Страница 60 из 77
Минутами ей была ясна логика искушений, она спасалась, отгадывая загадки, которые задавали своенравные причудливые голоса, до нее уже не долетали их прерывающиеся созвучия. Она обрадовалась, поймав себя на том, что для нее потеряна ценность обычного порядка вещей, что она способна безотчетно отдаться мимолетному чуду — окунуться в этот голос, хотя ее смущала его восторженность. В то же время она ненавидела его, и в этом не было противоречия — ведь он выманил ее из раковины, из безопасной тишины — в боль, теперь она боится и своего голоса и его, дорого платит, улетая мечтой в бесконечную даль, в высокое небо. Она была готова на самые интимные ноты в голосе, но не видела губ, из которых исходит его голос, а ей нужно было их видеть, во что бы то ни стало, каждое движение. Она должна отстоять все, что ей дорого, что отныне принадлежало только ей, таилось в его дыхании, прилетало из тишины. Она наслаждалась звуками этого голоса, он звенел, жег все с новой силой, не утихал, заглушал неверие и равнодушие, отдавался эхом в пустоте, возникал из воздуха, жил сам по себе, заявлял права на ее тело, пронзал уши, раскрывал глаза, уводил от повседневности, куда-то звал, переливался от самых незначительных колебаний.
Все в доме казалось ей не таким, как вчера, нашлась рукавичка Алеша, которую она считала потерянной, вечером, лежа в постели, она услышала, что ветер рвет крышу и точит край трубы. Она рассмеялась, когда, приняв к вечеру ванну, вспомнила, что утром уже купалась, но ей захотелось снова ощутить, как струится по телу вода, как вздымается, когда погружаешься в нее, как опускается с нестройным плеском, когда встаешь. По дороге на рынок она слышала голоса в магазине, в мясной, в парикмахерской, они безжизненно витали над головой, исчезали, казались иллюзорными, хотя она снова и снова убеждалась в их реальности и первозданности. Порой она была готова открыть свою тайну людям, чтобы самой себе подтвердить существование голоса, который так неожиданно открыл в ней еще одни уши, о которых она забыла или вообще не знала. Все случилось именно так, как она предполагала.
Она подошла к столу, включила утюг, руки чувствовали, как он нагревается, какое непривычное тепло, подумала она, и вдруг помертвела от страха. Она ждала его голоса, а его все не было, дверь в прихожую оставила открытой, боялась пропустить звонок. То и дело поглядывала на мужа, он лежал на диване, углубившись в газету. С каким шумом он ее переворачивает, сказала она себе, почему газеты печатают на такой шелестящей бумаге. Когда телефон зазвонил последний раз, Янеза не было дома, его вызывали в дирекцию, до сих пор не получили его последнего отчета. Она все ему передала за обедом, но он только отмахнулся, пошли они к черту, ей даже на миг стало весело, давно он не чертыхался, а потом сказала себе — ведь он только передо мной посылает их к черту. Если телефон зазвонит еще раз, это будет его голос, он уже трепещет у него в горле, уже летит к ней с террасы отеля. Что-то он запаздывает, обычно он звонит до обеда, когда уверен, что дома никого нет, кроме нее. Она вздрогнула — может быть, он заболел, мечется в жару или уехал и больше не позвонит, а значит, все это был обман, привычка к победам, — скучая в отпуске, он просто позабавился ее голосом!
Рука замерла и соскользнула с утюга, неужели он больше не позвонит, что она будет делать весь день, где найдет другие голоса, с которыми сроднится, она уже не улетит мыслью вдаль, не рассмеется над пауком, из сетей которого в кладовке удерет муха, снова придется слушать радио, что-то о племенных быках, размышлять о чем попало, жизнь всегда что-нибудь подкинет, она отдернула руку, обожглась, зазвонил телефон.
Она бросилась в прихожую, закрыла дверь, муж не должен слышать, с кем она говорит, и тут же придумала: Ольга спрашивала, есть ли у нее билет на концерт хора, поют, как соловьи, она подняла трубку.
— Это вы, товарищ Ленарт?
Резко ответила:
— Нет! Его жена.
Голос в трубке притих, секретарша директора, снова спрашивает Янеза, без конца звонит, моложе меня на десять лет, прижила ребенка, видно, еще одного захотела, она сжала губы.
— Извините, пожалуйста, что я звоню второй раз. Я думала, товарищ Ленарт дома. Мне поручили напомнить, что позавчерашний отчет еще не получен.
Она ответила разочарованно:
— Хорошо, я передам.
Положила трубку, застыла, конечно, что-то случилось, сказала она себе, что с ним, он уже стал частью ее покоя и привычной жизни. Но он же не обязан звонить каждый день, успокаивала она себя, я просто дура, я так жду звонка, будто все в мире для меня перестало существовать, будто голос мой отделился от тела, будто вечером я не смогу зажечь свет, не узнаю в постели мужа. Когда она сказала о звонке секретарши, он напал на нее.
— Я вообще телефон отключу! И дома покоя не дают!
Как он ловко притворился, что секретарша для него — десятое дело, подумала она, а все мысли только о ее звонке.
— Тебе придется привести вескую причину.
Он ответил:
— Я скажу им… Ну… Что у тебя больные нервы и ты выходишь из себя при любом телефонном звонке. Так рекомендовал врач.
Она снова подошла к столу, рука искала утюг, как он быстро остывает, повернулась к мужу спиной.
— Придется, пожалуй, найти более убедительное объяснение.
Он расхохотался.
— Да что с тобой? Ты уже не можешь жить без телефона! Вспомни, какую сцену ты мне устроила, когда я его поставил! И с кем же ты больше всего болтаешь? С Ольгой? Симоной? Бертой? Почем брала яйца? Ты видела, какие в новой «Бурде» чудесные выкройки для летних платьев? Читала про шведского наследного принца, который влюбился в простую женщину? Ты знаешь, Эрна все ходит с этим снабженцем, ну, как там его зовут, у него трое взрослых детей… Что будешь сегодня варить на обед?
Она стояла у стола, половину из того, что он говорил, пропустила мимо ушей, слова уплывали куда-то в сторону. Битый час глажу одну рубашку Алеша, подумала она, и вдруг поняла, что муж умолк на полуслове, будто пополам его разрезал. Ясная мысль делится на равные части, их можно менять местами, рассекать, переставлять как угодно, она быстро оглянулась, увидела, что он задремал. Разве он не пойдет сегодня в кегельбан, испугалась она, может быть, он следит за ней? Но теперь все равно, он уже не позвонит, он никогда так поздно не звонил, ей нужно продумать завтрашний день, каждый час. Несколькими взмахами утюга покончила с рубашкой сына и разложила на столе рубашку Янеза, рука снова одеревенела, она с трудом двигала ею.
Он позвонит в дверь, а она подумает, что это телефон, но только прикоснется к трубке, снова звонок, она побежит открывать и увидит его на пороге. Они долго будут смотреть друг другу в глаза, потом представятся, она почти не расслышит его имя, произнесенное скороговоркой, ему изменит голос. Она захочет услышать еще раз, но он не повторит, видно, не понимает, как это важно. Не везет с телефонными звонками, улыбнется он, все не туда попадаю, и подождет, пока она оденется. Она будет в спешке открывать шкафы, снимать с вешалок платья, бросать их на кровать, ведь она не знает, какой цвет он любит, коричневый, зеленый, и ворот слишком открыт, не может же она ему показаться с голой шеей, а вдруг ему нравятся короткие юбки, что же они будут делать, только погуляют или он повезет ее куда-нибудь на машине и они посидят в ресторане, на террасе. Она начнет извиняться, что ему пришлось так долго ждать, но он улыбнется и внимательно посмотрит на нее. Только перед тем как сесть в машину, она спохватится и побежит к соседям, пусть Алеш побудет у вас, мы едем навестить сестру, она заболела, надеюсь, ничего страшного. В машине он будет смотреть на нее, она с удивлением обнаружит, что не старается спрятать от него худые плечи, которых всегда стеснялась. Смотрите на дорогу, заметит она ему с улыбкой, мы на шоссе, но он не отведет глаз, и она смущенно отвернется.
Она не станет спрашивать, куда они едут, не будет пытаться узнавать знакомые дома, деревья, не будет смотреть на людей, вся отдастся мечтам. Она не осмелится взглянуть на него, хотя ей так хочется рассмотреть его руку, она долго старалась представить ее себе, а сейчас, когда рука перед ней, на руле, она кажется ей нереальной. Она хочет видеть его лицо, такой ли у него сильный подбородок и глубокие глаза, как ей представлялось, но голос все подавляет, и лицо его исчезает в призрачной дымке. А когда через минуту она повернется к нему, желая убедиться, что он здесь, рядом, у нее перед глазами возникнет мерцающий мираж — образ его голоса. Они свернут на боковую дорогу, он остановит машину, наклонится к ней, она сразу узнает его взгляд, хотя глаз не увидит, почувствует его дыхание, услышит голос, но не сможет коснуться губ, шеи, он обовьет ее своим голосом, а ей безумно захочется, чтобы он обвил ее руками. Она не может жить только восхищением, она дрожит все сильнее, пылает, она оделась для него, интуитивно выбрала его любимый цвет, он обязан сказать, что она очаровательна, коснуться пуговиц на платье, плеч, шеи, колена, без этого она не вернется домой, ей не унять своей плоти одним лишь отторгнутым голосом, который может исчезнуть в любую минуту, оставив после себя горечь разочарования. Она должна сама положить руку ему на грудь, дотронуться до головы, старательно пересчитать морщины на лбу, шаловливо дернуть за волосы, нос, ухо, оцарапать его сильный подбородок. Она стояла у стола, как же долго я глажу рубашку Янеза, подумала она, все-таки он сегодня не позвонил, и вдруг почувствовала, что ноги у нее подламываются от усталости. Обожгись она утюгом, Янез тут же скажет: когда ты наконец перестанешь мечтать.