Страница 6 из 20
Ёлочные игрушки хранились в стареньком, можно даже сказать, старинном чемоданчике, сделанном из фанеры, и обитом тёмно-коричневым дерматином, оторвавшимся во многих местах, да что там, попросту висевшим клочьями. Углы на чемоданчике были металлические, как и ручка, причём всё было какое-то вычурное, а замки сломались, наверное, очень давно, отчего он был перевязан простой ненужной старой верёвкой, которая уже и форму не держала, а просто расплеталась на отдельные нити и была не совсем чистой. Чемодан тоже был раритетным, так как именно с ним её мама и Басё уезжали в эвакуацию в Узбекистан. Деда же в то время воевавшего под чужой фамилией, отозвав с линии фронта, заслали в тыл к немцам, когда их город оккупировали. Он был с радистом, с ним и вернулся, хотя их уже не ждали, а давно похоронили, так как говорили, что вернуться оттуда при том раскладе было невозможно. Это она слышала от Басё, которая тогда, в отсутствие Деда, периодически ходила к гадалке Марфуше, обещавшей, что Дед вернётся вопреки всему. Дед же рассказывать про войну не любил, даже спустя многие годы, всегда важно говорил, что это – военная тайна. Потом Лариска поняла, что в основном все, кто воевал, о войне говорить не любили. Деда наградили орденом Красной Звезды. Видимо, сведения, которые он добыл, оказались ценными для освобождения их города и дальнейшего продвижения Армии. Рассказывал Дед только о бомбёжке, во время которой они с радистом укрылись в землянке, а какой–то чужой дед вёз на подводе зерно и, несмотря на уговоры её Деда, остался его охранять. Так и убили его. Лошадь взбрыкивала, как могла, а из одного разорвавшегося мешка медленной жёлтой струйкой сыпалось зерно. Но лошадь Дед взять не мог. Всё-таки он был на задании. Видимо, эту историю Дед поведал исключительно из любви к лошадям. Сам он прекрасно ездил верхом ещё с гражданской войны, да и имя его переводилось как «Любитель коней». Ларискина тётка всегда вспоминала его верхом на лошади и называла дядя Чёрный, когда он приезжал к Басё ухаживать. Тогда волосы у Деда были густые и, как рассказывают, чёрные. Лариска этого не застала, так как поседел Дед рано – к сорока годам. А вот густота осталась навсегда, в связи с чем лысин он не терпел.
Спустя очень много лет, от родственников Деда Лариска узнает, что именно в райцентре, где он родился, который оккупирован не был, в здании администрации (ну это по новому, а тогда, видимо, райисполкоме или сельсовете) был штаб фронта. Все знали, что ждут сведения разведки о том, где расположены орудия немцев в их области и соседней, ну и сколько их. А когда Дед вышел из окружения, вернувшись с того самого задания, в грязной, рваной крестьянской косоворотке, с отросшими и вшивыми волосами, все поняли, кто был тем самым разведчиком. Ведь Дед был местным жителем. Никто до этого, да, скорее всего и после, ничего не знал о том, чем именно он занимается. Почти все его браться были на войне. Старший Андрей пропал без вести, Иван побывал в плену, но вернулся, с остальными вроде всё обошлось. Но Дедом гордились больше всех и говорили, что он был на особо важном задании. Кстати, фотографии в той самой косоворотке, совсем малюсенькие, с заломами от угла до угла и подписями чернильной ручкой на оборотной стороне с именами Басё и мамы сохранились. Это тоже была память. Ох, как бы выпытала она у него всё сейчас, совершенно легко, Дед бы и сообразить ничего не успел, но нет… Давно нет ни Деда, ни Басё.
Чемоданчик Лариска не выбросила, хотя считала своим долгом выбрасывать весь хлам, ну это в отличие от Деда, который скупердяйничал до последнего и, если от чего–то уж прям невтерпёж, как нужно было избавиться, то это происходило в его отсутствие. Вот здесь, как раз гороскопы не подводили, потому что по гороскопу Дед был крысой. Потом на его вопрос Лариска округляла глаза и невозмутимо отвечала, что он сам что–то куда–то и припрятал, а она, конечно в помине не видела, поскольку за его вещами не следит. В общем, врала во благо остальным жителям квартиры, которую Дед мог захламить до самых верхов, то есть работала по Станиславскому. Дед верил.
А вот чемоданчик остался навсегда. Ведь это тоже была память, да ещё какая! В нём, таком маленьком, помещалось всё имущество Басё и мамы, а, возможно, и та буханка хлеба, которую именно Басё поровну разрезала на всех в товарном вагоне, когда они ехали в Узбекистан. А было ей в то время немногим больше тридцати лет. Она, рассказывая об этом, гордо говорила, что резала ровно, и все были довольны. Конечно, в чемоданчике все игрушки, мишура и ёлочный блестящий разноцветный дождик не помещались, а поэтому требовались дополнительные пакеты. Вот они периодически менялись. На пакетах красовались и заснеженные ели, и яркие рябиновые гроздья с теми самыми снегирями, которые, почему-то давно перестали прилетать в город, и модные Деды морозы со Снегурочками, на которых были чудесные, обычно красные, сапожки на вычурных каблуках.
В детстве почему-то кажется, что всегда будет так, как есть, если, конечно, тебе хорошо, да и не задумываешься, что там за тем поворотом, а особенно, что с тобой будет. Зачем вообще над этим думать, если всё кажется бесконечным. Всё будет так, как и должно быть, то есть хорошо.
Летом, после проливного дождя, в небе будет перекинута, словно коромысло, огромная, будто прозрачная радуга, с переходящими один в другой иногда блёклыми, а иногда яркими цветами. Жаль, что пробежать под ней не удавалось никому, хотя Лариска много раз пыталась. Потом будет светить горячее солнце, превращая её белую кожу всего за одну неделю в тёмную, с бронзовым отливом. Когда тепло, можно высоко взлетать на качелях, поджав под сидение ноги, ничуть не опасаясь перевернуться, да просто, потому что не страшно!
Осенью лягут ковром на землю жёлтые, пурпурные, багряные, оранжевые кленовые листья, которые Лариска активно расшвыривала в разные стороны облупившимися носками сереньких ботиночек, проносясь по асфальтированным дорожкам парка Авиационного завода, где работала мама и, куда частенько они наведывались с Басё. Те листья, которые не успели засохнуть, а только что оторвались от ветки и лежали под деревьями влажные и совсем ещё живые, она бережно собирала в букет, делая дома свой гербарий, перекладывая их между страниц старых журналов и газет, а сверху придавливая тяжёлыми книжками. Будут осенью и кислые, но необыкновенного, просто непередаваемого запаха, антоновские яблоки. Яблоки Басё, одетая в простенькое ситцевое платье, сшитое её сестрой бабой Таней, всегда как–то особенно торжественно выкладывала на стеклянную синюю вазу, которая тоже осталась вместе со старинным чемоданчиком и ёлочными игрушками. Правда, эти яблоки Лариска не ела, уж больно они были кислые. Но такого запаха сейчас почему–то тоже нет. Антоновские яблоки есть, а запаха нет. Так вот. А тогда запах гулял себе по всем уголкам их маленькой квартирки.
Зимой она, визжа, будет нестись на санках, как казалось тогда, с очень высокой горки, ведь деревья тогда были большими, а позже, когда пойдёт в школу, чертить под громкую музыку замысловатые линии фигурными коньками на расположенном рядом стадионе и всего–то за десять копеек, получив в кассе синенький узкий билетик, переобувшись под трибунами и, сдав в раздевалку, войлочные сапоги. Вокруг неё будет взлетать плиссированная синего цвета юбка, ведь модных штанов или брюк, как у нынешних детей, у неё не было. И плевать, что ботинки коньков не белого, а тёмно-бежевого цвета. Дед смог «достать» только такие, хотя, чего уж там, хотелось, конечно, белые.
На майские праздники, как обычно, в парке включат фонтан, как теперь понимаешь довольно бедненький, в центре которого стояла, разумеется, устремившаяся в космос к неизведанным планетам с облупившейся краской ракета. Но других фонтанов Лариска в раннем детстве видеть не могла и с удовольствием смотрела на упругие тонкие струйки воды. Ей всегда хотелось смеяться, бежать вокруг фонтана и черпать ладошками выброшенную из ракеты воду, отмывавшую запылившуюся за осень и зиму разноцветную весёлую мозаику чаши. Воробьи, сбившиеся в оголтелую стаю, шлёпали по краю чаши, осторожно дотрагиваясь до воды, а потом, напуганные Ларискиным бегом, вылетали из неё и топали по мокрому песку своими крошечными худенькими лапками. Первомайскую демонстрацию они, как обычно, встретят вместе с Басё с красным флажком и заранее надутой Дедом охапкой воздушных разноцветных шаров, стоя на своей троллейбусной остановке, провожая идущие к площади колонны. Потом шары Лариска, бегая около остановки, разбрасывала по ветру, чтобы всё вокруг становилось ярче и праздничнее.