Фаэтон со звездой

Половцев вынул из нагрудного кармана серебряный портсигар, надавил на бронзовый глазок замка и протянул через арык Ушарову.

Тот взял портсигар, захлопнул крышку и повертел в руках. На крышке два толстеньких Амура с маленькими крылышками держали щит. На щите славянской вязью начертано: «За Веру, Царя и Отечество». В нижнем правом углу портсигара выгравирована монограмма. Дарственный адрес старательно соскоблен.

«Краденый», — решил Николай и с улыбкой вернул портсигар хозяину: — Благодарствуйте, натощак не курю.

Половцев видел, как разглядывал Ушаров портсигар и почувствовал, что краснеет. Вспыхнуло желание унизить, оскорбить этого щеголеватого, «домашнего» штабиста.

— Я не знал, что большевистские комиссары продаются. За сколько купил вас Ширмагомет?

— Вы имеете в виду цену патронов? — улыбнулся Николай и подумал, что улыбаться не нужно и не следует идти на ссору с Половцевым. Надо избрать форму поведения не оскорбительную, приемлемую для обоих. Закончил примирительно: — Приходится торговать ими. Благо на них спрос и цена. Каждый устраивается в этом мире, как может.

Наконец, со стороны дальнего сада прискакали джигиты в черных стеганых халатах и косматых папахах.

— От хозяина, — кивнул Карапетян.

В нескольких метрах от Ушарова кавалькада остановилась. Один из всадников спешился, бросил поводья ближнему, почтительно подхватившему их. Явно рисуясь безукоризненной выправкой, подошел и, приложив руку к папахе, торжественно произнес:

— Главнокомандующий войска ислама, непобедимый Курширмат ждет вас! Мне поручено сопровождать вас до ставки! — И, обернувшись к свите, приказал: — Коня гостю эмира ляшкар баши!

Ушаров с интересом разглядывал молодцеватого джигита. Посланец Курширмата был юн, тонок в талии, перехваченной зеленым шелковым кушаком, широк в плечах. Вооружен он был лишь ножом, висевшим на кушаке в красивых ножнах, украшенных белыми и черными бусами и кожаными кисточками. «Кто же ты такой? Не иначе приемный сын Гнилицкого!.. Ну, конечно же, он!»

— Здравствуйте, господин Гнилицкий! — произнес Ушаров. — Как здоровье уважаемого Аулиахана? Вы, кажется, при нем состоите?

Лишь на долю секунды смутился Камчибек и, взяв себя в руки, ответил:

— Аулиахан-тюря будет рад приветствовать дорогого коллегу лично. Поторопимся, вас ждут...

Один из джигитов подвел Николаю коня, заботливо придержал стремя и забросил на луку седла хурджун с патронами. Карапетян был уже в седле.

Два джигита из сопровождения Камчибека помчались к ставке первыми, за ними — Ушаров, Карапетян и Камчибек, сзади пристроились остальные конники.

«Встреча обставлена довольно пышно» — улыбнулся Николай.

На рысях они проехали вдоль плаца, где Половцев муштровал джигитов, потом миновали большой урюковый сад... Спустились по крутому склону на дно балки и поднялись на противоположный берег. Там и сям виднелись группы вооруженных людей, дымили костры, паслись лошади. Вскоре они оказались перед курганчой — усадьбой богатого землевладельца. Здесь было особенно много вооруженных басмачей. Одни чистили и оглаживали своих стреноженных коней, другие сидели небольшими группами вокруг дастархана и раскуривали чилим, передавая его из рук в руки, пили чай, иные спали, растянувшись в тени, подложив седла или халаты под голову. На небольшой площади перед воротами бурлили огромные самовары, у казанов разделывали бараньи туши, мыли рис, кололи дрова.

Кавалькаду пропустили в широкие ворота. В глубине сада стояли три шелковых шатра. Два высоких и дородных басмача в косматых папахах стояли с саблями наголо у входа в средний, оранжевого цвета с черными разводами, большой шатер.

— Сейчас доложу, — сказал Камчибек и скрылся в шатре. Николай снял хурджуны, кто-то увел коней.

— Его светлость главнокомандующий войском ислама просит вас, — доложил через минуту Камчибек.

Николай направился к шатру.

— Прошу сдать оружие, — приказал Камчибек.

Ширмат сидел на небольшой белой кошме, постланной поверх узорного текинского ковра. Перед ним на низеньком круглом столике, вычурно инкрустированном перламутром, стояли недопитые бутылки, ляган с остывшим мясом.

Слева от Курширмата сидел, поджав ноги калачиком, Ненсберг, немного поодаль — Ситняковский.

— Асса-ла-ам алей-ку-ум, джан-додхон эмир ляшкар баши Курширмат! — произнес Ушаров торжественно и поклонился хозяину шатра.

Похоже было, что упоминание гостем всех титулов понравилось Курширмату. Он милостиво улыбнулся, широким жестом пригласил присесть напротив.

Выходец из Кашгара, Курширмат выдавал себя за ферганца. Подражал жителям долины в говоре, одежде, в манере носить, чуть спустив на лоб, чустского шитья черную тюбетейку.

— Гость хорошо говорит по-нашему, — похвалил гази.

Ушаров поклонился и сел на указанное место.

Курширмат долго разглядывал Николая через синие очки. Ушаров почтительно молчал.

— Русский ты или мусульманин, неважно, но то, что ты свободно владеешь нашим языком, нам приятно и делает тебе честь, — заговорил Курширмат. — Я знаю русский язык, но не так хорошо, как ты узбекский. Я рад, что ты принял мое предложение.

— У вас, эмир-и-Муслимин, большая цель, — заговорил Ушаров с подъемом, решив польстить главарю басмачей. — У вас большая цель, которая вам по плечу. По сравнению с вашей, моя цель мала, как блоха, затерявшаяся в шкуре верблюда.

— Какая же цель у тебя, урус?

— Я хочу быть обеспеченным человеком. Я молод, и три года войны не сделали меня богатым. Я рассчитываю на вашу, джан-додхо, милостивую щедрость за то небольшое одолжение, которое сделал...

— Ты согласился мне служить. Значит ли это, что ты веришь в мою победу? — задал вопрос Курширмат.

— Он — большевик! — произнес Ситняковский. — А большевики ни во что не верят. Ни в бога, ни в черта. Я верно говорю, Николай Александрович?..

— Если бы я верил в быструю победу большевиков, то не рискнул бы дать согласие служить вам, гази, — уклончиво ответил Ушаров. — Скажу честно, что я лично заинтересован сейчас в том, чтобы вы воевали долго.

— Больше получишь денег? — съязвил Ситняковский с вызовом.

— Да! Это моя главная забота, — миролюбиво согласился Ушаров.

— Эдак ты и нового хозяина продашь! — Ситняковский перебрался ближе к столику.

— Это мне невыгодно, — серьезно возразил Ушаров. — Прекратится источник дохода.

Курширмат молча слушал перебранку.

В шатер вошел Аулиахан-тюря, почтительно поклонился хозяину, кивнул Ушарову, присел, сложив ноги калачиком, к низенькому столику, молитвенно провел ладонями по красивому лицу, огладил холеную бороду.

Курширмат трижды хлопнул в ладоши. Моментально приподнялся полог шатра, появился один из телохранителей — рослый джигит в черном халате, вооруженный маузером и саблей.

— Пусть принесут обед! — приказал Курширмат.

Джигит низко поклонился и пятясь покинул шатер.

Наступила настороженная тишина. Откуда-то издали доносились голоса и ржанье лошади. Иногда слышно было, как что-то падало с деревьев на пологую крышу шатра, скатывалось по ней и шлепалось о землю. Это опадал с веток перезрелый урюк.

Аулиахан-тюря собрал со столика и отставил к выходу пустые и початые бутылки и грязные пиалы. Курширмат, сидевший все время на своем почетном белом войлоке, прилег на бок, вытянул длинные ноги. Николай тоже прилег, подложил под бок тугую бархатную подушку, подпер голову ладонью. Веки резало, тело ломило. Ушаров прикрыл глаза и почувствовал, что очень устал и хочет спать. В шатер вошли Половцев, Карапетян и еще три или четыре человека, очевидно приближенные к Курширмату курбаши.

— Длительное отсутствие не опасно для вас? — поинтересовался Курширмат у Ушарова.

— Придется что-нибудь придумать в оправдание... По долгу службы я иногда не появляюсь в кабинете.

— Ты можешь понадобиться мне. Как тебе об этом сообщить? — спросил Курширмат, переходя на «ты».

— Не знаю. Но мне легче выезжать из города днем. Это не вызовет ни у кого подозрений, даже у патрулей. А встреча с патрульным разъездом ночью совсем не желательна, ваша светлость...