Страница 16 из 38
На лице Авериной замешательство.
— Нуу… в общих чертах.
— Знаете, юноша, в мире больших денег и связей существует такая интересная сторона, как благотворительность.
— Ммм… — Даже не пытаюсь изобразить заинтересованность. Мне похер, если честно.
— Мы здесь собираемся, чтобы, например, дети с ограниченными возможностями, имели учебные пособия и необходимую базу для занятий в школе, или можем собрать средства для лечения больных онкологией. Возможности наши безграничны, и большой бизнес отдаёт крупную часть своих доходов для таких вот целей.
— Другими словами, дяденьки в костюмах, что выжирают вискаря за один этот вечер на хреналионы рубликов, с барского плеча детишкам на конфеты по карманам наскребут. Очень благородно.
Стерва, будто ледяное изваяние, застывает с непроницаемым лицом, будто казни ждёт, не меньше. Она вообще сегодня какая-то несмелая и молчаливая.
Я же его не боюсь. Меня тошнит от таких людей. Пора бы на воздух, проветриться…
— Вы считаете, что много знаете о жизни, Артём. Но на самом деле, не знаете ничего.
— Конечно, Владлен Дмитриевич. Вам виднее.
— Мне пора на сцену, произносить речь. На твоём месте, Кира, я бы не приводил его больше в приличное общество.
Даже не задевают слова старого хрыча. Больше заостряю внимание на реакции начальницы. Ту словно парализовало. Она только кивает еле заметно, оставаясь стоять неподвижно.
— Приём. — Машу пальцами у её лица. — Можешь выдохнуть…
— Что ты… — Из неё выходит воздух, как из сдувшегося шарика. — На самом деле плохая была идея.
— Чего ты так напряглась-то? Никто не умер, слава богу.
— Умерли мои, и так держащиеся на волоске, отношения с отцом.
— Что-то я не заметил, когда ты пыталась разговаривать? Всю дорогу стояла, молчала. Где я должен был понять, что надо вести себя «по-светски»?
— Прекрати. Просто мы из разных миров.
— Это уж точно.
Папаша Авериной выходит к микрофону и «заводит шарманку» о том, какие тут все молодцы и как они рады всех видеть. Уровень тошноты усиливается с каждой минутой. Уже жалею, что не пью.
Аверина тянет шампусик из стакана, но я замечаю, что слушает она невнимательно. На самом деле ей тоже тут не нравится. А ещё ей не нравится поведение Олежки. Тот уже только что не зарылся в сиськах охающей Жанночки. Сладкая парочка систематически привлекает взгляд Киры, и мне становится неприятно.
Даже не жаль её, просто бред какой-то переживать из-за этого ублюдка.
— Пойдём-ка со мной. — Подхватываю руку девушки и веду за собой из этого душного зала.
— Куда ты? — Пытается сопротивляться, но не сильно.
— Выйдем, проветримся.
— Но там официальная часть…
Останавливаюсь резко, поворачиваясь к ней.
— Скажи, что тебе это действительно интересно, и оставайся.
Сомнение в глубине души и шампусик в крови Авериной явно играют не в пользу вечеринки, поэтому она хмурится и подёргивает плечами.
— Вот именно.
Ориентируюсь я в этом здании не очень-то хорошо, поэтому наугад тащу Стерву подальше от шумного зала.
Каким-то чудом через лестничный проход и пару поворотов, мы оказываемся на небольшой площадке под открытым небом, довольно высоко над землёй.
— Уже стемнело… — Кира подходит к перилам и заглядывает вниз.
— Да. — Стягиваю бабочку и ослабляю воротник. Настоящая удавка.
Её бокал с шампанским опустел, и девушка вертит им в руке, а потом наклоняется и ставит на бетонный пол.
— Я говорила уже, что ненавижу такие вечеринки? — Какая-то усталость сквозит в голосе и даже, я бы сказал, безразличие.
— Говорила. — Подтверждаю.
— Каждый год фирма отца устраивает приём. Каждый год я прихожу, только потому что должна.
— Кто это решил?
— Я обязана ему многим. Своим положением, работой. — Она не поворачивается, облокачивается на перила. — В конце концов тем, что меня не смешали с грязью, когда Илюша родился, и мы сохранили нормальные отношения с Олегом.
Да она угорает…
— Я тебе поражаюсь, женщина… — Искренне выпаливаю. — То, как этот долбоёб макает тебя лицом в говно, называется «нормальными отношениями»?
— Ты же не знаешь моей жизни. Как можешь судить? Ему тоже нелегко пришлось.
— Ну, слушай, что у вас там такого могло произойти? Я тоже недавно с Янкой посрался, но это же не значит, что теперь прилюдно пойду унижать её.
— Прекрати. — Поворачивается. — Я не хочу сейчас обсуждать Олега.
Она смотрит прямо, как обычно, когда не показывает своего истинного лица. Давая понять, что минута слабости окончена.
— Кстати, если хочешь, после официальной части можешь поехать домой.
— А ты?
— Скорее всего тоже.
— Предлагаю другой вариант. — Мне почему-то не хочется сейчас уходить от неё. Даже несмотря на то, что мы говорим на разных языках и не понимаем друг друга.
— Какой? — Без особого интереса, обхватывая плечи руками.
— Давай сбежим отсюда прямо сейчас и пойдём гулять по городу.
Она смеётся, но не очень искренне.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. — Киваю. — Всё равно спешить мне сегодня некуда, а так хоть мозги проветрим.
— У меня обязательства.
— Да наплюй на них. — Она меня снова бесить начинает своей правильностью. — Им всем сейчас похуй на тебя и твои обязательства. Ты сама их себе напридумывала и пытаешься за это держаться.
— Не разговаривай так со мной.
Я подхожу к ней близко, вдыхая душный аромат духов, который, ей-богу, никогда не выветривается.
— А ты не строй из себя правильную суку. Расслабься хоть раз, позволь себе побыть человеком. Глядишь, жить проще станет.
Грудь Авериной ходит так часто, что сейчас, кажется, лопнет.
— Почему я вообще связалась с тобой? Невоспитанный, примитивный халявщик, и ведёшь себя, как настоящий козёл…
Вызов принят. Препятствий никаких не вижу.
— Так тебе же нравится, когда с тобой так обращаются. Ты подсознательно этого ищешь. — Я уже так близко у её лица, что чувствую горячее дыхание. — От всех мужиков, да? Папаша-тиран, Олег-долбоёб конченый, даже я, когда нагибал в кабинете: грязный, потный, простой рабочий, тебя, такую важную стерву, как последнюю блядь…
Не знаю, куда меня понесло…
Ответ прилетает мгновенно. Ладонью по щеке, больно обжигая кожу. Отрезвляет немного. Но не остужает.
Аверина секунды полторы таращится своими глазищами на мою реакцию, а потом срывается с места, но я не даю ей далеко убежать. Прижимаю к первой попавшейся стене и сходу впиваюсь в пухлый рот.
Меня рвёт на части от её надменности, и одновременно от желания обладать как-то по-звериному, дико, первобытно. Поцелуй больше похож на «рваные» укусы, она брыкается какое-то время, пытаясь оттолкнуть руками, но меня уже вряд ли можно остановить, болванка раскручена, и сейчас разнесёт тут всё к херам…
Чёртова сука сводит с ума, заставляет забыть обо всём, в том числе о последствиях, которые неминуемо настигнут, но сейчас об этом не думает никто из нас. Она перестаёт вырываться и обхватывает ладошками мою шею, притягивая и углубляя поцелуй. За её губами острые зубки, которые пересчитываю, и ласкаю язык, вкусный до умопомрачения.
Нельзя.
Нельзя быть такой несовместимо холодной и обжигающей одновременно. Такой бесячей и желанной. Я, наверное, свихнусь, не дожидаясь утра.
Стерва постанывает и уже пытается впечататься в меня всем телом, я шарю руками по спине, упругой заднице и пробираюсь ладонью под вырез платья. Одновременно пытаюсь стиснуть сиську, ощущая, как по позвоночнику протекает жар возбуждения. Меня кроет по-взрослому, снова, как тогда, два года назад.
Мне остаётся совсем немного до её самой сокровенной точки, ещё чуть-чуть, и пальцы окунуться во влажную, горячую плоть, но в этот самый момент предвкушения… всё обрывается.
Кира отталкивает меня сильно и резко. Она тяжело дышит и смотрит с осуждением.
Я не могу осознать в первые секунды, что мы прервались, мне нужно её трогать, нужно ближе к ней… в неё глубоко и надолго.