Страница 12 из 16
Она попросила Лешу свозить ее в выходные на Шевченко и помочь забрать свои вещи, на что он с радостью согласился. Ее почему-то сейчас больше тянуло к Леше, чем к Михаилу и дело было не только в том, что Михаил еще не знал об ее инвалидности. Перед Лешей она не пыталась изображать из себя что-то лучшее, чем была на самом деле и не пыталась производить на него впечатление. Поэтому с ним ей было легко. И еще, когда она была рядом с ним, то не стеснялась своей инвалидности. Она могла быть перед ним полностью открыта.
— Машина подана, мисс королева. Правда, не особо какая, всего лишь «Хендай», — почти крикнул Леша, войдя в палату и пытаясь взбодрить Вику.
Ей теперь не очень нравились упоминания о королеве красоты и прочих ее заслугах. Они с болью напоминали ей о красивом и удачном недавнем прошлом.
— А как я к машине спущусь? — спросила девушка.
— Э-э-э, — молодой человек на секунду задумался. — Я тебя на руках отнесу.
Он аккуратно взял ее на руки и, открыв ногой дверь, понес к лифту.
— А мы ничего так на больничных харчах пьедестал наели, — пошутил он.
— Ну, Леш, думай что говоришь! Я и так места себе не нахожу!
— Молчу, молчу. Ты все равно легкая и изящная и другой быть не можешь, — заверил он.
«Хендай», весело жужжа двигателем, ехал по летним улицам города. Она уже почти полтора месяца не была на улице. Во дворах играли дети, по тротуарам ходили красивые девушки в мини или в джинсах в обтяжку. Ходили симпатичные молодые люди. Все жили своей жизнью и наслаждалась. Наслаждались работой, любовью, отношениями и просто этим летним днем. Все, кроме нее.
Выйдя из лифта с Викой на руках, он открыл ее квартиру и аккуратно занес туда девушку. Последний раз она была тут на крыльях победы и полная планов. До сих пор для нее эта квартира ассоциировалась только с успехом. Квартира была застолбленным рубежом в ее жизни — рубежом, до которого она смогла дотянуться. А теперь ее сюда принесли на руках, потому, что она не могла сама ходить…
Леша собирал ее вещи и клал в сумку, а она грустно смотрела в окно.
— Хочешь, чай заварю? — спросил он.
— Нет, спасибо. Давай быстрее отсюда уедем.
Захлопнув крышку багажника, Леша сел за руль и глянув на Вику, завел машину. Проделав знакомый путь к улице Авиастроителей, молодой человек остановился перед одним из подъездов пятиэтажки. Открыв дверь, и бережно взяв на руки Вику, он пошел к двери. Бабушки, сидящие у подъезда на лавочке, притихли, предчувствуя появление новой темы для обсуждений.
Леша открыл ногой дверь и осторожно стал заносить девушку, как сзади одна из бабушек спросила у другой:
— Это дочка Шимановой что ли, с третьего?
— Она самая. Надо же! Ноги отказали чоль? — спросила другая.
— Как досталось девочке, — произнес сзади голос третьей бабушки.
— Бог, видать, наказал за жизнь-то такую! Проститутка! — снова сказала первая.
Вика от обиды сжала пальцы, и ее ногти больно вонзились в шею молодого человека.
— Товарищи бабушки, вы бы о пенсиях лучше говорили, чем другим кости перемывать, — учтиво посоветовал им Леша.
— Я никогда не думала, что жизнь может быть такой ужасной. Это даже не жизнь, а какая-то обратная ее сторона, — с отчаянием в голосе сказала ему на ухо Вика.
Занеся последний чемодан и захлопнув за собой дверь, Леша зашел в комнату и сел перед Викой на корточки. Она оглядывала свою квартиру, которую не видела несколько недель, и ей сейчас нравилось находиться здесь. Она подавила в себе чувство негодования, которое готово было вырваться наружу из-за того, что все завоеванное в один миг исчезло, и она откатилась назад, да так далеко назад, что теперь ее жизнь, даже задолго до победы на конкурсе, представлялась ей несбыточным счастьем. Подавила эмоции и просто старалась не думать об этом. За последнее время она научилась немного контролировать свои мысли и находить прекрасное в том, что раньше ей казалось сущей ерундой. Вот и сейчас она сидела и наслаждалась родным домом, несмотря на то, что еще так недавно очень хотела съехать отсюда, считая это место стариковской дырой.
— Леш, а можно я дома останусь? Выпиши меня из больницы, так надоело там лежать, — попросила Вика.
— Но ты еще совсем беспомощна и слаба! Ты совсем мало пробыла в больнице! Кто здесь за тобой смотреть будет?
— Мама говорила, что будет со мной дома сидеть. Я буду делать все, как ты скажешь! А ты сможешь приходить ко мне в любое время, как захочешь, — пообещала Вика. — Я тебе даже ключи дам — я же тебе не смогу открыть. Там на этажерке возьми.
Леша задумался.
— Но ты даже в туалет сама не можешь сходить. Когда твоя мама обещала освободиться и сидеть с тобой?
— Да хоть с завтрашнего дня! — сказала девушка.
— Ну, смотри. Хорошо. Только делать будешь все что скажу и никакой самодеятельности! — строгим голосом сказал молодой человек.
— Есть командир! — со смешком ответила она.
Час спустя Леша уехал назад на работу, оставив ее одну. Вика позвонила маме и сказала, что ее выписали из больницы.
Она сидела в кресле, в котором оставил ее Леша и уже скучала, несмотря на то, что перед ней был включен телевизор с уже полюбившимися программами. Но тут ее ждал сюрприз — послышалось ковыряние ключей в замке, и вошел Леша, а за собой, задевая колесами за дверной косяк, втащил кресло-каталку.
— Я тебе достал неплохое кресло, пусть не самое навороченное, без электромотора, но пока пусть такое. По крайней мере, сможешь по квартире самостоятельно передвигаться, — сказал он и осторожно пересадил ее в новое кресло.
— Ты такой заботливый, — сказала Вика. Она все яснее понимала, что Леша, как мужчина, стоял на голову выше всех остальных мужчин, встречавшихся ей в жизни. — Ты мой герой просто!
— Герой, герой. Удобно? Когда надо ехать — крутишь руками вот эти обода, — объяснил он.
— Да уж видела раньше, — вздохнула девушка.
Когда Леша снова уехал, она начала осваивать свое кресло. После нескольких недель неподвижного лежания на кровати, ей казалось, что она почти ходит. Вика поехала на кухню и поставила чайник. Заварив зеленый чай, выехала на балкон и смотрела вниз со своего третьего этажа на летнюю улицу. Во дворе, между старыми пятиэтажками, сушилось белье, слышались звуки телевизора из открытого окна, в песочнице ковырялись маленькие дети под присмотром мам. Все было как обычно. Ей теперь было приятно смотреть на спокойные ежедневные человеческие дела, не пропитанные скоростью, деньгами и соревновательным духом — всем тем, чем она жила еще месяц назад.
Когда она была деловая, то не замечала простых ежеминутных радостей. Ей важно было сорвать главный приз, и остальное ее интересовало исключительно лишь по мере полезности. Если от какого-то занятия или человека не было пользы, то это занятие или человек ее не интересовали.
Теперь, по понятным причинам, ей было неприятно думать о скоростной и хищнической жизни — она сошла с дистанции и никогда на нее не вернется. Но она постепенно училась радоваться простому. Не деньгам или победам, а пению птиц, смеху детей, самым незатейливым радостям жизни. Иногда она этим напоминала себе старую бабку, у которой ничего кроме подобных радостей уже нет. Неужели она так быстро превратилась в бабку? Или может дело не в старости, а в мудрости — чтобы отличать настоящие ценности от мишуры нужно прожить жизнь. А она, получается, приобрела такой жизненный опыт экстерном.
Ей нравились ее душевные перемены, то, какой она стала. Если судьба с ее телом сыграла злую шутку, изуродовав его, то духовно все было наоборот — она как будто стала намного мудрее за очень короткий срок и совсем по-другому стала смотреть на вещи.
Сейчас ей показалось нечестным скрывать от Миши свою ситуацию. Он ведь строит какие-то планы на жизнь, и в этих планах есть она. А она прекрасно знает, что никогда уже не будет в этих его планах, по крайней мере, в той роли, которую он ей отводит.
— Надо немедленно ему позвонить, — вслух произнесла она и достала телефон. — Алло, Миш, привет! Я тебе должна кое-что очень важное рассказать! Не надо приезжать, я сначала по телефону расскажу, а уж ты потом сам думай, захочешь приезжать или нет, — говорила она, не давая ему вставить слово. — Я скрывала от тебя, что теперь не могу ходить. Ты должен это знать. Я была не права, что не рассказала сразу, как только узнала. Во время аварии у меня перебило позвоночник, и теперь я в кресле-каталке и, похоже, навсегда. Но вот теперь ты все знаешь и если бросишь меня, я не обижусь — пойму. Я сама не знаю, как бы повела себя на твоем месте и высокопарных фраз говорить не буду и от тебя их не требую. Вот так вот, мой милый Миша. Так все невесело и банально со мной случилось. Теперь я положу трубку, а ты думай и если не позвонишь… В общем, я пойму и не обижусь.