Шипы и розы

— Это значит, — пояснил Вася, — что он умеет стукать головой по мячу.

— Спасибо, — сдержанно сказала Леночка. — Я так и поняла.

Итак, все складывалось, как надо. Время от времени на трибунах истошно вопили:

— Никитин, тяни! Никитин, давай! — И Вася знал, что в глазах Леночки каждый этот крик, по крайней мере, на метр отодвигает Сергея к далеким хвостатым предкам.

Победа была близка. И, не желая сбавлять темпа, Вася, провожая Леночку после матча домой, прозрачно намекнул, что Никитин увлекается еще городками и боксом.

— Какой разносторонний, — тихо проговорила Лена.

— Он разносторонний, да! — оценив ее иронию, шумно подхватил Вася. — А знаете, Леночка, я собираюсь латынь изучать.

— Зачем? — удивилась девушка.

— Чтобы нам с вами найти, наконец, общий язык, — нежно прошептал Вася, — Леночка, чего молчите?

— Что? — переспросила Лена. — Ах, да… Вася, а правда, Сережа играл сегодня лучше всех?

— Насколько я помню, — мрачно проговорил Вася, — древние греки не считали футбол делом, достойным взрослого мужчины.

— А может быть, мы с вами ошибаемся? — задумчиво спросила Лена.

— Знаете, Вася, — доверительно проговорила она, — я вот только сегодня поняла, что Сережа не может не заниматься спортом. Он открытый такой, решительный. Он такой, наверное, от спорта, правда, правда… Знаете что, Васенька… Давайте как-нибудь сходим на городки. Или на бокс, ладно?

Вася долго смотрел вслед девушке. А когда она скрылась в подъезде, он негромко проговорил:

— Знаете, Леночка, ведь это я должен был сегодня играть. Я, а не Сергей. А про бокс и городки — это я выдумал. — Он подумал, подумал и добавил единственную знакомую ему фразу из латыни:

— Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен.

Так сломался треугольник.

Борис Тимофеев

УРОК СТРЕЛЬБЫ

Мамед сказал: «Сейчас, друзья,

Могу вам дать урок

Стрельбы отличной из ружья…»

И важно взвел курок

«Бах!» — и промазал наш Мамед,

Но, не смутясь, сказал:

«Вот так стреляет мой сосед, —

Я точно показал…»

Опять прицел спешит он взять —

Два промаха подряд!

«Вот так, — сказал, — стреляет зять,

А так — мой друг Мурад…»

Лишь на четвертый раз попал

И говорит: «Друзья!

Вот так — в середку, наповал —

Стреляю только я!»…

Из азербайджанского народного творчества

Марк Твен

УКРОЩЕНИЕ ВЕЛОСИПЕДА

Подумав хорошенько, я решил, что справлюсь с этим делом. Тогда я пошел и купил бутыль свинцовой примочки и велосипед. Домой меня провожал инструктор, чтобы преподать мне начальные сведения. Мы уединились на заднем дворе и принялись за дело.

Велосипеду меня был не вполне взрослый, а так, жеребеночек, дюймов пятидесяти, с педалями, укороченными до сорока восьми дюймов, и резвый, как полагается жеребенку. Инструктор кратко описал его достоинства, потом сел ему на спину и проехался немножко, чтобы показать, как это просто делается. Он сказал, что труднее всего, пожалуй, выучиться соскакивать, так что это мы оставим напоследок. Однако он ошибся. К его изумлению и радости, обнаружилось, что ему нужно только посадить меня и отойти в сторонку, а соскочу я сам. Я соскочил с невиданной быстротой, несмотря на полное отсутствие опыта. Он стал с правой стороны, подтолкнул машину — и вдруг все мы оказались на земле: внизу он, на нем я, а сверху машина.

Осмотрели машину — она нисколько не пострадала. Это было почти невероятно. Однако инструктор уверил меня, что так оно и есть, и действительно осмотр подтвердил его слова. Из этого я должен был, между прочим, понять, какой изумительной прочности вещь мне удалось приобрести. Мы приложили к синякам свинцовую примочку и начали снова. Инструктор на этот раз стал с левой стороны, а я свалился на правую, так что результат получился тот же самый. Машина осталась невредима. Мы еще раз примочили синяки и начали снова. На этот раз инструктор занял безопасную позицию — сзади велосипеда, но, не знаю уж, каким образом, я опять на него свалился.

Он не мог прийти в себя от восторга и сказал, что это прямо-таки сверхъестественно: на машине не было ни царапинки, она даже не расшаталась. Примачивая ушибы, я сказал, что это поразительно, а он ответил, что когда я хорошенько разберусь в конструкции велосипеда, то пойму, что его может покалечить разве только динамит. Потом он, хромая, занял свое место, и мы начали снова.

На этот раз инструктор выбрал место в сторонке и подозвал моего человека подталкивать машину сзади. Мы тронулись с места замечательно быстро, тут же наехали на кирпич, я перелетел через руль, свалился головой вниз — инструктору на спину — и увидел, что машина порхает в воздухе, застилая от меня солнце. Хорошо, что машина упала на нас: это смягчило удар, и она осталась цела.

Через пять дней меня повезли в больницу; там я застал инструктора, показалось, что он уже поправляется. Не прошло и недели, как я был совсем здоров. Это оттого, что я всегда соблюдал осторожность и соскакивал на что-нибудь мягкое. Некоторые рекомендуют перину, а по-моему инструктор удобнее.

Наконец инструктор выписался из больницы и привел с собой четырех ассистентов. Мысль была неплохая. Они вчетвером держали изящную машину, покуда я взбирался на седло, потом строились колонной и маршировали по обеим сторонам, а инструктор подталкивал меня сзади; в финале участвовала вся команда.

Велосипед, что называется, «выписывал вензеля», и выписывал очень скверно. Для того, чтобы усидеть на месте, от меня требовалось очень многое и всегда что-нибудь прямо-таки противное природе. Противное моей природе, но не законам природы. Иначе говоря, когда от меня что-либо требовалось, моя натура, привычки и воспитание заставляли меня поступать известным образом, а какой-нибудь незыблемый и неведомый мне закон природы требовал, оказывается, совершенно обратного. Тут я имел случай заметить, что мое тело всю жизнь воспитывалось неправильно. Оно погрязло в невежестве: не знало ничего, ровно ничего такого, что могло быть ему полезно. Например, если мне случалось падать направо, я, следуя вполне естественному побуждению, круто поворачивал руль налево, нарушая таким образом закон природы. Закон требовал обратного: переднее колесо нужно поворачивать в ту сторону, куда вы падаете. Когда вам это говорят, то поверить бывает трудно. И не только трудно — невозможно, настолько это противоречит всем вашим представлениям. А сделать еще труднее, даже если веришь, что это нужно. Тут не помогают ни вера, ни знание, ни самые убедительные доказательства; сначала просто невозможно заставить себя действовать по-новому. Тут на первый план выступает разум: он убеждает тело расстаться со старыми привычками и усвоить новые.

С каждым днем ученик делает заметные шаги вперед. К концу каждого урока он чему-нибудь да выучивается и твердо знает, что выученное навсегда останется при нем. Это не то, что учиться немецкому языку: там тридцать лет бредешь ощупью и делаешь ошибки, наконец, думаешь, что выучился, — так нет же, тебе подсовывают сослагательное наклонение — и начинай опять сначала. Нет, теперь я вижу, в чем беда с немецким языком: в том, что с него нельзя свалиться и разбить себе нос. Это поневоле заставит приняться за дело вплотную. А все-таки, по-моему, единственный правильный и надежный путь научиться немецкому языку — изучать его по велосипедному способу. Иначе говоря, взяться за одну какую-нибудь подлость и сидеть на ней до тех пор, пока не выучишь, а не переходить к следующей, бросив первую на полдороге.