Эстеты из Кукановки

— А где остальные?

— А где им быть? Укатили базарить. Со своих участков моркву да помидоры торговать. Помидоры — товар нежный, ждать не будет, — уже связно пояснила сидячая дама в шляпе. — А я вот захворала и не поехала. — Она горестно махнула огурцом.

Председатель взял гостя за рукав и повернул его в другую сторону:

— Вон идет наш партийный секретарь, он вас сведет к комбайнерам. А мне уже некогда.

И быстрыми, но неверными шагами Мылов укрылся в ближайшем переулке.

— Зашибает? — доверительно спросил Судаков подошедшего Сухоуса. Тот угрюмо покачал головой.

— Днями, вот как вы кончите съемки, отправим беднягу в город на лечение. В прошлом году лечили — так до весны держался. А нынче, видно, рецидив.

Вышли к хлебным амбарам. За одним из них расположились механизаторы. Они дулись в домино так, что гром стоял. На вопрос Сухоуса, почему не ремонтируется техника, один из комбайнеров, похожий на разбойника, босой и в рваной рубахе, прогремел:

— А запчасти где? Скажи, где своровать, своруем.

Сухоус боязливо попятился.

— Пойдемте, а то еще облают… Детали сами куда-то смайданили, а правление виновато. Эх, глаза бы не глядели!.. Однако к съемкам мы их того… припарадим.

— Послушайте, товарищ, — робко заговорил Судаков, — мне говорили, что колхоз у вас передовой. А я вот до сих пор ничего выдающегося не заметил. Все очень… м-м-м… Средненько.

— А кто говорил-то? — презрительно спросил Сухоус. — Небось, в редакции? Так они сведения по телефону берут. А у телефона сидит какой-нибудь Пашка-брехун, он им наворотит… Я бы вам цифры показал, да бухгалтер наш сидит. Якобы за приписки и очковтирательство. Пойдемте-ка мы с вами к агроному Потапову. Он, может, тоже приукрасит, но самую малость… Катеринушка, а где Николай?

— Нет его, ирода, — сказала тетка с завязанным глазом. — Милиция забрала.

— Это почему?

— Как почему? Вон как меня разукрасил. Чуть что — так и тычет кулаком, прямо в нос метится.

Но Сухоус уже не слушал.

— Надо вас где-то на ночлег пристроить, — озабоченно сказал он Судакову. — Можно здесь, у Катерины, пока ее супруг отсиживает. — Ну а вдруг его отпустят, и он среди ночи заявится?

— Не беспокойтесь, — заискивающе сказал Судаков. — Лучше отправьте меня на вокзал. А я вам потом из города позвоню, когда съемки, и так далее.

Пашка, отвезя гостя на станцию, вернулся в правление, содрал с шеи еще мокрый от водки галстук и с отвращением сунул его в карман.

— Чуть взаправду не охмелел, Антон Петрович, — сообщил он Мылову. — Нанюхался этого галстука…

Правление никто не собирал. Оно собралось само.

— Отбоярились, — облегченно вздохнул Сухоус. — Потеряли несколько часов, а могли бы дней пять потерять.

— Ты учти, — сказал Мылов, — за ними бы еще явились из общества по распространению, из «Сельского альманаха», ежегодного календаря, радио и прочих органов. А теперь и они поостерегутся.

Артуровна на сей раз сидела в своем роскошном оренбургском платке и широко улыбалась.

— Что, Пашка, чем тебе не драмкружок? — хихикнула она с довольным видом. — Даже Авдошин (комбайнер-грубиян), и тот не сплоховал. Чистый Василий Чуркин! Вы уж ему подкиньте какую-никакую рольку…

В конце года Мылов решил позвонить в областную газету и сообщить некоторые факты о работе передовых колхозников.

— Это ты кому-нибудь другому вкручивай, — сказал ему сотрудник сельскохозяйственного отдела. — Вовремя мы вас раскусили. Теперь не проведете. Очковтиратели.

НА ЧУЖОМ ПОЯСЕ

— Я не буду встречать у вас Новый год, — сообщила по телефону теща Борису Петровичу Белкину.

— Почему? — осведомился зять с преувеличенным неудовольствием.

— Я приглашена в другое место, — ответила теща. — Но пироги я для вас испекла. С капустой. И с яблоками. Приезжайте и заберите. Ждать буду строго до десяти. Потом уйду.

Ясно. Тещу пригласили на преферанс. Ясно. Теща больше не желает мыть посуду большого застолья. Ну, это ее дело. А тащиться за пирогами в Панки — фиг. Перебьемся.

Но тут теща добавила:

— У меня еще кое-что для вас припасено. Свежий судак. Колбаса сервелат. И… коробка крабов. Заодно захватите.

— Это меняет дело, — сказал Борис Петрович жене. — Возьмем такси туда и обратно. Сервелат стоит мессы.

— А если гости придут? — спросила Зинаида Сергеевна.

— Повесим записку на дверь. Чтобы подождали… Сама ты и виновата. Пирогов испечь не в состоянии.

— А ты не умеешь ловить судаков и крабов, — огрызнулась жена.

На препирательства времени не было. Поехали в Панки.

Туда добрались благополучно. Но на обратном пути началось великое предновогоднее столпотворение, и Белкины попадали из пробки в пробку. Плелись хуже, чем пешком. Зинаида Сергеевна сидела с каменным лицом. Борис Петрович, бодрясь, чувствуя коленями как остывают пироги, начал потихоньку напевать «Как хорошо быть ген-нералом…» Потом перешел на художественный свист.

— Перестань свистеть, — сказала жена. — Нашел время… Гости, небось, на лестнице сидят…

Но гости не сидели на лестнице. Они сидели в других местах. Нина Ивановна Петухова сидела в парикмахерской под колпаком, сушила завивку. И надо же было, чтобы именно в этом салоне погас свет. Скажете, не бывает? В нашем доме седьмого ноября перестала течь вода. Мы сидели без воды до самого вечера. Нет такой шутки, которую бы не сыграли с нами коммунальники.

Муж Нины Ивановны Илья Васильевич Петухов, которого все называли кратко Илюша, в это время сидел в другом ателье. Ему срочно дошивали брюки, которые пролежали здесь целый год. Теперь Илюшу заставили за них расписаться, чтобы включить брюки в план четвертого квартала. Оставить их недошитыми было нельзя: заваляются еще столько же.

Анечка и Коля Ведровы стояли в гастрономе за тортом. Очередь была удавообразная и толстая. Такая бывает только за норковыми воротниками.

А Белкины все тащились, и пробкам не было конца. Наконец, машина прочно остановилась. Шофер вылез и, откинув капот, стал ковыряться в металлических кишочках своей «Волги», поливая разными словами качество «капиталки» и запасных частей. При чем особенно часто употреблял выражение «паразиты».

Когда прошло сорок минут, он повернулся к своим оцепеневшим от горя пассажирам и сказал:

— Поздравляю…

— Починил? — слабо обрадовались Белкины.

— Не-ет. Это я вас с Новым годом. Уже двенадцать.

Зинаида Сергеевна заплакала. Борис Петрович снова запел «Как хорошо быть ген-нералом…»

Наконец, шофер исправил машину, а к тому времени и пробки кончились. Белкины подъехали к своему дому, опоздав лишь на 15 минут. Почти одновременно подкатило такси с супругами Петуховыми. На дверях поверх хозяйской записки была мармеладом приклеена другая. Ведровы сообщали, что они поцеловали пробой и отправились в заводской Дом культуры.

— А дома еще ничего не готово, — сказала Зинаида Сергеевна, отдирая обе бумажки. — На кухне одни «натюрморты» лежат.

— Ничего. Управимся. Теперь спешить уже некуда. Вот только, братцы, мало нас, голубчики, немножко, — загрустил общительный Илюша. — Ну, что это, вчетвером праздновать. Подраться не с кем.

Взбалмошная капризная Нина Ивановна заявила другое:

— Я хочу встречать Новый год ровно в двенадцать, а не в какое-то неведомое время. Что мы, не люди, что ли?

— Да, — согласился Илюша. — Получился какой-то тайм-аут. Встреча в Кривоколенном переулке по Гринвическому времени.

— Эва! — удивился хозяин. — Что значит высшее образование! А не смотаться ли нам, братцы, в Гринвич? Где мой серебристый лайнер?

— Нечего острить, — сказала Нина Ивановна. — Илюша прав. Переведем часы и встретим по среднеевропейскому. Всего час разницы.

— Не возражаю, — сказал хозяин. — Но уж если встречать по чужому часовому поясу, не худо бы иметь оттуда хоть одного представителя.

— Правильно! — поддержал Илюша. — Давайте позвоним в гостиницу и пригласим кого-нибудь с тех широт. Ну, чего, чего? Выйдет — хорошо, а не выйдет — не повесят же нас. К тому же дружба народов, личные контакты и прочее.