Страница 30 из 42
— После половины двенадцатого… точнее, без двадцати двенадцать. Я посмотрел на часы, когда шел.
— Ну и что?
— Вошел и…
— Дверь была закрыта?
— Что? Да.
— Точно?
— Точно. В прихожей было темно. Только немного лунного света падало на пол, и небольшой отсвет с лестницы… Я хорошо знаю помещение, но помню, что протянул руку, чтобы найти ручку. У меня очки, вы же видите…
— Да. А когда нащупали ручку, что сделали?
— Открыл дверь.
— И закрыли за собой?
— Да. Естественно. Айон сидел за столом… Я подошел к нему и… — Он закрыл лицо руками.
Паркер смотрел на него, наморщив лоб.
— И убили его, да?
— Да… — прошептал Спарроу и медленно поднял голову. Взял себя в руки.
— Какая жалость, — буркнул Паркер, — что не могу вам поверить. Когда вы вошли в эту комнату, ваш коллега был уже мертв полчаса.
— Как это? — Спарроу невольно поправил очки и наклонился вперед. — Как это мертв?
— Мертв. Умер не позже чем в 11.15. Если вы сейчас возьмете свои показания назад и заявите, что не разговаривали с профессором Гастингсом и со своей женой в промежутке между 10.40, то есть с момента, когда, как мы знаем, Айон еще жил, и 11.40, то есть до момента, когда он уже был мертв полчаса, то охотно послушаю ваше описание преступления. Но мне кажется, это бессмысленно, потому что они подтвердят ваши слова. Думаю, здесь вы не солгали, из вас получился плохой лжец, и вам не придет в голову вмешивать в это дело других. У вас нет ни единого шанса стать убийцей Айона Драммонда, хотя вы оказались сегодня вторым человеком, который признался в этом.
Лицо Спарроу отразило огромное облегчение. Человек готов был пожертвовать всем самым дорогим для какой-то цели, и вдруг жертва оказалась невозможной. Но тотчас на лице его появился испуг.
— Кто? — спросил он едва слышно. — Кто признался в убийстве Айона?
— Ваша жена, Люси Спарроу! — ответил Паркер. — А призналась потому, что была уверена: это вы его убили, профессор! Но вы не думаете о ней! Не ее вы прикрываете, а кого-то, кто, по вашему мнению, убил Айона Драммонда ее ножом, подбросив на место преступления вот это… — Он снял платок и показал рубиновую подвеску. — Потом подложил под ее шкаф окровавленные резиновые перчатки из ее чемоданчика! Вы оскорбляете память человека, с которым много лет вас связывала работа, вы позволяете, чтобы вещественные доказательства указывали на вашу жену, и лжете в глаза людям, ведущим следствие! Неужели действительно к этому может привести любовь, профессор Гарольд Спарроу?
И профессор Гарольд Спарроу сломался. Короткими предложениями начал говорить о себе, о своей жизни, о том, как познакомился с Сарой Драммонд и как постепенно он, ни разу в жизни не совершивший ни малейшего проступка, за который бы стыдился, начал жить двойной, немыслимой жизнью.
— Вообще-то… встречался с ней несколько раз… потом она избегала меня… а я… я не мог перестать о ней думать. Наконец… наконец написал ей письмо в Лондон. Написал, что схожу с ума… что не знаю, что со мной происходит… что не могу уже больше смотреть в глаза Айону… и… и Люси. Я не рожден для такой жизни…
И Алекс, который так много раз в своей жизни видел мужей и жен, для которых все это не представляло ни малейшей проблемы и позволяло вести гармоничную супружескую жизнь, глядя на него, признал в душе его правоту. Гарольд Спарроу не был ни соблазнителем, ни лжецом. Его трагедия родилась из его порядочности, из невозможности сосуществования лжи и правды.
— …Она приехала вчера, — продолжал Спарроу, — и мы встретились после ужина в парке. Я хотел уехать с ней, убежать отсюда, от этого чудовищного существования. Но она сказала, что за последнее время много поняла, что любит Айона и хочет с ним остаться. Просила меня ее оставить, быть мужчиной. Умоляла, чтобы я молчал. Я ей это обещал, но решил уехать. Как раз Гастингс предложил мне поездку в Соединенные Штаты. Я согласился, когда он пришел ко мне вечером. Потом зашел к Люси и… — Он замолчал и потер ладонью лоб. — Как я мог? Ведь она… она хотела пойти на виселицу за меня, а я… я…
Паркер не прерывал его. По-прежнему стоял выпрямившись напротив сидевшего и не сводил с него глаз ни на секунду.
— …сказал ей, что между нами все кончено. Что я ее уже не люблю, хоть и уважаю и не имею к ней никаких претензий? Сказал, что хочу уехать и возвращаю ей свободу…
— А она?
— Она? Начала тихо плакать. Потом спросила меня, есть ли в моей жизни другая женщина? Я ответил, что да. Не мог ей солгать, хоть и не дал ей понять, о ком идет речь. Сказал, что не могу жить с ней под одной крышей, думая о другой женщине. Что это непорядочно. А она… она сказала, что никогда не перестанет меня любить и верит, что я вернусь к ней… Потом я вышел. Мне было очень тяжело. Сел в комнате и не знал, хорошо ли я поступил. Начал колебаться. Но было уже поздно. Спустился вниз. Ведь меня еще ждал разговор с Айоном. Решил, что ничего ему не буду объяснять, но скажу, что мои личные дела заставляют выехать и я еду в Америку. Естественно, не сообщил бы американцам того, чем мы занимались здесь. Я знал, что Айон доведет исследование до конца. Правда, Гастингс хотел, чтобы я руководил исследовательской лабораторией в Филадельфии и продолжал то, что мы здесь начали, но есть другая отрасль, над которой мы не работали с Айоном и которая меня интересует. Думаю, много мог бы сделать в этом плане… Вошел. Айон сидел за столом. В его спине торчал нож. Я не мог тронуться с места… Стоял как окаменевший… Потом хотел что-нибудь сделать… Нож… Нож Люси… Я прикоснулся к нему, потому что вдруг решил его скрыть… Кто-то, видимо, хотел… Разные мысли клубились у меня в голове… Но нож засел глубоко… Это было так страшно… Я сразу отпустил его и убежал наверх. Вошел в комнату, а потом вышел и постучал к Гастингсу. Сейчас я не имел права уезжать… Кто же закончит нашу работу? Несмотря ни на что, на то, что случилось… и… что произойдет, эта работа важнее, чем жизнь одного или двух человек. К тому же, — он опустил глаза, — Айон верил, что она принесет людям много добра… Я должен закончить за него эту работу… Только так я могу возместить… Хоть и знаю, что ничто никогда не исправит того, что произошло…
— Хотел бы вам верить, профессор, — сказал Паркер. — Есть у вас еще что-нибудь добавить?
— Я больше ничего не знаю… Ах да, после ужина ко мне подошел Дэвис и попросил о встрече, но в парке мы разминулись, и он постучал ко мне позже. Времени было где-то половина одиннадцатого, за пару минут перед приходом Гастингса. Он был очень взволнован и просил меня о чем-то, о тысяче фунтов взаймы, кажется. Но я тоже был не в настроении, отказал и отправил его. Сейчас мне даже жаль, потому что я располагаю такими деньгами и мог бы ему одолжить. Это порядочный парень.
— И позже вы его уже не видели?
— Нет.
— Возвращайтесь к себе, профессор, и прошу вас не удаляться от дома. Вы можете быть нам еще нужны.
Спарроу встал и направился к двери. Остановился.
— Но, — он помедлил, подыскивая слова, — то, что я вам сказал, должно остаться… останется между нами, надеюсь?
— Мы не занимаемся разглашением личных секретов, профессор, — сухо заметил Паркер. — Кроме того, я хочу, чтобы вы помнили, что как мистер Алекс, так и я были друзьями Айона Драммонда. А, как вы знаете, настоящих друзей у него было немного.
Гарольд Спарроу вышел с опущенной головой.
XII
Тысяча фунтов
Когда дверь за ним закрылась, Паркер посмотрел на Алекса и развел руками.
— Слышал? И что ты по этому поводу думаешь?
— Я думаю, почему по милости Бога две такие прекрасные женщины появились в жизни этого человека.
— Потому что, — спокойно сказал инспектор — профессор Гарольд Спарроу в жизни не прочитал ни одной детективной повести. Это необычный человек для нашей испорченной эпохи. Кроме того, что мы видели, в нем есть сила, отвага, упорство, а самое главное — чистота, то есть та черта, которую женщины уважают, если только соприкоснутся с ней. Вопреки распространенному мнению и всей мировой литературе женщина всегда готова полюбить солидного мужчину. К тому Гарольд Спарроу — очень умный человек. Умный не в смысле той эффективной интеллигентности, которую каждый юноша из богатой семьи тоннами получает в Оксфорде. Гарольд Спарроу отличает добро от зла, а это очень трудно, судя по тому, что мы видим вокруг.