Я тебе не Золушка!

Я тебе не Золушка! — Полина Ветер

Пролог

Она сразу меня взбесила.

Этот взгляд надменной суки, которым наградила лишь на секунду, поза «растлённой девственницы» и блузка, из которой так и рвались наружу буфера.

Офисная блядь.

Так я окрестил её, после того, как стерва открыла свой пухлый ротик и возмущённо выпалила чуть хриплым, непривычным для слуха тембром:

— Когда этот беспредел, наконец, закончится? Из-за ваших лестниц я не могу попасть в свой кабинет!

Не знаю, что раздражало в ней больше всего. За ту неделю, что мы пробыли с Михалычем здесь, я чувствовал, что начинаю её ненавидеть. За очевидную разницу в возрасте: ей явно уже под тридцатку, а я только за двадцать недавно перевалил. За слишком откровенные наряды для стен обычного офиса. За контраст отношения к таким, как я: обычный работяга с исчерпанным кредитом доверия, в отличие от неё — руководителя, пиздец, какого важного отдела…

Не знаю, каким роком судьбы, нашим очередным заказчиком на ремонт протёкшей крыши, оказался именно этот офис.

Где сучка каждый день маячила у меня перед глазами.

Первые дня два я старался не обращать внимания на её фырканье и вездесущую «корону», просто занимался делом, вместе с Михалычем, моим бригадиром. Мне нужна была эта работа, за неё обещали хорошо заплатить, а с баблом у меня было совсем «не ахти», да ещё с матерью разругался, и единственный друг ненавязчиво так намекал, что моя задница в его хате уже порядком напрягает.

Поэтому, я терпел.

Почти не пререкался с ней и стойко реагировал на предупреждения бригадира «вести себя прилично».

Со мной такого никогда раньше не происходило, несмотря на импульсивную натуру, чтобы настолько сильно кто-то раздражал.

В ней раздражало всё.

Вплоть до фиолетовой помады.

Кто, блять, в своём уме, будет красить губы на работу фиолетовым?

Сука…

И я даже себе не мог объяснить, какого хрена так реагирую. Просто трясло в её присутствии.

Особенно, когда она возвращалась из кабинета директора.

С улыбочкой «довольной натраханной кошки», которая, при виде меня, сразу же сползала, возвращая хозяйке надменно-кислую мину.

Ему она улыбалась.

Просто расчертила между нами невидимую, но осязаемую черту.

Где он, а где я…

И я чувствовал, что она ненавидит меня тоже.

Просто потому, что я существую, потому, что прихожу каждый день на работу в простой испачканной одежде и мараю своим присутствием её «отполированный» идеально-состоятельный мир.

Она выразила всё своё отношение к таким, как я, одной мимолётно брошенной фразой в самый первый день нашего пребывания в этом здании:

— Из-за вашей стройки я испачкала туфли!

В эти слова была вложена вся брезгливость, на которую она только была способна. Но даже тогда я не осознавал, за что ненавижу таких, как эта стерва. И её пидорок-начальник.

Уверен, он даже не трахает её, как следует, скорее всего, она просто ему отсасывает. Ублажает вялый стручок за «лояльное» отношение и привилегии.

Не осознавал, какое мне вообще дело, кто из них как трахается.

Я понял это слишком поздно, когда одно за другим посыпались последствия, но тогда меня просто прорвало. И было не остановить.

Михалыч уехал в строительный магазин за коронками к дрели, а я остался закручивать провода в коробку прямо над дверью с золочёной табличкой, на которой было написано: «Аверина Кира Владленовна».

У неё даже имя стервозное: Кира.

Не надо было ей открывать рот.

Не было практически никаких факторов, способных сдержать меня, включая бригадира, который из последних сил строжайшим образом сохранял моё благоразумие.

Отяжеляло ситуацию то, что именно в этот день я снова стал невольным свидетелем «милого воркования» стервы и её обожаемого директора-дрища.

Я был на грани.

Она только с утра обозвала меня «криворуким недотёпой», а уже через полчаса ластилась к нему возле кабинета, почти лианой обвивая со всех сторон его щуплое костлявое тело.

Михалыч видел мою реакцию, и строго-настрого запретил вступать с ней в перепалки. И я, как идиот, пытался изображать вид, будто не замечаю её выпадов.

Но она сама меня вывела.

— Вы не слышите меня? Уберите отсюда свой хлам! Я тут работаю вообще-то!

Тряхнув тёмными волосами, она ещё и притопнула ногой.

— Я тоже. — Из последних сил держался, чтобы не натворить дел.

— Это вы называете работой? — Во взгляде скептическое недоверие. — Уже неделю не можете элементарно залатать дыру! Форменный бездельник…

Она попыталась протиснуться между стремянкой и косяком двери, но слишком «выдающиеся» формы не позволили этого сделать.

А я отчётливо услышал нелестное обращение ко мне. Это было последней каплей.

Её наглость и самоуверенность зашкаливали настолько, что «леди» переходила на личности, хотя я не один тут их говно разгребаю.

Медленно опустив руки, спустился с лестницы и оказался рядом с ней вплотную.

Впервые мы были настолько близко друг к другу, чтобы я мог ощутить её насыщенный, густой запах, который удавкой обвился вокруг шеи, мешая глубоко вдохнуть. Кто бы сомневался… Эта сука не могла пахнуть по-другому.

— Извинись.

Впервые я позволил себе обратиться к «важной особе» на «ты», в отличие от неё, соблюдая до этого рамки приличия.

— Что?

При таком тесном контакте, я впервые отметил, что она совсем мелкая. Даже на своих блядских каблуках еле мне до подбородка доставала. И при этом, имея такие пышные формы, не казалась толстой.

Стерва отшатнулась к стене, а я наступал, преграждая ей путь к отступлению, зажимая между стеной и стремянкой.

— Извинись, это не трудно. — Сказал громче, но всё ещё сдержанно.

— Из-за вас я не могу нормально работать! За что мне извиняться?

«Почему же ты не улыбаешься мне, как ему, вредная стервозина?» — думал я. В глазах только ненависть и превосходство, а я окончательно слетал с катушек.

— Сука, сейчас ты за всё извинишься!

Одним резким движением я отодвинул лестницу в сторону и запихнул Киру в её кабинет.

— Ты что, совсем оборзел?! — Услышал от неё. Но мне всё равно уже было. Тем более, пока в этом крыле шёл ремонт, из него временно всех переселили. Кроме этой дуры. Так что вряд ли наш разговор кто-нибудь услышит.

Захлопнув дверь, я силой толкнул к ней сучку.

Она выставила руки перед собой, но я вовремя перехватил тонкие запястья и прижал к её «безразмерной» груди.

— Ты меня достала, стерва. Честное слово, достала.

Уже не мог понимать, что творю, видел в её глазах испуг и упивался им, как сумасшедший, будто смешалось всё в голове.

— Пусти меня сейчас же! Я буду кричать! Скотина!

Не обращая внимания на её копошения, резко повернул лицом к двери и навалился всем телом, фиксируя руки за спиной.

— Кричать будешь… В этом не сомневайся.

Чувствовал эйфорию от того, что в этот момент держал над ней власть, пока она беззащитно трепыхалась в моих руках.

Но даже не это главное чувство, которое захватило меня с головой…

Возбуждение.

Просто невероятное, даже болезненное, скручивающее всё изнутри, пронзило все мышцы. Ударило, как кувалдой, выключая последние мозги, прежде чем я начал её раздевать, бездумно хватаясь за все части тела, и получая дикий разряд в ответ. Мне было всё равно, что её туфли стоят больше, чем вся моя никчёмная жизнь. Я просто поднял юбку до самого пояса и, зацепившись пальцами, дёрнул полоску белья, срывая их с бледной кожи.

Кира сопротивлялась.

Она хныкала и рычала, пыталась вырваться и укусить меня, но всё было бесполезно.

Она даже назвала меня по имени…

Сквозь пелену я услышал тихий стон: «Артём, пожалуйста…». Я знал, что это была последняя просьба остановиться, но ответил лишь:

— Да, детка… Сейчас…

От неё пахло чистым сексом, душным и умопомрачительным… От меня — потом и штукатуркой, а ещё дикой самоуверенностью, по крайней мере, я это так ощущал.