеяло сыростью и прохладой...

В узкой долине, сжатой со всех сторон лесом, шла уборка риса. Оставляя за собой густую щетину жнивья и золотые снопы, проворно работали серпами полейя[147]. Тут же на утоптанном участке поля ходили по разложенным снопам быки, и молотильщики, собрав из-под ног животных обмолоченное зерно, понемногу сыпали его с высокой треноги. Ветер относил легкую полову в сторону, а у треноги медленно росла груда зерна.

Кроме полейя, на поле работали и кодагу — сумрачные молодцы в черных халатах. Они как всегда держались вместе. За поясами у них поблескивали широкие киркутти. Рядом стояли составленные в пирамиду длинные черные ружья. То один, то другой из кодагу посматривал в сторону чащи, которая подступала к самому полю. На то была причина. Неделю назад из-за деревьев вдруг вышел громадный дикий слон, переполошив жнецов. Один из кодагу недолго думая разрядил в него ружье. Ошеломленный великан кинулся было на людей, но затем повернул обратно и, круша все на своем пути, скрылся в лесу.

Вместе с кодагу — хозяевами этой долины, и полейя весь день работал и Джеймс. С трудом распрямив спину, он поглядел вокруг из-под ладони. Вроде уже пора бы кончать жатву. Однако кодагу и полейя работали не поднимая головы. Джеймс с сожалением вздохнул и хотел было снова взяться за серп, но тут выпрямился старший из кодагу. Несколько отрывистых слов, сказанных гортанным резким голосом, и жнецы побросали серпы.

На краю поля Джеймс обулся и вместе со всеми пошел в деревню. Крестьянская работа была непривычна и утомительна. Сама собой горбилась спина. Болели исколотые ладони. Прислушиваясь к тому, как полейя толкуют о диком слоне, который вышел прямо на людей, Джеймс глядел вокруг. В этот вечерний час в долине царили мир и покой. Из соседней луговины вышло небольшое стадо. За стадом — пастушата с кнутами и палками. Рядом, высунув языки, лениво трусили собаки. Шли женщины полейя с охапками сушняка на голове. И не поверишь, что полтора года назад он явился сюда с армией Типу, чтобы воевать против здешних жителей!

На повороте тропы показался небольшой, словно игрушечный, храм. Рядом с храмом — заросшая травой широкая плита из камня и врытые в землю каменные пластины с изображениями кобр. Перед плитой, понурившись, стоял сам такка — старейшина общины. Он беззвучно шевелил губами. Жнецы примолкли, чтобы не нарушать молитвы. Старик появлялся здесь каждый вечер. У этой плиты жители деревни раскладывают погребальные костры для своих усопших, чьи души с клубами дыма возносятся в небо, в нирвану...

Еще сто шагов — и открылась деревня — большой дом и несколько тесно сбившихся вокруг него хижин за деревянным тыном. Джеймс вспоминал: полтора года назад у такой же деревушки они с Томми нашли в дупле зерно. Но дойти до моря им тогда не удалось. Ирландец погиб, а он попал в плен к кодагу.

Узкие ворота деревни были распахнуты. Полейя разбрелись по хижинам, а кодагу вошли в большой хозяйский дом. На дворе остался лишь один из них. Подождав, когда вернется такка, он заложил ворота тяжелым засовом и полез с ружьем на помост.

Джеймс сильно устал и проголодался. Он живо развел у дверей отведенной ему хижины костер и поставил на огонь котелок с водой и рисом. После неудачного побега, который он совершил год назад, с хозяйской кухни ему выдавали продуктов в обрез. Глупый получился у него побег! Не зная дороги к морю, он долго блуждал по лесу, и на четвертый день его нагнала погоня. Рассерженные кодагу чуть не зарубили его своими ужасными киркутти!

Большой родовой дом хозяев был слабо освещен масляными светильниками. Из него доносились женские и детские голоса, а в дверях мелькали стройные женские фигуры в белых до пят одеждах. Молодой кодагу на помосте устраивался поудобнее. Ему предстояло сторожить покой деревни всю долгую ночь, вглядываясь в темный лес, откуда постоянно доносятся смутные шумы, звериные и птичьи голоса. Вот и сейчас — вдруг рыкнул тигр. Услыхав голос лесного властелина, в страхе забормотали устроившиеся на ночь на соседних деревьях обезьяны. Раздался скрипучий трубный рев, потом он прозвучал еще и еще раз. Страж вздрогнул и схватился за ружье.

«Боится!» — подумал Джеймс. По дороге в деревню полейя говорили, что сыну хозяина не следовало палить в вожака. Старый клыкач злопамятен, и неизвестно, что еще натворит...

Покончив с едой, Джеймс вычистил котелок и вошел в хижину. День был кончен — с заходом солнца Индия ложится спать. Слабый свет зажженной лампады осветил низкие глиняные стены и прутяную основу соломенной крыши. Джеймс достал из ниши свернутую в трубку старую тетрадь, сел на топчан и принялся царапать огрызком карандаша.

«1706 г.

В Курге время ползет еще медленнее, чем в Серингапатаме. Там, по крайней мере, было много соотечественников, а в этом маленьком, затерянном в лесах селении я совсем одинок. Мне постоянно вспоминается Томми. Не удалось ему вновь увидеть свою Ирландию!

Жизнь в Курге полна лишений, которых не замечают привычные кодагу и их полейя. Приходится много работать. И если жизнь еще кое-как сносна в сухое время года, то во время муссонов она совершенно невыносима. Страну тогда заливают дожди. В лесу не пройти. Моя хижина отсыревает насквозь, и в ней становится ужасно холодно. Не спасает и старое верблюжье одеяло. К утру тело коченеет, и стоит больших трудов подняться на ноги. Право, тюрьма в Серингапатаме кажется раем!

Однако Кург — удивительная страна. Я узнал здесь много интересного. Местные жители живут в своих лесах небольшими кровными общинами — «окка». Несколько окка составляют «над». Боги лесных жителей — охотники. Мои хозяева почитают лесного бога Аяппу. Они верят, что Аяппа со сворой любимых собак травит по ночам дичь в окрестных лесах. Я сам готов поверить в Аяппу. Ночами из леса нередко доносятся крики, свист и глухой лай, а вокруг деревни слышны чьи-то тяжелые шаги и треск кустарника...

Мы с Томми попали в засаду, устроенную сыновьями здешнего такки. От руки одного из них Томми и погиб. Но тогда была война. Сказать что-либо плохое о кодагу трудно. Это честный и мужественный, хотя и очень суровый народ. Если я попадусь им в руки при новой попытке к бегству, то мне придется худо. И все же бежать необходимо. Разузнаю дорогу к морю. На днях я нашел в лесу полуистлевший труп; а рядом с ним — отличный киркутти и кожаную сумку. Припрятал их в лесу. Пригодятся!

147

Полейя — каста неприкасаемых в Курге.