Мне ли бояться!..

Второй раунд мало чем отличался от первого, прыти у Кувалды не поубавилось, а из зала стали доноситься возгласы:

— Малыш, хватит бегать кругами! Стой смирно, пока тебе не врежут!

— Уложи его, Кувалда, на пол!

— Эй, ты, трус! Начинай драться!

Я не обращал на это внимания. Главное было — как следует погонять его. А он уже стал потеть. Видно, Кувалда сам сообразил, чего я добиваюсь, и сменил тактику. Видя, что я ничем не угрожаю ему, он стал делать резкие, короткие выпады, стараясь достать боковыми или круговыми ударами ногами. А потом и вовсе остановился, опустив руки, как бы подзывая меня к себе. В зале засвистели и затопали.

— Вас обоих дисквалифицируют! — крикнул толстяк из-за ринга.

Тогда мы опять схлестнулись, и он сумел-таки провести удар сбоку под нижнее ребро. Я сразу почувствовал, что пошла кровь, а он продолжал меня теснить, метя в основном в жизненные центры — в висок, в горло, в солнечное сплетение. Все же он был больше боксером, чем каратистом, потому что удары в прыжке у него удавались хуже, за исключением, пожалуй, кругового подошвой с поворотом. Этим он мне и залепил в брюшную полость. Я только охнул, и прозвучал гонг.

— Ну как ты? — спросил Петруха в перерыве, вытирая мне полотенцем лицо. — Не кисло?

— Нормально, — ответил я. Но под бинтами у меня уже намокло — я почувствовал.

Третий и четвертый раунды прошли с преимуществом Кувалды. Я берег живот, а он словно догадывался об этом и старался попасть в самое уязвимое место. Это было моей ошибкой, потому что я стал открываться, и он доставал меня и в голову, и в корпус. Перед пятым раундом Петруха спросил:

— Ты чего все за живот держишься, словно беременный? Смотри, налетишь на кулак.

А я и сам уже понял, что при таком заходе проиграю. Будь Кувалда чуть поточнее — я бы давно дрыгал на полу ногами. Поэтому, когда он рванул мне навстречу, я больше не стал отсиживаться, а так же заработал руками и ногами, как пропеллер. Мы оба налетали друг на друга, словно пауки в банке, а публика заходилась в экстазе. Тут уже и я потерял хладнокровие, не чувствуя ни боли, ни цели, лупил по чему ни попадя. Зрелище, наверное, было еще то. Вот почему они все орали вокруг и швыряли на ринг, что под руку подвернется. Перерыв даже пришлось немного продлить, чтобы площадку очистить. Но это было кстати: и я, и Кувалда измотались настолько, что хоть выжимай.

— Долго ты так не продержишься, — сказал Петруха. — Я ведь знаю, что тебя порезали в общаге, приятель твой рассказал. Намокли, поди, бинты? Мой тебе совет: ложись под удар, и дело с концом. Себя побереги.

— Тогда какого черта?.. — выругался я. — А вы, должно быть, заранее на Кувалду ставили?

Петр Степанович только усмехнулся. Вот тоже сволочь. Они, значит, все продумали.

— Все равно тебе не выиграть, — сказал Петруха.

— Посмотрим.

Я вдруг понял, почему Кувалда мне сразу стал в живот метить, видно, успели ему шепнуть. Но мне это лишь злости прибавило. Кувалда, наверное, даже не ожидал, что я наброшусь на него с такой яростью. Я загнал его в угол и месил, как тесто, пока он не свалился на колени, а судья не оттащил меня в центр. Потом Кувалда поднялся, и мы продолжали. Он здорово удар держал, как груша. Но все равно шестой раунд остался за мной.

В седьмом я стал его дожимать, потому что он уже плыл, и мне только оставалось нащупать лазейку, окошечко. Блоки его летели, и получалось, что он сам себя хлещет, а публике это страшно нравилось. Теперь они кричали:

— Малыш! Малыш! Добей его, гадину!..

Сейчас, мысленно сказал я, потерпите немного. И тут он ударил меня коленом в пах. Боль была адская, я сразу согнулся и получил снизу в челюсть. Все завертелось, и я уже лежал на полу, а судья наклонялся надо мной. Вот и уплыл твой миллион, подумал я. Черта с два! Я все же сумел подняться, хотя голова шумела, а в низу живота пульсировала боль, и отступал под хлесткими ударами к канатам, пока не раздался спасительный гонг.

— Ну? — спросил Петруха. — Заканчиваем?

— Хрен вам, а не белая булка, — пробормотал я спекшимися губами. — Вы что — не видели, куда он меня коленом двинул? А судья идиот? Это же не бой, а драка.

— А ты как думал? — произнес он.

В восьмом раунде я снова ушел в глухую защиту, ждал, когда уймется боль и восстановятся силы. А Кувалда, по заявкам зрителей, пытался раздавить новую гадину, то есть меня. Но это у него плохо получалось, потому что он и сам уже выдохся. Но по очкам преимущество было на его стороне. Ему оставалось лишь дотянуть в таком темпе до конца, и все, победа обеспечена. Наверное, так он и решил.

А я сделал свою ставку на девятый раунд. Мы оба уже не прыгали — сил не было, только кружили вокруг друг друга, делая выпады и отмахиваясь, а я все ждал, когда Кувалда раскроется. И наконец дождался. Находясь от него на некотором расстоянии сбоку, я сделал скачок вперед, а затем сильный прыжок вверх и резко выбросил обе ноги в его сторону — так, что пятки угодили ему прямо в лоб. Я постарался вложить всю свою силу и энергию в этот удар: знал, что другого случая не представится. Голова его запрокинулась, и он отлетел к канатам, падая навзничь. Все, больше он не поднялся, только ворочался на полу, пытаясь оторвать туловище, а в зале стоял вой. Они снова начали швырять на ринг что попало, и я побоялся, как бы не угодили в голову какой-нибудь тарелкой. Через некоторое время ко мне подошел судья и поднял мою руку, объявляя победу. Шоу-девушки выскочили на ринг, задирая под музыку ноги. А я был словно в тумане — настолько оглушен и измочален.

— Я говорила, что ты выиграешь! — крикнула мне крашеная блондинка, носившая мой номер. — Я приду за тобой, не уходи.

— Молодец, поздравляю! — сказал мне и Петр Степанович, когда я шел по коридору.

Я покосился на его протянутую ладонь, но пожимать не стал. Больше всего мне сейчас хотелось растянуться на матах и не шевелиться. Так я и сделал, когда вошел в нашу комнату. Заметил только, что сухощавого уже увезли, а пол вытерли. Вслед за мной приковылял Кувалда, но я уже не обращал на него никакого внимания.

Я пролежал так минут двадцать. Затем открыл глаза и увидел толстяка с Петром Степановичем за столом.

— Давайте, — сказал я им.

Толстяк перегнулся и бросил мне на грудь целлофановый пакет.

— Здесь шестьсот пятьдесят тысяч, — сказал он. — Расписки не надо.

Я взял пакет двумя пальцами и швырнул обратно.

— Речь шла о миллионе.

— Правильно, — согласился он. — В зависимости от величины ставок. А они были маленькие. Минус комиссионные. Так что бери и не шурши. — И он снова перебросил мне пакет.

— Кроме того, — вставил Петр Степанович, — ты нарушил правила.

— Это как же? — спросил я.

— Перебинтовал живот, чтобы уменьшить силу ударов. А это запрещено. Тебя можно вообще дисквалифицировать.

— Ловко чешете. — На этот раз я метнул пакет в его сторону. — Отсчитайте свои десять процентов.

— Уже сделал. — И пакет вновь оказался на моей груди.

Больше я не стал играть в этот бейсбол. Черт с ними! Я положил деньги под голову и решил вздремнуть, пока не откроется метро.

Часа через два меня растолкала крашеная блондинка. Она была уже одета, с сумочкой через плечо. А по возрасту не старше меня.

— Малыш, — сказала она, — хочешь, поедем ко мне?

Я подумал и кивнул. Все равно деваться было некуда. Около подъезда толстяк в шляпе провожал разъезжающиеся иномарки.

— A-а, герой! — заметил он меня. — Через неделю еще матч. Примешь участие? Ты понравился.

— Сейчас я понравлюсь еще больше. — Я подошел к нему и обеими руками надвинул шляпу по самые уши, так, что даже его бульканья не стало слышно.

13

Когда мы приехали к ней на Разгуляй и отпустили тачку, она сказала:

— Если хочешь со мной переспать, предупреждаю сразу: пятьдесят долларов или по курсу.

— Я хочу просто поспать, — ответил я.

Она истолковала мои слова по-своему.