Арктическое лето

Новость дошла до Моргана по официальнейшему из каналов – он узнал о смерти Масуда из «Таймс». В тот момент, когда Морган прочитал страшное сообщение, ему показалось, что мир вокруг застыл в ледяном молчании. Произошедшее казалось невозможным, и тем не менее это был свершившийся факт, да еще зафиксированный типографским станком. История казалась темной, намекающей на какие-то мрачные обстоятельства, но в течение последующих недель все прояснилось – Масуд умер от почечной недостаточности. Обычная смерть, в которой не было ничего исключительного, в возрасте сорока семи лет. Они часто говорили, шутя только наполовину, что видят себя глубокими стариками, сидящими под деревом где-то в Индии. Теперь Моргану пришлось сидеть там в одиночку.

В последние годы жизни к Масуду вернулась его привычка подолгу не отвечать на письма. Когда же отвечал, то писал в такой официально-помпезной манере, что Моргану казалось – лучше бы не писал вообще. В этот же период своих отношений они отдалились друг от друга, и тем не менее воспоминания о прошлом никогда не умирали в душе Моргана. Ведь были же времена, когда возможным казалось все самое важное, что их связывало! И что-то от этого чувства, от этих надежд и воодушевления продолжало мерцать где-то неподалеку, а теперь вспыхнуло снова, маленький огонек в тумане отчаяния.

Морган съездил в Алигар, но так и не смог заставить себя пройти мимо дома, где они с Масудом жили вместе целую неделю четверть века назад. Он слышал, что дом брошен и медленно разрушается. Двое сыновей Масуда занялись торговлей, и ухаживать за домом им было некогда, да юноши и не понимали, к чему заботиться о такой развалюхе. Морган не пошел смотреть бывшее жилище Масуда – бог знает, к чему это могло привести!

Не поехал он и в Девас. Магараджа умер через полгода после смерти Масуда, в начале зимы. Но его уход из жизни оказался более унизительным и одновременно более публичным. Еще живя во дворце Бапу-сагиба, Морган наблюдал начало конца. Неряшливость в деле бюджетных расходов, неумелое управление – все подрывало репутацию магараджи в глазах британских чиновников. И стало еще хуже, когда сын и наследник магараджи, венценосный принц, заподозрил, что отец пытается отравить его, и бежал. Когда финансы штата окончательно истощились, магараджа попытался вступить в переговоры с правительством Индии, которое могло бы ему помочь. Но все замыслы завершились провалом, потому что обе стороны в переговорах выставляли друг другу условия, которые никто из них не смог бы выполнить. Пиком этой истории стала поездка магараджи на юг Индии, когда, вместо того чтобы двигаться намеченным маршрутом, Их Высочество резко повернул налево, к Пондичерри, который все еще находился в статусе французского анклава, и остался там, отказываясь уезжать. Их Высочество, вероятно, считал, что такое поведение усилит его позиции, но, по сути, этим шагом он сдал свою игру. В Девасе, под началом сына Баху-сагиба, было учреждено временное правительство, а магараджа уже никогда не вернулся в собственный дом, четыре года спустя умерев в Пондичерри от, вероятно, разбитого сердца.

Малькольм навестил магараджу в ссылке, и Бапу-сагиб, рассказывал он потом, положил голову ему на колени и рыдал как дитя. Слышать об этом было ужасно, и Морган взволновался – британские власти, как это случилось и с Масудом, вели себя одновременно и корректно, и глубоко ошибочно. Их ошибка состояла в том, что за суровой буквой протокола они не видели человека; не видя же человека, они не могли знать, насколько прекрасен он в свои лучшие моменты.

Все это было в прошлом. И лучше, вероятно, чтобы в прошлом все и осталось. Есть что-то пораженческое в постоянной оглядке назад, когда ты имеешь только одну жизнь, да и та ежечасно и ежеминутно утекает меж пальцев. Горе способно разрушить самую мощную крепость, возведенную тобой. И тем не менее Морган не смог уехать из Алигара, не нанеся себе укола в сердце.

Он прибыл в город по приглашению университета, ректорат которого просил его оказать им честь и стать пожизненным почетным членом студенческого союза. Таким образом, избежать свидания с прошлым Моргану не удалось. Уже по пути в университет он вспомнил свой первый визит сюда, когда его сопровождал Масуд, и свое весьма неблагоприятное впечатление от этого заведения. С тех пор мало что изменилось. В пыльной атмосфере разложения и религии было трудно дышать. А принимавший его хитрый проректор, с которым Морган был вынужден общаться, являлся главным врагом Масуда.

По завершении официальной церемонии Морган обратился к этому человеку за помощью.

– Перед тем как уехать, – сказал он, – я очень хотел бы посмотреть…

– Да-да. Все уже организовано. Один из наших студентов проводит вас.

Университетская мечеть содержалась в полном порядке, а вот прилегающее к ней кладбище, за которым, видимо, не было должного присмотра, все заросло травой и кустами. Могила Масуда, находившаяся рядом с могилой деда, была в жутком запустении. Траве позволили расти поверху и по краям, а мраморную плиту, по-видимому, не чистили много месяцев. Похоже было, что к могиле уже давно никто не приходил. Умер всего восемь лет назад – и уже совершенно забыт.

Студент, которого назначили Моргану проводником, худощавый юноша, похожий на фанатика, сразу же указал на надпись, украшавшую гробницу. Это была строка из мусульманского поэта Икбала. Но Морган жестом остановил его.

– Если вы не возражаете, – сказал он, – я хотел бы остаться наедине с моим другом.

Юноша был озадачен. Как мертвый может быть другом? Но какое еще слово подходит лежащему под землей, память о котором для близких ему людей никогда не минет безвозвратно?

Несколько минут Морган повозился над могилой, вырывая сорняки и пучки сухой травы, но потом осознал бессмысленность своего занятия. Некоторое время слезы текли из его глаз, хотя и не слишком обильно – ведь столько лет прошло! Завтра он сядет на поезд до Калькутты и уже никогда не вернется. Но это почти ничего не значило – что проку в общении с холодным могильным камнем? Что действительно имело смысл, пребывало невидимым. Единственной защитой от власти времени, как он узнал в Египте, была любовь, что переживает человека и живет собственной жизнью, полной тайн и чудес.

Поэтому мыслями он обратился к настоящему. Нашел укромное местечко и с полчаса посидел, размышляя. Некоторое время он думал о Масуде, а потом внезапно начал задремывать. Он был уже далеко не мальчик, и тело время от времени его подводило. Хотя, собственно говоря, так происходило всегда.

А в общем-то, так ли уж все плохо? Теплый день, успокаивающее жужжание пчел, летающих над могилами. Эти мелочи значили очень много – они являлись частью Жизни. Жизни величественной и прекрасной, и в этом был ее смысл.

Наконец Морган почувствовал, что пора уходить, хотя и не знал, как правильно это сделать. Он стоял у могилы, ожидая, что найдет нужные слова прощания, но на ум ничего не приходило. В конце-то концов, достаточно слегка кивнуть, протереть глаза и отправиться назад по тропинке, которой он пришел от ворот кладбища.

Где стоял, с сердитым видом ожидая его, худой студент.

– Вы готовы? – спросил он.

Неясно было, что он имеет в виду. Официальная часть визита завершилась, и Моргану предстояло просто уехать. Но тем не менее он улыбнулся юноше и кивнул.

– Да, – сказал он. – Я готов.

От автора

В своих исследованиях я главным образом опирался на тексты самого Э.М. Форстера, художественные и нехудожественные, включая его дневники (Издательство «Пикеринг и Чатто», 2011) и письма (изданные Мэри Лаго и Ф.Н. Фурбанком в «Бэлкнап-пресс» издательства «Гарвард Юниверсити-пресс», 1983, 1985). Я благодарен Сообществу романистов как литературному представителю наследия Форстера за возможность цитировать из этих источников. Сообществу настоятеля и ученых Королевского колледжа в Кембридже, а также Сообществу романистов я благодарен за возможность цитировать неопубликованные работы Э.М. Форстера. Хочу заметить, что различные цитаты из романа «Поездка в Индию», которые я рассредоточил по своему тексту, имели целью показать разнообразие источников, из которых писатель черпал свой материал. Должен также отметить, что я использовал реальные диалоги, записанные Форстером (и другими людьми) в письмах и дневниках. Я несколько изменил их, исходя из того, что никто с абсолютной точностью не запоминает свои разговоры, даже собственные. С другой стороны, я стремился быть предельно аккуратным в воссоздании образа Индии – в отношении способов обращения и использования топонимов. С подобной же целью я не модернизировал правописание, за исключением пары слов.