Страница 1 из 15
Глава 25
Ох ты ж… голова раскалывается… это что сейчас была за хрень?
Умертвие, уже практически подчинённое, вдруг рассыпалось пылью, не оставив после себя даже железного пояса. Что-то подобное я уже видел, когда переселялся в зомби, тогда моё прежнее тело тоже обратилось трухой.
Но на этот раз я вроде как остался в своём теле, да и никаких поползновений к смене тел не делал. На всякий случай ощупал себя с ног до головы. Нет, всё та же тушка бывшего зомби с примесью урдалачьей крови, в кожаной со стальными вставками броне, с булавой в одной руке и щитом за спиной.
Вот только… что-то точно изменилось. И, как всегда, что именно, я понял, лишь когда меня в это ткнули. Нет, серьёзно, надо развивать наблюдательность…
— Г…где это я? — то, что моя челюсть открывается без моего ведома, уже не было чем-то странным.
Но в последний раз я ощущал это уже очень давно, когда Жюстина ещё могла разговаривать. Так что в целом я, если и не был шокирован, по крайней мере, оказался крайне удивлён.
В первую секунду появилась мысль о возвращении магессы из забытья, но ощущение от этого голоса было совершенно иным. Да и к душе Жюстины, что я всё ещё отчётливо ощущал, похоже, прибавилась ещё одна.
— Как тебя зовут? — опять мне, что ли, предстояло разговаривать с самим собой? Какая мука…
— Почему я не могу управлять телом?! — как ни странно, было похоже, что первый испуг неизвестного отпустил довольно быстро, потому что уже во второй его фразе было куда больше злости, чем страха. — И что это за вонючая пещера?! И кто говорит моим ртом?! И… — тут голос снова дёрнулся, но быстро вернулся на явно накатанную дорожку. — И почему у меня не бьётся сердце?
Ну, пожалуй, достаточно.
— Привет, я — Ганлин, а теперь ты себя назови.
— Эм… Авок… — он явно был в куда большем недоумении, чем я.
— Авок, так Авок, — меня ситуация начала даже забавлять. Одна душа внутри моей или две — уже дело десятое, а недоумение этого Авока и его искреннее непонимание того, в какую жопу он попал, откровенно смешило. — Отвечу на твои вопросы по порядку. Ты находишься на четвёртом этаже Подземелья Некроманта, одного из четырёх полигонов. — К моему счастью, волну уже почти отбили, в воздухе держалось едва ли пять матриархов, а стайки птичек потеряли всяческий строй и опасность, так что время поговорить было. — Ты не можешь управлять телом, потому что это МОЁ тело и ты в нём — просто кусок сознания или души или ещё какой-нибудь метафизической чертовщины. А сердце у МЕНЯ не бьётся потому, что я мёртв. Хотя, правильнее было бы сказать, что я не-мёртв, так как являюсь нежитью. Ещё вопросы?
Однако реакция Авока оказалась немного не той, на которую я рассчитывал.
— Твоё тело?! Да ни чёрта подобного! Я здесь, а значит, это, чёрт тебя дери, МОЁ тело, понял, ты?! А ну вернул мне всё сейчас же, тварина, ты хоть знаешь, сучий сын, с кем связываешься? Я — представитель благородного эльфийского народа, и, если ты, жопа круглоухая, попробуешь ещё что-то вякать, то не избежишь их праведного гнева! Ты слышишь, что я говорю, ублюдок?! А ну быстро вернул всё, как было!
Слушать такое было одно удовольствие. Ругаться Авок был не дурак, хотя получалось у него не очень. А слова про благородный эльфийский народ чуть не заставили меня расхохотаться, и одни боги знают, каких усилий мне стоило сдержать в себе смех.
Но хорошего понемножку. Стоило поставить новичка на место, потому что я чувствовал, что он только «переводит дыхание» перед новым заходом.
— А теперь слушай меня, — не имел ничего против брани, но давить собеседника предпочитал интонацией и силой голоса, а не матом. Это выглядело куда внушительнее. Матом стоит только подчёркивать акценты, а не разбрасываться как сеятель зерном. И после моих слов Авок тут же затих, не пытаясь сказать ни слова. Всё-таки постепенно перенимаемый у Подчинения ГОЛОС делал своё дело. — Эльфы, может, и благородный народ, но ты уже больше не эльф, а просто бесхозная душа. Скорее всего, ты сдох уже не одну сотню лет назад, и все, кто мог обрушить на меня пламенный гнев, тоже, вероятно, померли, всё-таки вы не бессмертные. И с этим тебе придётся смириться. У тебя нет тела, у тебя нет права голоса, у тебя ничего нет. Я не смогу тебя выкинуть из своей головы, но могу с лёгкостью лишить тебя даже того минимума, что ты сейчас имеешь, оставив висеть внутри моей черепушки и наблюдать за окружающим. Посмотрим, сколько ты выдержишь, господин — благородный эльф. Так что лучше тебя меня слушаться, потому что в этом случае будут поблажки, иначе останешься немым. Все уяснил, брехун?
Пару секунд висела тишина, но я прекрасно знал её итог.
— Уяснил…
— Отлично, — я не дал ему ни слова лишнего вставить, успех следовало закреплять. — Тогда правило первое: я, как ты мог заметить, нахожусь рядом с человеческим лагерем, и большинство в нем не знает, что я мёртвый. А потому при людях ты молчишь в тряпочку, как бы ни хотелось поболтать. Правило второе: пока я наедине с определёнными людьми или с самим собой, говорить можно, но без криков и ярких изъявлений эмоций. Правило третье: да, выкинуть я тебя не могу, но это не значит, что тебе позволено прохлаждаться. Своё проживание придётся оплачивать. Что ты вообще умеешь? Кем был при жизни?
— Да много кем был… — то ли я переборщил, то ли этот Авок просто притворялся забиякой, но отвечал он максимально кратко, по существу и, главное, вежливо.
Авокудинэль был почти обычным эльфом. Почти, потому что в отличие от большинства своих сородичей, способных находиться в мирном созерцании окружающего мира днями, неделями и месяцами, оттачивая своё мастерство в вырезании по дереву или игре на флейте и годами ухаживать за понравившейся девушкой, этот эльф был куда менее терпеливым.
Даже своё имя, которыми все эльфы очень гордились, а обращение к представителю лесного народа не по полному имени считалось большим оскорблением, Авок успешно сократил, чтобы не тратить лишнее время.
Он был талантлив, по крайней мере, по его словам, это признавали все в его поселении, но при этом ни в чём не мог достичь присущего всем эльфам совершенства. У него просто не хватало упорства и выдержки отрабатывать одни и те же движения снова и снова, десятки и сотни тысяч раз.
За семьдесят лет жизни, что для народа лесов — ещё, считай, ранняя юность, Авок успел побыть и воином, и ткачом, и музыкантом, и лесничим, и садоводом… кем он только ни был.