Страница 10 из 73
«А чего с ней торопиться, с пахотой? — думалось ему. — Днем раньше, днем позже… Все одно не мне на этом поле работать!»
— Атанас-то небось доехал уже! — громко произнес он и растянулся на спине.
…Может, именно в эту минуту начальник разворачивает его заявление, читает насчет Флореско и довольно улыбается…
Улыбнулся и Пандурин.
Дремота опутала своей сетью его ресницы, сгустилась, застлала взгляд…
Разбудил его яростный лай, раздававшийся из-за кустарника у межи. Прикрыв рукою все еще затуманенные сном глаза, он приподнялся.
А собака, видно, то наскочит, то отпрянет, сделает круг и опять с остервенением кинется.
Верно, дичь какую-нибудь подняла… Пандурин встал, взял с телеги копралю и стал поспешно пробираться сквозь густые заросли.
Но не дичь увидел он. Под грушевым деревом, среди терновника сидел какой-то паренек. По виду горожанин, заблудившийся на проселочных дорогах. Высокий, небритый, лет около двадцати. Спутавшиеся волосы прядями падали ему на лоб.
Пандурин отогнал собаку и остановился в нескольких шагах, на борозде соседнего, уже вспаханного поля.
— Проклятая собака! Разбудила… — улыбнулся парень, но брови у него были все так же нахмурены, а взгляд пристально ощупывал незнакомого крестьянина с копралей.
— Ты что тут делаешь? — строго спросил бывший полицейский.
— Ничего не делаю. Спал. Прилег вздремнуть, а то я сегодня ни свет, ни заря в дорогу отправился.
Пандурин внимательно оглядел траву, где лежал незнакомец.
— Ни свет, ни заря, говоришь? — впился он в парня тяжелым взглядом. — А шапка твоя где?
Ресницы паренька чуть дрогнули, улыбку — словно ветром сдуло.
— На что тебе моя шапка?
— А вот нужна.
Пандурин так стискивал в руке упругую длинную копралю, что металлические колесики на ее конце даже позвякивали.
— Послушай, дяденька… — бескровные губы незнакомца снова растянулись в улыбке. — Ты что это? Чего ты на меня палкой замахиваешься, словно я тебе что плохого сделал? Мешок у тебя украл, что ли? Или кусок твоего поля себе прирезал? Брось ты в самом-то деле, уйми собаку, я и так задержался. А впрочем, могу и сам ее унять…
И парень протянул руку, чтобы отломить с дерева ветку.
— Стой! Ни с места! — что было силы заорал Пандурин хриплым голосом. — Не шевелись, а то голову проломлю! Ха! Этим болванам из Бутанцев только шапка твоя досталась, но от меня-то тебе не уйти!
Незнакомец выпустил ветку. Остолбенев от изумления, так и застыл с протянутой вверх рукой. Только глаза метнулись к железным колесикам на копрале, тихо позвякивавшим в синем небе.
— Вперед! Ступай вперед!
— Ты что это, дядя, совсем очумел? — с трудом произнес парень.
— Вперед говорю!
— Ладно…
Парень шагнул было вперед, но вдруг, рванувшись, юркнул за ствол груши.
— Стой! — взмахнул копралей Пандурин.
Но окованная железом палка оцарапала лишь ветви дерева.
Незнакомец выскочил на другом краю участка и быстро помчался по прошлогодней стерне. Собака погналась за ним и цапнула за штанину, но он даже не обернулся.
— Держи его! Держи! Эге! — кричал Пандурин пахавшим на соседних участках крестьянам, размахивая на бегу копралей.
Несколько пахарей остановилось.
— Разбойник! Разбойник! Держите его!..
— Ого-го-о-о! А-а-а-а! — простонало в ответ поле.
Теперь уже многие, оставив плуги, похватали копрали и ринулись наперерез беглецу. Вскоре навстречу ему мчалась целая цепь, постепенно охватывая его сужавшимся кольцом.
Парню пришлось остановиться — путь вперед был закрыт. Он повернулся и снова побежал — теперь уже навстречу тому ненавистному мужику, который первый обнаружил его и пустился в погоню.
Пандурин изготовился, чтобы встретить беглеца копралей, но тот ловко увернулся и помчался дальше.
— К Дунаю гони его! К Дунаю!
Слишком поздно понял парень, что бежит прямо к реке.
И вот уже дальше бежать некуда: перед ним мутная, глубокая река, позади — открытое, ровное поле с разбросанными кое-где грушевыми деревьями и эти оголтелые люди с занесенными для удара палками, несущиеся за ним вскачь, точно стая какой-то гигантской саранчи.
— Стой!.. Стой!.. Держи его!.. — невидимой, но плотной стеной вздымался над полем дружный рев погони.
Колени у парня подогнулись, бессильно опустились плечи.
Пандурин — огромный, тяжелый — налетел на него, одним ударом сбил с ног, ткнул лицом в траву, крепко притиснул к земле коленом.
— Ты бегать, да? Бегать? — хрипел он, выкручивая пареньку руку до тех пор, пока кости не затрещали.
— Пусти! — закричал от боли парень.
Остальные преследователи сгрудились вокруг — потные, запыхавшиеся, они хотели скорей узнать, что произошло, кто этот человек, отчего он удирал, точно затравленный заяц.
— Знаю я, кто он такой, знаю! — бормотал старый полицейский, проворно и умело стягивая руки беглеца ремнем. Затянув узел, он поднялся.
Но парень уже справился с первым испугом.
— Ничего ты не знаешь! — крикнул он и, отведя назад плечи, встал на колени, а затем ловко поднялся на ноги. — Что ты знаешь? Что? — кочетом налетел он на Пандурина. — Сейчас же отпусти меня! Ты дорого мне за это заплатишь!
— А ну, потише! — невозмутимо отвечал бывалый полицейский и с силой дернул ремень, конец которого он накрутил себе на руку.
Чтобы не покалечить руки, пареньку пришлось снова скрючиться и быстро обернуться к Пандурину спиной.
— И вы туда же! — обратился он к крестьянам, чуть не плача от обиды и боли. — Не стыдно? Ведь не богатеи вы какие-нибудь! Товарищи!.. Что вы гнались за мной? Что я вам сделал? Неужели нет у вас сознания?
— А зачем удирал? Зачем? — отозвалось несколько голосов.
— Зачем удирал? Да ведь этот сумасшедший чуть меня не убил своей палкой! Пусти же! Да отпустите меня! — заметался связанный паренек.
Пандурин еще короче подтянул ремень и стукнул свою жертву кулаком меж лопатками.
— Вперед!
— Погоди, бай Колю! — подняв руку, из толпы выступил человек лет тридцати, в кепке. — Давай-ка разберемся. Ты разве этого парня знаешь? Как это ни за что ни про что взять и связать ни в чем не повинного человека? Давай сначала расспросим…
— Назад! — еще яростней рявкнул Пандурин. — «Ни в чем не повинного»! Много ты знаешь. Этот малый — заговорщик. Из тех самых, что хотели в Арабоконаке царя убить.
— А-а! — оторопели крестьяне. — Вот оно что!
Вряд ли они перепугались бы больше, если б услышали, что этот незнакомый паренек прикончил собственного отца.
Пойманный тоже смешался: откуда этому темному мужику знать о его подпольной работе? И откуда эта уверенность? Уж не переодетый ли это агент?
Воспользовавшись общим замешательством, Пандурин сильно толкнул пленника и пинками заставил подойти к телеге.
Раздававшиеся позади негромкие возгласы звучали неуверенно, робко:
— Ну и что с того, что заговорщик!
— Отпусти человека!
— И мы тоже заговорщики, если хочешь знать!
Только один человек поднял голос — тот самый, в кепке:
— Ну что, теперь поняли? Поняли, каким мы дурачьем безмозглым оказались? Взяли да отдали хорошего человека в руки Пандурину!
5
И этой ночью он тоже допоздна ворочался, не мог заснуть. Устал до полусмерти, а сна все не было. Радость, испытанная им в городе и в околийском управлении полиции, продолжала жечь мозг, отгоняя сон от припухших век.
…Он нарочно остановился на Верхнем постоялом дворе, у самого въезда в город. Быстро распряг телегу, швырнул коровам охапку сена, вскочил на незаседланного коня и, держа копралю наперевес, точно казачью пику, погнал перед собой связанного пленника.
Так они прошли через весь город.
Сколько народу сбежалось глазеть на них — батюшки-светы! Улица, что ведет к околийскому управлению, была сплошь забита — тут тебе и детишки, и взрослые, и горожане, и приехавший на базар деревенский люд. Даже Лало Бочонок, самый богатый во всем городе торговец, — и тот вышел из своей конторы.