Немного безумия

— Да, чёрт возьми! — в тот момент мне хотелось убить доктора только за уменьшительно-ласкательное «блондиночку». Как он смеет её так называть? — Что с ней, где она?

— Всё несколько сложно... — я услышал девичий писк. Этого с лихвой хватило, чтобы выкинуть доктора в коридор и оттолкнуть всевозможных прохожих, медсестёр и медбратьев. Не знал, что могу так пользоваться своими габаритами.

Я был настроен крайне решительно. Мне хотелось отыграться хоть на ком-нибудь, взять реванш у нахальной судьбы... но когда я ворвался на крик в 54 палату, мой гонор и неправедный гнев мгновенно иссякли. Всё во мне попритихло до поры до времени и сжалось, как комок чего-то противного и дурно пахнущего.

Девушка лежала в мятой постели, в маленькой палате с ещё более маленьким, чем сама комната, окном. Свет почти не проникал туда, поэтому я мог видеть лишь оттенки её фиолетового лица и одну из рук, ту, что ближе к двери. Интересно, почему она так вскрикнула... добрый посетитель палаты дал девушке зеркало и поднёс прямо к её лицу, вот поэтому.

Еле повернув голову, Маппи увидела меня. На её лице прямым текстом было написано режуще-колющее слово «ОТЧАЯНИЕ». Она выглядела, как что-то неживое, предмет декора, восковая фигура у которой никогда не было и не будет эмоций, мнения, сил идти вперёд и возможности радоваться жизни. Скорее всего эти эмоции просто навсегда пропали, перегорели в золу безразличия, чтобы девушка не сошла с ума. Когда над телом творят ужасные вещи, первое время люди перестают грустить и только вид кого-то знакомого пробуждает в них хоть что-то, как правило, грусть.

Рядом с Маппи стоял высокий усатый франт, тихо бубнящий себе под нос что-то невнятное. Это он дал зеркало. Парень явно не спал, его синяки под глазами достигли критических размеров. Я видел этого усатого ловеласа и раньше, последнее время он часто навещал девушку, жил в её квартире, разгоняя новых ухажёров с неизведанной балладой и гуслями.

— Так значит это и есть тот, ради которого ты выбежала сегодня на улицу? Эка невидаль. — палатный гость присвистнул. — Ты самая настоящая дура, Маппи. Я тебе всегда говорил, что этот алкоголик должен сам решать свои проблемы, не надо носить ему супов и давать отсрочки. — дрожащие женские губы, ничего нового в мире до сих пор не придумали. — Ты представляешь, какой это позор для меня? Девушка Джона Скотта, беременная чужим ублюдком, да ещё и с таким страшным лицом?.. — потёкшая с розовых губ слюна, некому вытереть, она течёт и течёт, попадая на торчащие ключицы и скапливаясь там в небольшое озеро. — Ты должна понять, мой отец и так давал нашей паре поблажки из-за твоей непорочной красоты, но теперь... он обязательно найдёт мне дворянку, может, даже графиню, и мне нет причин отказывать ему. Дворянская честь превыше всего, мне не нужны шлюхи в дом.

— Не говори так, — голос девушки был слишком хриплым, словно она скурила все сигареты города, — это наверняка ошибка, я смогу иметь детей... Джон, я смогу! — голос больной сорвался на крик, но почти сразу же притих — ему не хватало сил.

— А доктор говорит другое. — высокий франт цокнул и повернулся на дорогущих каблуках. — Мне очень Жаль, Маппи. Надеюсь, ты оправишься в монастырь и смоешь этот позор. — на этом Скотт вышел, не распрощавшись, да ещё и задев меня плечом. Я же настолько ушёл в свои мысли, что первое время даже не понимал, что Маппи задыхается от приливов самобичевания и её надо утешить, иначе она просто откусит себя язык и умрёт от кровоизлияния.

Я не понимал даже то, где я нахожусь. Мысли мои роились, как пчёлы в деревенском улье, который проткнули длинной палкой. Старый роддом, Прут, Дженни Крамер, рыжая девушка, странный взрыв, больница, раненый товарищ Дейва — слишком много интересного и давящего. Когда нет чёткого плана или графика, а лишь есть список, исполнение всех дел становится мало выполнимой задачей.

— Мистер Браун... — я проснулся. Надо дать девушке попить, не то её голос сведёт меня в могилу раньше срока.

— Д-да? — ком к горлу. Надо держаться, иначе что подумает о себе Маппи?.. Тем более, не так уж она и плоха, уберут шов и будет выглядеть почти так же, как и раньше. Сможет продать смазливую мордашку иноземцу, который не знает про её грязную и позорную биографию... какая ещё грязь, Джеймс, что ты несёшь.

— С тобой всё хорошо? — Браун, ты идиот! Конечно же ей хорошо, её избили и испортили, где уж тут плохое. — Ты в порядке? — я мысленно стукнул свою пустую голову по лбу. — Как... как ты?

— Джеймс, дом теперь на вас — вы единственный, кому я могу доверить хоть что-то. — не захотела отвечать о здоровье и правильно сделала. Что тут скажешь — погано. — Пожалуйста, собирайте квартплату и топите печь, иначе Аристарх замёрзнет. И не говорите ему, что со мной случилось... не говорите, ради бога, иначе он окончательно сляжет. — почему именно солёная вода из век? Почему какие-то тонкие полосы спорят на то, кто придёт первым, и на скорости бегут по милым ямочкам на щеках? Почему всегда появляются они, сигнал того, что человек сломан? Почему люди плачут, хнычут, скулят, почему я задаю вопросы? Это раздражает, такого не должно быть, люди плачут раз в год, когда им дарят подарки к новому году, и всё на этом, им больше нет смысла плакать, в их жизни всё замечательно и всё решимо. Я не обязан сидеть на скрипучей кушетке около связанной по рукам и ногам избитой девушки с побитым нутром и слушать её завывания. Она выбежала спасти меня... это её проблемы, никак не мои. Я бы и сам справился.

— Хорошо, я соберу квартплату. — ничего я не сделаю, у меня полно других забот. Где-то прячется Дженни Крамер, возможно, ей изрядно хуже, чем Маппи... что может быть хуже. Я почти не вижу света дня, эта комната похожа на гробницу. Пещеру, куда люди скинули забытую всеми девку на съедение волкам.

— Можете найти Джона... пожалуйста. — глупая и наивная, ты знаешь, что мне твои проблемы сейчас ни к чему, но догадываешься, что мне в глубине души плохо. Тебе хочется сыграть на моих чувствах. — Умоляю, скажите мистеру Скотту и его отцу, что я поправлюсь и у меня обязательно будут дети... мне всё зашили, я почти здорова. Я поправлюсь... я же поправлюсь, мистер Браун... поправлюсь? — я взглянул на девушку, перевязанную бинтами у сломанных рёбер.

— Умоляю, посмотрите на меня... всё так плохо? Ну же, посмотрите! — мой взгляд упёрся в колени. — Джеймс, посмотрите на меня и не отводите взгляда.

Я поднял голову. Правый глаз девушки был слишком красным, сосуды в нём лопнули и изошлись, как множественные трещины на льду. На одной кисти был порез, свежий и ровный... слишком свежий и слишком ровный.

— Я не хочу так жить. У меня очень болит... там. Я боюсь, я очень боюсь, мистер Браун... — жертва собственный доброты опухла, будто её искусали шмели.

— Всё будет хорошо, через пару дней ты наверняка выйдешь отсюда и будешь, как новенькая. — врун, лжец и обманщик. Ты всегда таким был, мистер Браун, так чего сейчас говорить правду?

Я вышел к доктору и прикрыл за собой дверь.

— Расскажите мне всё про неё, я спешу. — это было правдой, я спешил найти важное звено расследования и погнуть его в разные стороны, как булавку. Только вот не знаю, хватит ли мне на это сил. Сейчас я наверняка под чем-то мощным, иначе бы боль давно сожрала меня с костями, не подавившись. Как только препарат выйдет с организма, я слягу надолго... как бы не навсегда.

— Быстренько, значит. — доктор кивнул. — Воспалённые придатки, сотрясение, ушиб матки, сломанные рёбра... её лечение обойдётся вам в серьёзную сумму. — операция — бесплатно, долгое лечение — гони деньги. Всё схвачено.

— Мне? — в таких вопросах главное выказывать ужасное удивление, чтобы собеседник понял, что ты не знаешь жертвы и твой кошель для неё завязан.

— На счету девушки не оказалось ни гроша, надо же кому-то оплачивать её лечение.

— Не может быть, у неё должно быть много денег. Свой доходный дом... — или кое-кто получил приданое и пока его не вернул.

— По-вашему, я выдумал её пустой кошелёк и теперь трясу деньги с вас? — обиженно спросил врач.