Страница 11 из 31
Накше-Рустам, гробницы Ахеменидских царей. Иран
Первым, обратившим внимание на клинопись, был итальянский путешественник, один из последних гуманистов Возрождения, Пьетро делла Валле. Путешествуя в XVII веке по Ближнему Востоку, он увидел клинописный текст и даже скопировал часть его в своей книге. После него многие путешественники видели такие знаки на забытых памятниках и гробницах, на обожжённых глиняных табличках, в изобилии встречающихся среди древних развалин. Наиболее известен из них Нибур, немецкий учёный, в 1760 году отправленный в числе других историков в экспедицию на Восток датским королём Фридрихом. Через год после начала путешествия все участники, кроме Нибура, умерли. Ему бы самое время испугаться и бежать домой, в Европу, но Нибур продолжал путешествие в одиночестве и ещё шесть лет ездил из страны в страну. Он издал книгу «Описание Аравии». Книга пользовалась громадной популярностью, выдержала множество изданий. Ведь автор её был первым учёным, посетившим места, где до него со времён крестоносцев не ступала нога европейца. А в Европе об этих полусказочных странах хотели знать — Европа стремилась на Восток. И неудивительно, что, отправившись в египетскую экспедицию, Наполеон Бонапарт взял книгу Нибура с собой и не расставался с этой энциклопедией Ближнего Востока. Нибур тоже писал о клинописных текстах и связывал их с развалинами Персеполя — древней столицы Персии, о которой говорили греческие авторы. Там, как и в развалинах Вавилона, и в других городах Двуречья, было найдено множество табличек с клинописью.
Первый шаг к раскрытию тайны клинописи сделал Георг Гротефенд, человек, которого вполне можно отнести к «гениям одной ночи». Долгая жизнь его внешне являет собой пример педантичности, а карьера — от помощника учителя гимназии до директора лицея — может служить образцом для поклонников «золотой середины». Даже научные начинания Гротефенда (он основал общество изучения немецкого языка и написал ряд статей по немецкой филологии) никогда не поднимались над средним уровнем подобных работ и были преданы забвению вскоре после своего появления на свет. И надо же было случиться, что Георг Гротефенд, когда ему стукнуло двадцать семь лет, поспорил с приятелями, что расшифрует загадочные клинописные значки, о которых столько говорят и пишут. Это случилось в 1802 году.
Гротефенд был человеком чрезвычайно ответственным и серьёзным. Если он обещал что-то сделать, он делал. И вот ему волей-неволей пришлось стать гением, потому что только гению было под силу за несколько дней решить, казалось бы, неразрешимую задачу. По нескольким плохо скопированным обрывкам клинописных текстов, не имея никакого представления о строе языка, не будучи даже твёрдо уверенным, что в его распоряжении надписи, а не орнаменты, не зная, изображают ли эти знаки буквы или понятия, как китайские иероглифы, — не зная ровным счётом ничего, Гротефенд установил, что надписи сделаны на древнеперсидском языке, что клинопись читается слева направо, а тексты, попавшие к нему, — надгробные надписи Дария и Ксеркса.
Выиграв пари, Гротефенд сделал об этом доклад в Геттингенской академии, который прошёл почти незамеченным, и вернулся к учительской работе и проблемам немецкой филологии.
В распоряжении Гротефенда были лишь маленькие обрывки надписей, и причём только на одном из основных языков клинописи — на древнеперсидском. Для того чтобы проверить его открытие и завершить составление древнеперсидского алфавита, нужен был длинный текст. Этим текстом оказалась надпись Бехистунского монумента. Она состоит из 515 строчек на древнеперсидском, 141 строчка на вавилонском и 650 строк на эламском языке. Но об этом ещё никто не знал…
После того как слухи о существовании монумента и большой клинописной надписи дошли до Европы, французские исследователи пытались скопировать её. Несколько дней они провели у Бехистуна, ободрали в кровь ладони, разбили колени, вколотили в скалу множество кольев, а в результате вернулись обратно во Францию с официальным заявлением о том, что до надписи добраться невозможно. Французы не знали, что к тому времени, когда они в полном отчаянии покинули надпись, она была уже тщательно скопирована и человек, совершивший этот альпинистский и научный подвиг, сидит неподалёку от них, стараясь расшифровать текст. Этот человек был англичанин Раулинсон.
Открытие Гротефенда стало только самым началом исследования клинописи. Дальнейшие шаги в этом направлении связаны с именем Г. Раулинсона. Раулинсон был английским офицером, который имел счастье в семнадцатилетнем возрасте встретить на корабле, плывущем в Индию, Джона Малькольма, губернатора Бомбея и известного ориенталиста. Губернатор за долгие недели плавания смог внушить юноше страсть к исследованиям Востока. Пути Раулинсона и Дария скрестились в 1837 году у деревни Бехистун, где на скале выбита уже знакомая нам надпись. В тот день началась история научного исследования Древней Персии и Вавилона.
Раулинсон, переведённый из Индии в Персию, узнал о Бехистунской надписи от местных жителей. Когда же он взял краткий отпуск и приехал к Бехистуну, он сразу понял, что именно этот текст может помочь расшифровать клинопись. Причем следует оговориться: Раулинсон ещё не знал ни об открытии Гротефенда, ни о французской экспедиции, которая уже укладывала в Париже многочисленные чемоданы.
Все попытки Раулинсона добраться до надписи снизу, путём, вскоре избранным французами, были безуспешны. Но Раулинсон не собирался сдаваться. Сто метров от ручья до надписи. Пятьдесят метров вертикальной скалы. Нет, так ему надпись не скопировать. Но если не снизу, то, может быть, сверху? И Раулинсон запасся верёвкой, совершил нелёгкое восхождение по обратной стороне крутой скалы, и вот спустя несколько часов он стоит на её вершине. Внизу, в трёхстах метрах, невидимые сверху Дарий и его враги.
Раулинсон спускался к надписи по верёвке, привязав к спине рулоны бумаги. Достигнув надписи, он, то раскачиваясь над пропастью, то примостившись на узком карнизе, час за часом, обливаясь потом, рискуя в любой момент сорваться, копировал знаки. Зарисовав девять из тринадцати колонок текста, Раулинсон смотал верёвки и рулоны бумаги, вернулся в Тегеран и уселся за расшифровку. К тому времени он получил и журнал с докладом Гротефенда, который ему во многом помог.
Через несколько лет работы Раулинсон, к тому времени уже консул Великобритании в Персии, известный исследователь Востока, представил Лондонскому азиатскому обществу не только копию большей части Бехистунской надписи, но и её перевод.
Разумеется, на этом исследование надписи не прекратилось. Ведь Раулинсон перевёл только один из её текстов — древнеперсидский. С остальными двумя пришлось повозиться, тем более что вавилонский язык оказался не буквенным, как древнеперсидский, а весьма сложной системой, в которой один и тот же знак в зависимости от положения мог означать и букву, и слог, и слово. В среде учёных произошло некоторое замешательство, но кое-кто, а среди них и Раулинсон, верил, что и эту языковую систему разгадать можно. Так и случилось. Через несколько лет были найдены глиняные таблички — школьные учебники, в которых для школьников Древней Персии давался перевод этой системы письма в буквенную. Находка оказалась такой своевременной и пришлась так кстати, что тут же появились скептики, ставившие под сомнение её подлинность и уверявшие, что с помощью «словарей» никакого текста прочесть нельзя.
Тогда Лондонское азиатское общество пошло на редкий эксперимент. Вновь найденную вавилонскую надпись послали четырём различным специалистам, в том числе Раулинсону. Каждого попросили перевести текст, пользуясь древними словарями. Причём ни один из четырёх не знал, что тот же текст получили трое его коллег. Учёные выполнили просьбу общества, и, когда ответы сличили, оказалось, что они практически идентичны.
Так завершился первый этап расшифровки клинописи.