Страница 4 из 20
Надо идти в ванную, чтобы успеть привести себя хоть в какой-то потребный вид до прихода Машки из школы, а может и немного поспать. Дежурства, конечно, не те, но ведь и возраст на двадцать лет увеличился. Планы на день всё–таки ютились в голове, хотя, конечно, не с прежним Стахановским размахом. Давно пора, например, прострочить смётанную юбку, которую она шила с незапамятных времён. Шила-то профессионально, это ж всё–таки не стрелять. Мимоходом взглянув в зеркало, – своё отражение нравилось ей меньше всего, Лариска в который раз отметила, что до героинь детективов с персиковой кожей, не то чтобы далеко – недосягаемо. Ни наследственности, ни гемоглобина, вот и получите, что имеете. Как ответил ей один из докторов на допросе, а были и такие дела, что раз живёт с таким гемоглобином, значит – норма. Пост у этого, с позволения сказать, медика, был солидный. Выслужил, видимо, так как, судя по всем бестолковым ответам, нёс полную чушь. Однако по остальным параметрам в зеркале не отражалось ни очёчков, ни могучей массы тела тех самых разудалых героинь, раскрывающих опасные преступления на крутых поворотах судьбы. И это было уже совсем неплохо, ну опять же по её собственному мнению. Как говорится, «а мы не хуже «ихних». По всему получалось, что хуже… Там–то все, как раз, определялись за олигархов, так, невзначай, а потом всё было хэппи–энд, то есть особняки, автомобили, заграница, в общем – предел мечтаний.
Но надо настраиваться на позитивную волну, другого выхода нет, тем более, что за олигарха, собственно, как и за кого-то другого, всё равно не хотелось, да он, в общем–то, не просился, попросту таких она не видела на своей лестничной площадке или под окнами старенького панельного дома, квартиру в котором получал всё тот же исторический Дед. Да собственно на все вещи всегда можно смотреть с двух сторон или в одном и том же видеть совершенно разные вещи, иногда прямо противоположные. Кто что захочет, то и увидит – кто грязь и слякоть, а кто зелёную вязь листвы и небо голубое, ну это, если, как у поэта.
Лариска закрыла глаза, представив бесперспективную картинку будущего, монотонно прокручивая диафильм, как в далёком детстве: ничего не заработала, то есть вообще ничего; здоровье оставляет желать лучшего, а если честно, то его просто нет (но бывает и хуже); работы нет (но надо искать); впереди хилая пенсия, на которую надо выживать не одной (а куда деваться-то). Но это, как посмотреть. Всё–таки она никого не обманула, никого не подставила и не предала. Бывали, конечно, стычки с руководством, но ведь это по работе, это не считается. Своё мнение она должна была иметь всегда, так учил Быков. В связи со всем этим Лариска считала, что может безо всякой боязни смотреть всем своим бывшим начальникам, сослуживцам, да и вообще людям, с которыми сталкивалась по работе и в жизни, в глаза. А ведь это может позволить себе далеко не каждый. Утешение не для сильных мира сего, но в данной ситуации сойдёт и это. Конечно, с высоты прожитых лет в чём–то она, разумеется, поступила бы по–другому, возможно просто потому, что знала последствия. Но, в основном, работы это не касалось. Поэтому, как всегда – не дождутся! Да и всё, видимо, было не зря. Не могло быть зря, просто не могло.
Горячая вода лилась, открывать глаза совсем не хотелось, и Лариска погружалась до самого носа в разведённую и поднявшуюся снежными пузырьковыми шапками пену, не переставая думать всякие мысли, чтобы не заснуть.
Новый год ждёшь даже не потому, что он что-то изменит, хотя каждый раз надеешься, что вот в этом–то году что–то и случится, в смысле хорошее, а, если повезёт, то и лучшее. Всё равно, Новый год – самый любимый праздник детства. Да, в общем, у многих так.
Всегда вспоминались заснеженные улицы и магазин «Одежда», что был раньше напротив её старой пятиэтажки. Теперь там традиционный «Магнит». Под Новый год манекены в витрине наряжали Дедом морозом и Снегурочкой, которые стояли в ватных сугробах. На стёклах висела незатейливая мишура. Сейчас понимаешь, насколько бедненько и смешно они выглядели по сравнению с музыкальными разодетыми в красные наряды, украшенные золотом, Санта – Клаусами на западный манер, к которым привыкли сегодняшние дети. Если бы увидела их тогда, точно подумала бы, что в сказке. Но в те времена тугая коса Снегурочки из капроновых чулок, набитых ватой, заканчивающаяся огромным белым атласным бантом, казалась необыкновенной, да что там – самой лучшей. Весь наряд её завораживал, сверкая невообразимыми блёстками, а возможно, просто канцелярским клеем, на который лепили белые бусины, видимо, жемчужины, да прозрачные камешки, выкладывая узоры, словно мозаикой. На Снегурочке была светло–голубая шубка, то есть пальто или как его там; глаза её подводились внушительными чёрными стрелками вразлёт, а на веках застыли огромные пластмассовые ресницы, которые, кстати, тоже казались, очень даже… Лариска с бабушкой каждый раз долго стояла перед витриной и любовалась. Бабушка именовалась либо просто Ба, либо на японский манер – Басё. Ну откуда в те времена Лариска могла знать, что это слово обозначает на самом деле, ну в смысле, кто это? Так забрело оно неизвестно почему в её круговую, полную разных идей, голову. А на следующий день по её просьбе и канючанью они вновь возвращались к витрине магазина, где переступали в чёрных валенках на скрипучем снегу, притопывая, чтобы не замёрзнуть. Ведь тогда, как ни кажется теперь странным, всю зиму были морозы. Сугробы кругом, которые каждый день расчищали дворники огромными металлическими блестящими лопатами. А снег всё падал и падал на малиновый шерстяной шарф, повязанный концами вперёд, как хотела Лариска, потому что она – девочка, а не мальчик. Правда шарфом она зацепилась за гвоздь и порвала, а Басё зашила дырку катушечными нитками в тон, но этого практически не было видно, тем более Лариска зашитую дырку старательно прятала под другой конец шарфа. На Лариске была чёрная мутоновая шубка, такая же коричневая шапка с ситцевым в горох платочком под ней, синие штаны с начёсом на резинках внизу. Штаны, правда, так себе. Но тогда не напрягали, потому что у всех были такие, отличались лишь цветом. Она рассматривала, поймав на варежки, причудливые и не похожие друг на друга снежинки, которые летали в воздухе и, которые она потом дома мастерски, как ей казалось самой, вырезала к празднику и лепила, предварительно смачивая тёплым молоком, на оконные стёкла из белых бумажных салфеток или тоненькой бумаги, выданных ей Басё. Молоко тогда всегда водилось в пузатом холодильнике «Зил», потому что Дед пил его просто как воду, да поливал им всякие каши, которые, по мнению Лариски, были «бе…». Его наливали в алюминиевую кастрюльку и покупали практически каждый день. Когда немного подросла, Лариска тоже ходила в молочный магазин на их улице, а точнее проспекте, за молоком для Деда, так как больше его в семье никто не пил. Там же приобретались такие молочные продукты, как простокваша, ряженка и кефир – тоже для Деда. Но они были в стеклянных бутылках под разноцветными крышками из плотной фольги. Эти продукты покупались не каждый день, но с завидной периодичностью, а бутылки потом сдавались. Правда, иногда в «Молочном» «выбрасывали» (так принято было говорить) глазированные сырки. Но это было редко, зато как вкусно! Теперь в этом магазине давно продают не молоко с молочными продуктами, а алкоголь с сопутствующими чипсами и всякой ерундой. Название магазина с завидной периодичностью менялось, но суть оставалась прежней.
На рябинах, что росли напротив витрины с манекенами, гроздьями висели снегири в чёрных шапочках, важно выпятив свои розовато-малиновые пухлявые грудки. При малейшем дуновении ветра на грудках вздымались малюсенькие невесомые пёрышки. Снегирей Лариска очень любила и всегда приветливо махала при встрече, похлопывая одновременно снег, деревянной лопаткой, которую смастерил Дед. Щёки у неё в это время по цвету были аккурат в тон грудок тех самых красивых снегирей. Этой лопаткой она, хохоча, открыв рот, не боясь вечных ангин, бросала в спину Басё снег, а та, делая вид, что не замечает этого, тянула санки с Лариской по протоптанной дорожке. На Басё было старенькое перелицованное пальто коричневато–терракотового цвета с воротником шалька, разумеется, из искусственного чёрного меха, серый пуховый платок. А что ещё полагается бабусям? Было ей в то время около шестидесяти. Всю Ларискину жизнь Басё так и проходила зимы в этом пальтишке, за что теперь становилось обидно. Ведь прожила она, прямо скажем, долго. Сейчас дамы в таком возрасте выглядят куда как наряднее, моднее, на каблуках, да ещё и при косметике, при хорошей стрижке, с маникюром – педикюром, которых Басё за всю жизнь никогда не делала. Хорошо, конечно, что сейчас по-другому, а вот за Басё было обидно.