Вэйкенхерст

Двадцать девятого января был канун святой Агнессы, подходящий вечер для любовной ворожбы. В эту ворожбу верили все служанки, и Мод с детства знала, как прочесть имя будущего мужа в завитушках яблочной кожуры и как сосчитать, сколько лет до твоей свадьбы, по тому, сколько раз прокуковала кукушка.

В прошлое летнее солнцестояние Айви сорвала листок плюща, имя которого носила, со стены у кабинета отца и спрятала на груди. «Плющ, плющ, я тебя сорву, — пропела она со своей лукавой улыбкой, — на грудь тебя я положу». По этому заклятью должно было выйти так, что первый мужчина, которого она встретит, станет ее мужем. Потом она сказала с ухмылкой, что и правда встретила мужчину, но не сказала, кого именно.

Приближалась полночь. Мод сидела и ждала, закутавшись в одеяло. Огонь в камине погас, и комната промерзла. За окном в свете молодого полумесяца виднелись обледеневшие болота.

Вздор и морок, подумала Мод весело. Если бы старик Джубал знал, чем она тут занимается, он бы презрительно сплюнул табачную жвачку — и был бы прав. Мод прекрасно знала, что это ерунда, но все равно хотела это сделать. Отец наверняка объяснил бы такую непоследовательность тем, что она женщина.

На кровати лежал дешевый нож — Мод уговорила Дейзи купить ей этот нож в Вэйкенхерсте. Мод взяла его в руку. Очень приятно было ощущать его тяжесть.

Часы на первом этаже пробили полночь. Сжав нож покрепче, Мод со всей силы ткнула им в столбик кровати. «Не только столбик я проткну, — прошептала она, — до сердца Клема дотянусь. Неважно, бодрствует иль спит, пусть на меня он поглядит».

Ей казалось, будто она говорит не своим голосом, а слова старого заклятья — или все-таки нож в руках? — кружили голову, заставляя чувствовать себя сильной.

Мод ни на секунду не верила, что от заклятья будет результат, но впервые в жизни поняла, что чувствовали знахарки. И ведьмы.

* * *

— Мисс Бродстэрз считает, что ты заболела, — сказал отец Мод за обедом на следующей неделе. — Но ты не выглядишь больной.

— Я не больна. Со мной все в порядке, — сказала Мод, беря вторую отбивную с блюда, которое держала Айви.

— Она прислала мне записку, где пишет, что не следует давать тебе перепечатывать мою работу. Говорит, что это наводит тебя на «странные мысли». Это правда?

— Конечно нет. Я никогда не обращаю внимания на то, что печатаю.

— На будущее лучше держи свои мысли при себе — ты ее, похоже, расстроила.

— Мне очень жаль, папа. Ей уже лучше?

— Как я понимаю, через день-другой ей разрешат вставать. И хватит об этом.

— Да, папа.

Прошла почти неделя с тех пор, как они обсудили «важный вопрос» в ризнице, после чего у мисс Бродстэрз случился нервный приступ и она слегла. Накладывая себе картофель, Мод с удивлением поняла, что не чувствует ни вины, ни угрызений совести от того, что из-за нее дочь священника заболела.

Она сама виновата, решила Мод, добавляя в тарелку горчицы. Она встала у меня на пути.

* * *

Из «Книги Элис Пайетт»

перевод и толкование Э. А. М. Стерна

После того как эта ничтожная грешница в боли и мучениях родила четырнадцатого ребенка, она пыталась повеситься, ибо мечтала покинуть сей грешный мир. Но слуга ее мужа перерезал веревку. Тогда она побежала к реке и бросилась в нее, но платье удержало ее на плаву, и она не утонула. Ничтожная грешница побежала в дом сестры, та уложила ее в постель и пошла за ее мужем. Оставшись одна, ничтожная грешница попыталась зарезаться, но муж и сестра вернулись и забрали у нее нож. После этого ее заперли в комнате, и она все время была связана…

* * *

Передняя дверь хлопнула. Мод перестала печатать и вышла в коридор.

К ее глубокому удивлению, обе пары дверей в кабинет были распахнуты, внутри никого не было. Удивительно — отец никогда не допускал, чтобы до его письменного стола могли добраться любопытные.

Убедившись, что вокруг никого нет, Мод быстро проверила ящик, в котором он хранил записную книжку. Ее не было. Ее там не было со дня визита леди Кливдон. Мод подозревала, что отец забрал ее к себе в спальню, но пока что не решалась проверить.

Она подняла голову и с удивлением увидела за окном отца. Он был в саду, в том углу, где тисовая изгородь подходила к каналу. Было очень холодно, газон покрылся инеем, но отец стоял без пальто и шляпы, уставившись на канал.

Что он там делал? Что там вообще можно было увидеть, кроме льда и высохших стеблей тростника?

И письменный стол он оставил в беспорядке. Перо лежало там, куда он его бросил, чернила забрызгали страницу. Возможно, что-то в книге Пайетт его расстроило.

Следя краем глаза, не обернется ли он в ее сторону, Мод просмотрела абзац, который он только что написал.

«Потом эта ничтожная грешница сильно заболела, и люди думали, что она умрет, так что ее муж послал за священником, чтобы она могла исповедаться в своих грехах. Но у этой грешницы на совести было нечто, чего она никогда в жизни никому не открывала. И даже исповеднику она не стала этого открывать, хотя и знала, что за грех этот она будет проклята и ей придется вечно мучиться в аду».

Глава 17

Из дневника Эдмунда Стерна

9 февраля 1912 года

Признаюсь, этот абзац у Пайетт меня потряс. Но потрясение прошло, и я стыжусь собственного поведения. Что за мелодрама — броситься прочь из дома посреди зимы! Мне повезло, что я не простыл.

Зачем я вообще туда выбежал? Трудно сказать. Я только знаю, что, когда стоял там и смотрел на канал, я испытал странное ощущение вины и страха, особенно страха, хотя сам не пойму, чего я боялся. Потом я вдруг увидел что-то в воде, кажется, волосы — а может, водоросли. Я преисполнился убеждения, что подо льдом что-то есть. Что-то живое, что пытается вырваться. Я не знал, что это, знал только, что я боюсь и чрезвычайно сильно хочу, чтобы оно осталось подо льдом и не могло до меня добраться.

Холод привел меня в чувство. Это ощущение я испытывал вряд ли больше десяти секунд, но до сих пор очень отчетливо его помню.

Странные шутки шутит с нами разум! Пока я не прочел у Пайетт про ее «грех, который она никому не открывала», мне и в голову не приходило, что она способна вообще на какой-либо грех, не говоря уж о чем-то настолько серьезном, что много лет лежало грузом на ее совести. Именно это меня и потрясло. Именно поэтому я так резко отреагировал сегодня. Я так погрузился в свой перевод, что каким-то необъяснимым образом связал ее грех с собой. Вот почему я ощущал стыд и вину — а на самом деле чувство вины принадлежало ей.

Нужно остерегаться чрезмерной вовлеченности в работу, это не может не вредить здоровью. Я ведь еще и спал плохо всю прошлую неделю. Тут дело не в недостатке соития, по этой части дела идут вполне удовлетворительно.

Возможно, все дело в суматохе вокруг «Возмездия». Мисс Б. и священник только об этом и говорят. Они готовят то, что теперь называют «западной галереей», то есть комнату в башне, к его прибытию. Это не способствует покою.

Cum Ivy, stans. Sed non bene[18].

Позже

Я понял, что образ чего-то в воде, который привиделся мне сегодня днем возле канала, чудился мне и на кладбище в тот вечер, когда я заметил глаз в траве, то есть нашел «Возмездие». Странное совпадение. А может, не такое уж и странное. В обоих случаях я был возле воды. Наверняка в этом все дело.

12 февраля

Сегодня утром в церкви мне очень сложно было сосредоточиться. Я хожу к Святому Гутлафу с тех пор, как смог держать в руках молитвенник, и знаю каждый дюйм внутренней отделки церкви. Так почему же я только сегодня заметил, насколько там все связано с болотами?