Страница 18 из 36
Дался ей этот миллион. Я бы взял: хоть сразу, хоть в рассрочку, потому что идеал — понятие отвлеченное, дым над головой. Да и у кого он есть в наше время? Я вообще-то хотел бы быть богатым. Но наполовину. Вот так. Чтобы одна половина богатая, а другая — бедная. Для равновесия. А по правде говоря, я уже начинал злиться, что пришел сюда. Ксения сверкала на меня глазами, ей хотелось, чтобы я сказал что-нибудь из того, чем она пичкала меня утром, а я нарочно молчал.
Они все продолжали пилить это бревно, пересаживаясь с места на место, Анжелика в перерывах открывала рот, как рыба в аквариуме, а Ксения подбрасывала все новые задания. Миллион или спасение незнакомого человека? Миллион или лучший друг? Миллион или десять лет в тундре со своим любимым? Язык у нее был хорошо подвешен, и в конце концов она так всех запутала и заговорила, что никто уже ничего не соображал. У всех перед глазами лишь зеленые бумажки плыли. Напоследок она приготовила еще одно испытание.
— Предлагаю вам такую забавную ситуацию. Два варианта. Один: в вашей жизни ничего не меняется, вы живете, как жили, плохо ли, хорошо — не важно, возможно, вы добьетесь успеха, возможно — нет. Другой: вам снова дают этот злосчастный миллион долларов, но вы начинаете новую жизнь, вы как бы рождаетесь заново, может быть, в иной семье, стране, времени. Подумайте хорошенько. Итак, в левый сектор пересядут «новые люди», в правый — «старые».
Пока шло великое переселение народов справа налево, Ксения продолжала говорить:
— Наша страна наконец-то вступает в цивилизованный мир, сбрасывает варварские одежки, и именно от вас, молодого поколения, зависит ее будущее, ее процветание и слава. Именно вы — молодые, красивые, умные, талантливые, способны впитать все то новое, что принесла нам демократия. Я даже завидую вам, друзья. Вам открыты все дороги, вам неведом страх. Что может быть лучше этого? Я вижу, что левый сектор значительно наполняется. Я понимаю вас: каждый хочет начать новую жизнь, да еще с таким стартовым капиталом! Нейтралы, а вы что медлите?
Я посмотрел направо: там сидело всего несколько человек, но и из них вскоре остались лишь три девушки, одна из которых чем-то напоминала мою сестру.
— Ну что, пошли? — спросила Полина. — А то мы тут как два волоска на лысине.
— Пойдем, — согласился я.
Только я почему-то не подумал, что мы можем пойти в разные стороны. Полина села в левый сектор, рядом со Светой, а я — с теми, кого было меньше. Не потому, что я всегда на стороне меньшинства. Просто пусть у меня даже плохая жизнь, странная, неудачная, но я сам в состоянии ее изменить, оставшись собой, со своими близкими и родными. А начать новую — это отрезать от себя даже память о них. Отречься от всего. Ловко придумано. Ай да Ксения, ай да волкодав!..
Левый сектор уже переполнился, и Ксения взмахнула рукой в его сторону:
— Вот оно — новое поколение России! У них будет все новое: мысли, любовь, счастье, сама жизнь. Я приветствую вас, сделавших свой выбор. А для вас исполнит также новую песню наша общая любимица — Анжелика!
Когда эстрадная прелестница закончила свой номер, Ксения приблизилась к нам.
— Ну а вы что нам скажете, друзья? Не скучно вам на одинокой дороге? — Микрофон торчал перед моим носом, и я забрал его. Меня прямо распирало желание врезать по всей этой буффонаде. Но больше всего было обидно за Полину.
— Здорово вы всех дурачите — вот что я скажу! — вырвалось у меня. — Я не умею говорить так же складно, как вы, но неужели эти ослы, там, не видят, что все вокруг — вранье? Тоже мне, «новые люди» нашлись! Зомби африканские. — Я заметил, что радостные возгласы стихли, а Ксения попыталась перехватить у меня микрофон, делая отчаянные знаки оператору. — Никто не против вашего миллиона, но что ж вы его на крючок сажаете? Кто так рыбу ловит? Лучше сразу — динамитом, чтобы все всплыли, особенно мальки. И еще: там сидит одна девушка, которую я люблю. И хочу, чтобы все об этом знали. Полина, ты меня слышишь? — Я повернулся в ту сторону, но Полина, покраснев, смотрела себе на колени, а все остальные, включая Анжелику и музыкантов, остолбенело уставились на меня.
— Ну все, хватит, — сказала Ксения. — Передача закончилась. Мы тебя уже вырубили.
— Благодарю за внимание, — произнес я в микрофон. — Всем — спасибо!
Минут через десять, когда стали уносить аппаратуру и расходиться, сторонясь меня, как чумного, ко мне подошла Ксения. Она уже успокоилась и незлобиво сказала:
— Ты мне всю концовку запорол, паршивец. Убирайся и больше не появляйся на моем горизонте. — Потом, подумав немного и улыбнувшись, добавила: — Ты знаешь кто такой? Пассионарий. Но, боюсь, ты об этом и не догадываешься.
В коридоре я нагнал Полину и ее друзей.
— Позвони мне завтра, — довольно прохладно сказала она. — Мы спешим. Я и не знала, что ты такой… — Она запнулась, подыскивая слово. Наконец нашла: — Несовременный. Это же все игра.
— Ладно, — согласился я. — Игра. И долго будем играть?
11
Путь из Останкино вел один — к Марье Никитичне. А больше переночевать было и негде. Я надеялся, что там меня все же не разыщут. Кроме того, у Аслана теперь и своих забот хватало, поскольку его соплеменников стали по Москве усиленно чистить и высылать пачками. Но не такой он был человек, чтобы оставить за кем-нибудь долг и кровь. А за деньги наймутся и русские, есть, которые продадут душу хоть Аслану, хоть Клинтону, хоть дьяволу. Будут сапоги лизать, лишь бы платили. Я поднял воротник куртки, замотался шарфом и пошел в сторону улицы Королева. Палатку нашу на всякий случай обогнул: не понравилась припаркованная рядом машина и те, кто сидел в ней. Наконец добрался до дома, влетел на второй этаж и позвонил в дверь. Долго не открывали, но все же проснулись. Леночкин отец оторопело уставился на меня, словно не узнавая. Потом посторонился. Перегаром от него несло, как из винных складов после бомбежки. На кухонном столе лежали остатки пищи, перевернутые бутылки, а его супруга спала на топчане, накрытая тряпьем. Ей ведь, так же как и Ксении, — лет тридцать, подумал я, а выглядела она на все пятьдесят. Да и сам он хорош, будто последняя жертва Чернобыля. Что за бардак они тут развели?
— Где Марья Никитична? — спросил я, осторожно переступая через портвейновую лужу.
Он махнул рукой, сел и налил себе полстакана какой-то дряни.
— Все. Умерла мама, — произнес он и осушил свою дозу. Потом взглянул на меня — глаза у него были красные — и добавил: — Вот так, Алексей. Выпьешь?
Я автоматически опустился на стул: эти его слова меня как обухом ударили. Не мог поверить. Только и спросил:
— Когда?
— В ночь с воскресенья на понедельник.
Позавчера, пронеслось в голове, когда меня резали в общежитии. А в руке уже оказался стакан, и мы выпили, не чокаясь. Пошла смерть гулять по Москве, подумал я. Вошла во вкус после третьего и четвертого октября. Марья Никитична, конечно, не от пули умерла, но причины-то, если покопаться, не так уж далеки. Если бы не было того, что вокруг, не было бы нищеты, страха, злобы, скопления какой-то нависшей над Москвой ненависти — пожила бы подольше. Вот и случилось самое худшее, чего я боялся.
— Когда похороны?
— Какие похороны! — скривился он. — Не знаю, на что гроб-то заказать! Вчера только в морг увезли.
Супруга его зашевелилась под тряпьем и что-то пробормотала, а меня теперь волновало только одно: Леночка. Как она и что с ней будет?
Словно угадав мои мысли, он произнес:
— Лена ее утром обнаружила и плач подняла, соседи сбежались. Потом уж мне позвонили. Ну, врача вызвали, чтобы, это, зафиксировать смерть… то, сё… У тебя денег нет?
— Нет, — покачал я головой. — Но я постараюсь достать. А можно у вас сегодня переночевать? В последний раз.
— Ночуй, — согласился он. — Мама к тебе хорошо относилась. А я тебя вот о чем попрошу. Забери ты завтра с утра Лену куда-нибудь на весь день, пока мы тут всей этой бумажной волокитой займемся. Да и ей лучше, не сидеть одной дома.