Страница 74 из 78
– Погоди, дядя! Давай поначалу расчет произведем. Потом и обмоем. – Швырнул кепку на диван.
Распахнулась входная дверь, и в комнату ворвались трое, лица их были испещрены черными и красными полосами – очередная выдумка артиста, встали вдоль стены коридора. Из маленькой комнаты вышел Кум, заполнив своей фигурой дверной проем. Появился и Субботин, осторожно держась за пуговицу с нервно-паралитическим газом. Рэкетиры, видимо, прежде ни разу не встречали сопротивления, широко раскрытыми глазами смотрели на происходящее, мало что понимая.
– Ребята! – глухо сказал один из рэкетиров. – Чо это вы, а?
– Сядь, шавка! – приказал Кум. – И ты тоже. Эй, введите третьего! – Видимо, третьего держали у входной двери, и после слов Кума втолкнули в квартиру. Под глазом у него быстро наливался кровью здоровенный фингал. – Теперь порядок! – Кум сел, забросив ногу на ногу. – Вы знаете, с кем сейчас разговариваете?
– Ясное дело, менты! – первым отозвался тот, что с фингалом.
– Тупые вы, ребятки! – вставил фразу Субботин. – Менты вас с ходу кинули бы в наручники, и… воронок был бы наготове, а мы сейчас устроим малое толковище. Про Кума кто слышал?
– Я. И он тоже. – Крутые парни вмиг сделались вежливыми и податливыми. – А вы… Неужто с ним знакомы?
– И вас сейчас познакомим. – Кум усмехнулся, но глаза его оставались жесткими, беспощадными. – Эй, давай-ка сюда электроприборы!
– Мигом! – Фома, очухавшийся два дня назад после нервно-паралитического шока, был суетлив и жаждал действий, особенно старался угодить Субботину, чувствуя в нем нового непонятного босса. Фома заранее знал весь сценарий расправы над молодой порослью. Внес в комнату большой кипятильник, включил штепсель в розетку, вопросительно взглянул на Кума.
– Чё это вы надумали? – беспокойно спросил один из рэкетиров.
– Любой актер, чтобы лучше все исполнить, должен испытать на себе то, что хочет предложить другому, – философски произнес Кум. – Скидывайте рубашки, мы сейчас потрогаем вас кипятильничком.
– Сдурел, что ли? – Один из рэкетиров дернулся, но его цепко схватил Фома, стиснул так, что стало нечем дышать. – Ну! Пусти, пусти, тебе говорю! – Старший группы закрутил башкой. – Чего от нас нужно, толкуй, все сделаем Нашу косточку хотите вместе глодать?
– Знаешь, что такое высший предел кипения? – Кум был весьма серьезен, глаза смотрели зловеще. – Это когда ты наберешь воды в рот, а мы посадим тебя задницей на раскаленную плиту и будем ждать, пока вода не закипит Рубахи, живо!
Не успели рэкетиры и глазом моргнуть, как подручные Кума сдернули с них рубахи. А Фома уже крутился волчком возле трехлитровой стеклянной банки, в которой кипела вода. Готов был и впрямь по первому слову Кума приложить раскаленное железо к телу любого. И тут Субботин, незнакомый со сценарием, не выдержал, ибо не сомневался ни на йоту, что эти бравые парни и глазом не моргнут, исполняя приказ Кума. Он шагнул на середину комнаты и попросил главаря:
– Послушайте-ка, Кум! Думаю, ребята неглупые, поняли, с кем имеют дело. Стоит ли применять пытки, какими они сами вымогают деньги? Хотя… Пожалуй, вы правы: пусть почувствуют, каково бывает их жертвам. Не стану за них просить. – И снова отступил в тень.
А дальше все вдруг закрутилось, как в калейдоскопе. В квартире появились новые лица Рэкетиров прижали к стене лицом, руки стиснули мертвой хваткой. Фома, не спрашивая разрешения, схватил кипятильник и с размаху сунул его под лопатку главаря. Рэкетир дико взвизгнул, дернулся так, что отшвырнул двух парней, державших его, завизжал, как собака, которой переехали лапу. Еще через мгновения вся троица, дрожа от страха, стояла на коленях, умоляюще поглядывая то на Кума, то на Субботина.
– Значит, так – Кум взял главаря за подбородок. – Через три дня принесешь мне три куска за хлопоты. А потом… каждый месяц я буду доить тебя по-божески. Ты берешь с наезда по пять процентов, а мне станешь отдавать по два процента. За это получишь мое покровительство в Питере и защиту Да, чуть не забыл. Про хату, в которой мы сейчас находимся, забудьте навсегда. Про хозяина ее тоже. Ну, чего молчите? Или условия не устраивают?
– Дай хоть рубашку-то надеть! – попросил главарь. Кажется, ему больше, чем физическая боль приносило страдания его нынешнее униженное положение перед товарищами.
– Одевайте рубашки! Все! Живо! – Кум схватил одного из крутых парней, легко оторвал от пола, толкнул в угол.
– И учтите, – уже более спокойно сказал он, – вам еще повезло, что я приглашаю в свою компанию. Позже познакомитесь с настоящей воинской дисциплиной, с нашими порядками.
– А как тебя найти?
– Достаточно того, что мы знаем, где ты зимуешь. – Кум не удержался и победоносно глянул на Субботина, как бы спрашивая, доволен ли тот исходом дела. Все вроде получилось, как надо: и просьбу держателя «общака» Парфена Ивановича выполнили, и заручились на будущее постоянным пополнением казны Субботин еле заметно кивнул. – А теперь… до скорой встречи! И, пожалуйста, не вздумайте нарушить наш уговор.
– Мы вроде его и не подписывали! – скривился один из троицы, видя, что все обошлось.
– Цыц! – главарь рэкетиров гневно сверкнул глазами. – Без сопливых обойдемся! Ну, мы пошли?
– Скатертью дорожка! – Кум проводил рэкетиров до дверей, шепнул что-то своим парням, и комната мгновенно опустела. – И ты, хозяин, выйди, погуляй! – обратился к Глущенко, который за все время этого невероятного действа не сказал ни слова. Услышав приказание Кума, с готовностью выскользнул за дверь. Субботин и Кум остались одни, сели напротив друг друга.
– От души благодарю тебя, Кум, за подмогу! – проговорил Субботин.
– Э, пустое! – отмахнулся Кум. – Разве это дело? Так, мелочишка. Я вот о чем хотел спросить, на кой хрен вашей организации этот слизняк, Глущенко? Или у него иная роль, а киоск – крыша? Только не темни, Субботин.
– Мои «авторитеты», дорогой Кумарин, дали задание. Я его выполнил с твоей помощью, а теперь… ты полностью прав. Обязательно доложу, кому следует, о том, чтобы таких, как этот… вычеркивали из списков: слишком велика ставка. И вот еще что. Я рад был с тобой познакомиться. В знак долгой дружбы хочу сделать подарок. – Протянул точно такую же пуговицу, какие были у него на пиджаке. Кум осторожно взял блестящую пустяковину, повертел в руках. – Это очень серьезное оружие. Пуговица наполнена нервно-паралитическим газом. Достаточно нажать в центр, и… сам видел, каков эффект действия.
– А за это великое спасибо! – впервые широко разулыбался Кум. – Царский подарочек!
– Только мы двое знаем об этой палочке-выручалочке, – продолжал Субботин, – и пользоваться ею можно в крайнем случае, когда над головой смертельная угроза. – Он подумал, что нелегко ему придется отчитываться перед штаб-квартирой за этот шаг. – Надеюсь, что эта встреча не последняя.
– Можете на меня всегда рассчитывать! – Кум редко кому позволял называть себя на «ты», и сам говорил с Субботиным вполне уважительно.
– Что ж, до встречи! Попомните мои слова, Кумарин: очень скоро ваш Питер да и вся Россия станут переживать великие потрясения, во время коих мы очень понадобимся друг другу.
– Запомню. Как говорил великий Бендер, «заграница нам поможет».
– Вот именно! – Субботин крепко пожал руку хозяину питерского преступного мира…
Старососненск был щедро расцвечен алыми флагами, транспарантами, в Комсомольском парке играл духовой оркестр – шли последние репетиции перед октябрьскими праздниками. А на душе Игоря было муторно, все валилось из рук, им овладело ощущение безысходности, какое бывает в кошмарном сне: мечешься, суешься во все щели, а выхода нет, не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор. Осужденного к четырем годам отца пока еще держали в городе, готовили к отправке на этап. Об этом ему сообщила под секретом незнакомая женщина, отказавшаяся назвать свое имя.
Слабым утешением было и то, что весть о суде над отцом вызвала в районе легкий шок, а затем пришли в движение силы, о существовании которых Игорь напрочь забыл. Буквально на следующий день после суда в квартиру Булатовых ввалилась дюжина взволнованных стариков и старушек, бывших фронтовиков. Мама Зина болела, но, увидев заступников, поспешно встала с кровати, поспешила им навстречу, едва не упав на руки верных товарищей. Впервые в жизни Игорь видел, как рыдала бабушка, повторяя одну и ту же фразу: «Бьют, гады, по нашему квадрату!». Старички горячились, махали сухими кулачками, затем сели на кухне, принялись сочинять коллективную жалобу своему заступнику – бывшему фронтовику, второму секретарю обкома партии Ивану Ивановичу Мозжухину, надеясь, что этот человек однополчан в обиду не даст.