Страница 7 из 46
— Привычка саксов топить очагами — попросту варварство, — ответил Грач. — Да и за Проливом дела обстоят не лучше, разве что зимы там помягче. А уж для книг открытое пламя смерти подобно… Так что я заказал эти устройства по собственным чертежам.
Ночью, лежа на непривычно мягкой кровати, Джон убедился в преимуществе отопительной системы Руквуда: он не мерз ни капли, и ниоткуда не тянуло сыростью. Риз лежал под одним тонким шерстяным одеялом, по крыше колотил дождь, а ему даже не нужно было кутаться.
Да что там — Фаско сказал, что в доме есть купальня, и Риз собирался на следующий же день ей воспользоваться. Неслыханная роскошь! Он не мылся как следует уже много месяцев, только ополаскивался в реке или из ведра.
Контраст с недавней жизнью был разителен. Прежний, юный и наивный Риз подумал бы даже, что не след вкушать столько телесного удобства, когда впереди возложенная Господом миссия. Нынешний Риз уже давно крепко сомневался, так ли заботит Всевышнего то, что люди проделывают со своими телами, когда с душами они проделывают куда худшие вещи.
Но от непривычной крыши над головой, от всего этого небывалого удобства Риз даже не мог заснуть, вымотанный и донельзя раздраженный. Подумав, он стянул с кровати одеяло и, завернувшись в него, улегся прямо на пол. По дубовым доскам тянуло сквозняком, пальцы ног привычно поджались. Убаюканный стуком дождя, Риз задремал…
— Эй, сэр Джон, вставайте! — грубоватая латынь Фаско, в которой обращение «сэр» звучало особенно чужеродно, выдернула Джона из почти приятного сна: там Джессика тянула к нему руки. — Милорд вас зовет!
Джон кое-как разлепил глаза. В комнате никого: Фаско кричал из-за двери.
— Я проснулся, — прохрипел он.
Оделся он быстро; кабинет, в котором ожидал его Грач, удалось найти еще быстрее. Здесь книг и бумаг было особенно много: они занимали высокие библиотечные стеллажи по стенам. Сейчас, среди ночи, комнату слабо освещала всего одна восковая свеча, которая выхватывала из темноты край тканого гобелена на стене с изображением тетерева.
Грач сидел за столом, в пестром восточном халате и ночном колпаке, землисто-бледный.
— Сэр Джон, — сказал он. — Мне было еще одно видение. Сегодня на рассвете убьют женщину…
Едва Риз шагнул за порог, ночь нахлынула на него и обступила черной водой. Недавний уют сразу поблек в памяти. Ни один порядочный человек не будет вести дел по ночам — так учила Риза мать. Ни один честный рыцарь в ночной бой не вступит. Что ж, ему очень повезло, что он не честный рыцарь.
Иногда в Святой Земле только так и можно было достать пропитание: грабить по темноте. Ладно бы сарацинов или феллахов; но до них не добраться, свои богатые рыцари с их обозами куда ближе.
Дождь еще не закончился, но, к счастью, кожаному плащу такая морось была не страшна.
Привычно держа равновесие в темноте на скользкой мостовой, Риз раздумывал, не придется ли вновь заняться грабежом…
«Богатый дом, — сказал Грач. — Судя по архитектуре — Ломбард-стрит или ее окрестности. Дом угловой. Больше я ничего не разглядел».
Всего этого явно не хватало для розысков: квартал Лондона, где жили богатые купцы и банкиры, занимал несколько улиц, не только Ломбард-стрит, а Джон к тому же нетвердо помнил карту. Наведываясь в Лондон между наймами, он никогда не совался в «чистую» часть города.
Хотя грязи — в обоих смыслах — хватало везде.
Дождь прекратился; город пах влагой, тиной и помоями. Джон шагал по самой середине мостовой. Ночная стража его сторонилась, как всякого высокого и хорошо одетого (а значит, наверняка вооруженного) человека. Было уже поздно, ни одно окно не светилось, но половинчатый месяц помогал не спотыкаться на неровной мостовой и обходить лужи — насколько Риз помнил Лондон, тут никогда не знаешь, где провалишься по колено, а то и по пояс. В этом районе часть улиц могла даже похвастаться мостовой, но часто эта мостовая была положена криво, кое-как, или вовсе островками перед отдельными домами.
Месяц месяцем, но все же скоро Риз пожалел, что не взял фонарь: он явно свернул не туда. Тиной запахло сильнее, дома потеряли в высоте, из каменных стали деревянным и разошлись чуть дальше друг от друга.
Риз заозирался, пытаясь понять, куда теперь. Из-за угла вывернули, хохоча и опираясь друг на друга, подвыпившие гуляки. Какой-то нищий, не обращая внимания на поздний час, заголосил, прося подать калеке-пилигриму — видно, не боялся стражи. Риз прошел мимо него, не глядя, а пьянчужки остановились, начав расспросы. Визгливый голос нищего, расписывающей ужасы морского путешествия («Видел дракона у нас под килем — так и ходят кольца, так и ходят…») еще звучали у Риза в ушах, когда он заглянул в распахнутые настежь двери заведения с винной лозой на вывеске.
Там ему не составило труда поймать мальчишку-прислужника и сказать:
— Возьми-ка фонарь и проводи меня на Ломбард-стрит — я тебе заплачу.
Мальчишка то ли побоялся отказаться, то ли хотел подзаработать, но вскоре он в самом деле с фонарем в руках показывал Джону путь. «Нужно будет изучить город получше, — решил Джон, — если придется работать здесь. Займусь этим завтра же».
Он хорошо помнил, как осваивался в Неаполе под мудрым руководством маэстро Франко. Тот учил его с закрытыми глазами находить дорогу и видеть в голове города словно бы с высоты птичьего полета. Тогда Риз целыми днями обходил Неаполь на своих двоих, иногда в собственной одежде, иногда обряжаясь нищим или даже монахом — чтобы попасть туда, куда иначе не попадешь. Помнил, как сперва претило ему заимствовать чужие личины, и как маэстро Франко обзывал его дураком, наивным мальчишкой…
Он проклинал собственную самоуверенность: стоило согласиться, когда Грач попытался навязать ему в сопровождение Фаско. Но будь Джон проклят, если бы принял помощь от самоуверенного тосканца!
Но что делать, если дом все-таки не на Ломбард-стрит, как сказал Грач? Где Джону искать тогда?
К счастью, его наниматель не ошибся — едва мальчишка пискнул «Вот и Ломбард-стрит, сэр!», Риз тут же понял, что попал куда надо.
Безумные, страдающие крики, полные невыносимой боли, слышно было издалека. Вот вопль сменился мычанием — страдающей женщине (ибо то была женщина) сунули в рот жгут.
Проклиная свою медлительность, Риз рванул на голос. Там ведь роды, Грач же так говорил!
«Я видел роженицу, — неверным голосом рассказывал его наниматель, утирая со лба пот. — Она вся залита кровью, особенно нижняя половина тела. Она мертва. Ребенка не видно. Кровать растрепана, у постели таз с кровавой водой… похоже, роды идут уже долго. Врача в комнате нет, только служанка, она плачет. Окно открыто настежь. Мужчина, должно быть, муж роженицы, одетый так, будто не ложился, допрашивает служанку. Она стонет и говорит, что ставни сломали и забрались в комнату воры, что они убили хозяйку и вытащили из-под кровати сумку с долговыми расписками и унесли ее так же, через окно, и что ребенка забрали с собой тоже».
Женщина пока еще кричала — значит, еще не родила, и можно было спасти ее и ребенка. Но сколько оставалось времени, Бог знает.
И почему опять женщина? И к тому же — младенец! Кто осмелился поднять руку?..
Риз много страшного делал в своей жизни, но через два предела он не переступал никогда: не брал женщину силой и не убивал ребенка моложе пятнадцати лет. Во всяком случае, он надеялся, что тому мальчику уже было пятнадцать…
А вот убивать женщин Ризу приходилось. Теперь он, надо думать, платил по счетам. Церковь может давать индульгенции, но дает ли их Всевышний?
«Как часто вам видятся женщины, сэр Грач?» — спросил Риз перед тем, как уйти.
«Чаще, чем мужчины», — ответил тот, поджав губы.
— Пожалуйста, пожалуйста, не надо… — надрывалась роженица, умоляя небо пронести мимо вечное проклятие Евы. — Что я тебе сделала?! О, о!
Нужное ему окно, ярко освещенное, с распахнутыми настежь ставнями, Риз увидел сразу же. Крики раздавались именно оттуда. Он еще успел удивиться — почему окно распахнуто? Не то чтобы Риз разбирался в родовспоможении, но нельзя вырасти в деревне и не слышать, как женщины шепчутся, что при родах главное — как бы нечистый не залетел…