Страница 47 из 64
Честное слово, не будь этих самых семейных недоразумений, нашего полку намного прибыло бы. И я очень прошу всех любителей, особенно тех, у кого в семье не очень-то доброжелательно относятся к удочкам и прочим снастям, кому упорно не выделяют угла или ящика для их хранения, кому категорически отказывают, когда он просит дать ему для блесен и крючков простую железную коробку из-под зубного порошка, прочесть этот рассказ в семейном кругу вслух. Скорее всего, это не принесет никакой пользы, а про меня даже скажут: «Смотрите, человек как будто солидный, писатель, а тоже…» Но все-таки попробуйте… Однако должен сказать молодым, начинающим рыболовам: не огорчайтесь, не теряйте надежды. Жены, в конце концов, смирятся, и уже через каких-нибудь десять-пятнадцать лет у вас будет и свой ящик, и свой угол за шкафом, где в полной безопасности будут стоять ваши летние и зимние удочки. Это я знаю по личному опыту. Вот теперь, на двадцатом году супружеской жизни, я совершенно самостоятелен в этом деле. И ящик у меня есть, и угол за шкафом… Даже сейчас вот, когда я пишу этот рассказ, рядом с машинкой лежат две зимние удочки для блеснения и одна для мормышки, потому что хороший рыболов еще летом готовится к зиме.
Кроме того, уже два раза заходила Алена Петровна и…
Впрочем, поскольку рассказ будет как раз об Алене Петровне, я не скажу, зачем она приходила. Потом узнаете.
Для ясности рассказ мне придется начать издалека, с довоенных лет, с той поры, как Алена Петровна вышла замуж за моего товарища и соседа по квартире Федора Ивановича Кулькова. Сватая Алену за Федю, мы никак не подозревали, что не больше чем через полгода Федя вынужден будет держать все свои снасти у меня или у других своих приятелей.
Поначалу она только подтрунивала над мужем:
— И чего старался человек! Не понимаю. Неужели у нас нечем кота кормить, кроме как твоими пескариками?
Затем стали поступать более резкие заявления:
— Принес? Ну и чисть сам! Я к твоим малькам и не прикоснусь. Когда ты, наконец, станешь серьезным человеком? Увидят тебя с удочками твои ученики, как они потом будут к тебе относиться? Какой у тебя после этого будет авторитет? Не возражай! Я знаю, что говорю! И если ты сам не дорожишь своим авторитетом, я за него постою!
И постояла. Все снасти, прекрасные снасти, были беспощадно преданы огню.
Рикошетом и мне досталось. Я сам слышал, как Алена Петровна журила мою половину:
— Больно вы миндальничаете со своим. Учитесь у меня! Отучила я своего Федечку. Ни одной удочки в доме, ни одного слова о рыбалке…
После такого разговора и у нас поднимался и жарко дебатировался вопрос об авторитете, солидности и прочих вещах. Но я — не Федя, мои снасти остались при мне. Правда, на всякий случай я их несколько месяцев хранил у одного холостого приятеля…
Вы только не подумайте, что Алена Петровна не любила своего Федечку. Надо было видеть, как она встречала во время войны почтальона. Она места себе не находила, если от мужа неделю не было письма с фронта. Она из Москвы даже в самое трудное время не захотела уезжать, а когда получила известие, что Федя ранен и лежит в госпитале где-то в Сибири, так немедленно собралась и полетела к нему с дочкой. И прожила там до тех пор, пока он не поправился и снова не ушел на фронт.
А сам Федя, к великому нашему изумлению, наш тихоня Федя, про которого мы говорили, что у него характер более женственный, чем у жены, которого любой школьник мог уговорить не ставить ему двойки в табель, на фронте оказался самым что ни на есть боевым командиром. Сами посудите: ушел человек в ополчение рядовым, а вернулся майором при семи орденах. Полком командует!
А уж как им довольна была Алена Петровна! На радостях она даже со мной помирилась. Она тогда твердо была убеждена, что ее Федя, майор, солидный человек, и думать перестал о рыбалке. Ведь какой авторитет у человека!
И вдруг однажды, вернувшись домой, она застает такую картину: папа с дочкой играет… в удочки. Да, да. Играет в рыбалку. Сидят они оба на диване, у каждого в руке по прутику с леской и крючком из булавки. Сидят и ловят целлулоидных карпов.
Алена Петровна готова была взорваться, но нашла силы, сдержалась. У нее была надежда, что все это просто игра. Она даже пошутить пыталась:
— Ну как, клюет?
— Нет, Аленушка, плохо. Как в бочке, ловим. Битый час сидим и ни одной поклевки не видели. Нет жора. Но ты не огорчайся, милая. Завтра я собираюсь поехать в Хлебниково. Говорят, там хорошо плотва пошла.
Алена Петровна ахнула про себя и прислонилась к дверному косяку: она поняла, что муж не шутит.
На другой день Федор Иванович принес домой все, что положено иметь хорошему рыболову-любителю для зимней ловли.
— Ты, дорогуша, освободи мне один ящик в шкафу, — сказал он таким тоном, точно и не замечал, что супруга стоит уже одной ногой в обмороке.
Ничего не помогло на этот раз Алене Петровне. Никакие уговоры не оказывали действия. Федор Иванович только усмехался, слушая супругу, а она от этого теряла всякое самообладание.
Выслушал Федор Иванович ее страстную речь, обнял и усадил на диван.
— Вот теперь мне понятно, Аленушка, почему на войне на меня не производили никакого впечатления психические атаки. Закалка была… От тебя получил. Подожди, не сердись — это шутка. А насчет авторитета ты не бойся. Его теперь трудно подорвать…
Тут поняла Алена Петровна, что все ее старания пошли прахом. Все надо было начинать сначала. Она не согласилась, что Федин авторитет в полной безопасности. Однако в характере супруга произошли такие изменения, что теперь требовалась совершенно другая тактика.
Долге думала Алена Петровна, пока у нее не созрел подходящий план. Он был прост. Она решила как-нибудь отправиться следом за мужем на лед и там всенародно высмеять его, пристыдить. Конечно, она не собиралась шуметь, она только собиралась довести до сведения всех, что рядом с ними занимается пустяками майор, человек, командовавший на фронте полком…
И вот сидим мы как-то в морозный денек на Москве-реке, все наше внимание на поплавках сосредоточено, и не видим, какая опасность надвигается на нашего уважаемого Федора Ивановича.
Подошла к нам Алена Петровна совершенно незаметно, — следовательно, у нее были все преимущества для нападения. Но она не напала. Весь ее план, так хорошо продуманный в деталях, сразу же рухнул. Она не предусмотрела одного — состава аудитории: рядом с мужем-майором сидел его генерал, а чуть поодаль — два знакомых полковника и директор той школы, в которой Федор Иванович преподавал до войны литературу.
Для составления нового плана у Алены Петровны не было времени, ретироваться было поздно: Федор Иванович ее уже заметил — пришлось Алене Петровне изобразить на лице улыбку и сказать как ни в чем не бывало:
— Здравствуйте… Пришла посмотреть: может быть, вас тут медом кормят, что вы не сидите дома в такой мороз.
— Ну что ж, удачно день выбрала. Хорошо берет. Вот смотри, сколько поймал. — Федор Иванович раскрыл чемодан и показал улов.
— Подумайте, сколько на белом свете глупой рыбы водится… — натянуто засмеялась Алена Петровна.
— Ну нет, — пробасил генерал, — не говорите. Не такая уж она глупая. Про ее повадки целые тома написаны. Но день сегодня действительно удачный. Пожалуй, до вечера мы по полному чемодану наловим.
— Вы собираетесь ловить до самого вечера? В такой мороз?
— О, когда клюет, мороза не замечаешь, Алена Петровна! А вы хорошо сделали, что навестили нас: пойдете домой, захватите свеженькой рыбки, поджарите к нашему приходу. А мы по дороге зайдем в гастроном… Вы простите, что я сам напрашиваюсь к вам в гости…
— Что вы, что вы, Сергей Никифорович… Я буду очень рада.
Видно, снова подошла стая плотвы: у всех начало брать. Алена Петровна, очень смущенная оборотом дела, стояла и растерянно глядела по сторонам, словно проверяя, догадался ли кто, зачем она сюда пришла. Но все были заняты ловлей, и никто не обращал на нее внимания. А на самом деле и я, и Федор Иванович украдкой следили за ней.