Страница 12 из 31
Исследователи ещё не могли сказать, что знают о клинописи всё. Количество текстов — древнеперсидских, вавилонских, ассирийских, шумерских, эламских — росло лавиной: каждая новая экспедиция привозила тысячи табличек. В музеях мира их сейчас насчитываются чуть ли не сотни тысяч, а находки продолжаются — древние обитатели Месопотамии были людьми образованными и пишущими. Всё, вплоть до чеков в магазинах Вавилона, выписывалось на глиняных табличках и обжигалось. За тысячи лет своего существования великие древние цивилизации оставили их несметное число.
Казалось бы, учёным уже давно не до Бехистунской надписи. Но вновь и вновь к скале приезжали экспедиции, разбивали лагерь у родника и разворачивали сложное альпинистское снаряжение…
Большие экспедиции Джексона в 1903 году и Уильяма Кинга в 1904 году снимали копии с надписей, стараясь разгадать сомнительные и выветрившиеся строки. Последняя из крупных «копировальных» экспедиций под руководством профессора Камерона пришла к скале в 1948 году. Историки с помощью нефтяников вбили в скалу множество крючьев, соорудили лестницы до самого монумента и изготовили люльки наподобие малярных, в которых можно было более или менее свободно передвигаться вдоль надписи. Эта экспедиция не перерисовывала надписи, а снимала с них слепки.
Свыше ста лет продолжалось изучение монумента. Поистине надо отдать должное Дарию: он задал учёным нелёгкую задачу. Но они отнеслись с уважением к его просьбе: насколько известно, никаких попыток повредить гордую надпись, повествующую о победах древнего царя над соперниками, не было.
Персеполь
Лес колонн
Если Бехистунская надпись — памятник апофеоза персидской державы Ахеменидов, то драматические события, связанные с Персеполем, знаменуют конец не только этой державы, но и того древнего мира, возникшего на берегах Нила и Евфрата, который медленно и высоко поднялся в пирамидах и храмах Карнака, Ниневии и Вавилона и рассыпался от яростного удара небольшой армии македонского полководца. Ещё будет доживать свой век Вавилон и будут сменяться владыки на египетском троне (правда, из соратников того же Александра), но огонь, сожравший персепольский дворец, ознаменовал не только гибель этого великолепного памятника архитектуры. Тогда, как пишет английский археолог Мортимер Уилер, «погибла вся средневосточная цивилизация, для которой прошли времена творческих порывов…».
Персепольский дворец — ровесник Бехистунской надписи. В те же годы, когда Дарий, уничтожив соперников, добился безграничной власти в ахеменидской империи, он, отлично сознавая важность парадного оформления власти в объединённом благодаря лишь военной силе государстве, раскинувшемся от Кавказских гор до Египта, задался и проблемой создания достойного центра империи.
Сузы, столица империи, хоть и были большим и богатым городом, но уступали, очевидно, и Вавилону, и Фивам, и, возможно, некоторым эллинским городам, таким как Эфес или Милет. Однако Дарию был не столько важен размер города, сколько соответствие центра империи всесилию её монархов. Поэтому для новой столицы он не стал брать за образец существующие города, а пошёл по стопам своего предшественника, Кира II, который замыслил строительство в Пасаргадах мемориала в честь своей победы над мидийцами — решающей битвы за владычество над Ближним Востоком. Там же и был похоронен Кир, погибший в 530 году до нашей эры.
Очевидно, Пасаргады и не предназначались для постоянной жизни там царя и двора. Раскопки на этом холме обнаружили громадную каменную платформу, к которой из долины поднимаются две широкие лестницы. У подножия холма найдены остатки небольшого дворца и башни, известной в тех местах под названием «тюрьма Соломона» (ещё одно свидетельство стремления приписывать всё непонятное знаменитым именам). К югу от Пасаргад, посреди пустынной равнины, стоит простое каменное строение на ступенчатом основании. Это — гробница Кира.
Остатки дворца в Пасаргадах говорят о том, что он был временным жилищем. Вернее всего, Кир намеревался построить там настоящий дворец, но за войнами и походами было недосуг. Сын его Камбиз покорял Египет и старался сохранить империю отца — ему тоже некогда было достраивать Пасаргады. Добившись власти, Дарий сначала обратил внимание на Пасаргады и начал строительство там, но, построив временный дворец из сырцового кирпича, забросил работы.
Прошло несколько лет, прежде чем Дарий отыскал другое место для дворца: величественные террасы, спускающиеся от горы Рахмед к реке Пульвар в пятидесяти километрах от нынешнего Шираза.
Там был храм и, возможно, небольшой город, основанный Киром. Имя «Персеполь» — город персов — дано новой столице греками, и известно оно нам из записок Клитарха, историка Александра Македонского. Персы, очевидно, называли его Парсой.
Древний персидский обычай возводить святилища на холмах соблюдён и в Персеполе. Террасы, на которых расположен город-дворец, город-святилище живого бога — царя царей, укреплены громадными каменными глыбами, выровнены, замощены и соединены широкими мраморными полированными лестницами, обрамлёнными барельефами — однообразными, скучными, но величественными. Всё здесь подчинено одной цели — подавить зрителя не только богатством и могуществом царя царей, но и организованностью, порядком этого государства, где всё подчинено единому плану, единой воле.
В ахеменидской Персии трудилось множество художников и ремесленников, свезённых со всех концов мира. Когда Александр Великий подошёл к Персеполю, он увидел у дороги громадную толпу изувеченных людей — это были попавшие в плен к персам греческие художники, скульпторы, резчики. Чтобы они не убежали, их жестоко калечили: лишали части тела или лица, ненужной при работе. У одних художников были отрублены левые руки, у других — ступни ног, носы, уши. Изуродованных греческих мастеров в Персеполе оказалось более восьмисот. А ведь, кроме них, на строительстве дворца работали египтяне, мидийцы, вавилоняне, иудеи, набатейцы, армяне — все те племена и народы, чья судьба была сломлена персидским завоеванием. Но вряд ли найдётся другой дворец в мире, в котором столь чётко и последовательно проводилась бы центральная идея — идея персидского могущества. Здесь воля иноземных художников была начисто подавлена главной задачей, и нетрудно представить себе, что, помимо мук физических, изуродованные художники испытывали муки моральные — заказчику и хозяину нужно были лишь их техническое умение и ремесло, но никак не творческое начало. Следствие этого — пилоны и стены лестниц, украшенные бесконечными, мастерски и точно выполненными, однообразными барельефами, которые повторяют в основном один и тот же мотив: царь царей на троне и вереницы одинаковых воинов, одинаковых данников, одинаковых подданных. Даже по тому, что сохранилось от Персеполя, очевидно полное торжество ранжира, порядка и солдатского строя.
Последовательность идеи более всего проявляется в главных зданиях сооружений Персеполя: зале приёмов — ападане — и тронном зале.
Ападана — квадратный зал, настолько огромный, что во время торжественных аудиенций в нём размещалось десять тысяч человек. Кровля зала, находившаяся на недосягаемой высоте семиэтажного дома, поддерживалась семьюдесятью двумя колоннами. Колонны персепольского дворца были изобретением ахеменидских архитекторов — Египет или Эллада подобных им не знали. Это прямые каменные столбы, вырастающие из высоких, мягко скруглённых баз и заканчивающиеся в высоте импостами — капителями в виде львиных или бычьих фигур, соединённых спинами. Колонны не отступали к сторонам, как принято, чтобы открыть перспективу пространственного объёма. Они стояли равномерно по всему залу, подобно лесу, отчего терялась перспектива и получался застывший окаменевший лес, который придавал дополнительную статичность дворцу, где время должно было послушно остановиться у ног владыки мира.
Неудивительно, что археологи не могут до сих пор найти ответа на, казалось бы, элементарный вопрос: а где же в этом зале место для царского трона? Зал одинаков со всех сторон, он сам по себе мир без конца и начала, трон мог стоять везде и нигде. Высказывались даже предположения, что залы Персеполя — сокровищницы, как бы музеи награбленного и свезённого со всего мира добра.