Страница 8 из 10
— Вот именно: подходящий! — обрадовался Иван Капитонович. — Ие пустой? Да?
— Уж конечно.
— Деловой?
— Непременно.
— И при случае чтобы не зевал?
— Это в смысле выгоды, что ли? — вдруг хитро и испытующе глянув на Ивана Капитоновича, отозвалась старушка.
— Ну ясно!
Директор сел рядком со старушкой и доверительно стал говорить:
— Я чувствовал, что вы меня поймете. У Тани, у той есть кое-какие заблуждения. Это от молодости, от неопытности. Она святая простота. Жизни не знает. А жизнь сложна! Ох, сложна! Недаром говорили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных.
Анфиса Лукинична промолчала. Тогда Иван Капитонович повернул разговор на прежнюю стежку:
— Докладываю дальше: жилищный вопрос решен, можно ска-зять, в положительном смысле. Месяца через два приглашаем на новоселье.
— Квартиру дали новую?
Иван Капитонович покачал головой.
— Комнату?
— Тоже нет. Брат у меня, Федор, работает по жилищной части. Дело имеет с материалами. Решил построить домик. Свое имя он категорически не хочет упоминать. Сами понимаете, пойдут разговоры разные, сплетни, пересуды. А он кристальной души человек. Одним словом, оформил на меня. А мы между собой по-родственному договорились, что половина моя.
Анфиса Лукинична, прищурившись, смотрела на Ивана Капитоновича. А тот все улыбался. Он подмигнул старушке и произнес почти с нежностью:
— Ну как, подходящий родственничек?
— Для кого подходящий? — как-то удивительно спокойно спросила Анфиса Лукинична.
— Как для кого? Для вас, для ваших родственников…
— А вы моих родственников, поди, и не знаете.
— Расскажите, не таитесь.
— Мне таиться нечего. Вся наша жизнь у народа на виду. Брат мои коров пасет.
— Что?!
— Коров, говорю, пасет. Присвоили ему высокое звание Героя Социалистического Труда, и получил он премию. Новую породу скота выводить помогал. Сын Александр — директор МТС, на воине четыре ордена заслужил, звание майора имеет. Татьяну вы знаете — по торговой части. Осталось сказать о старике моем, главе нашей трудовой семьи. Он поскромнее — кладовщик в колхозе. У него одна медаль «За доблестный труд». Человек он не очень здоровый: слаб зрением.
— Стоп! — ударил ладонью по столу Иван Капитонович. — Старика устрою у себя. Мне нужен кладовщик со слабым зрением. Заметано?
Старушка ответила строго и властно:
— Нет, не заметано! Я долго слушала, теперь вы послушайте, гражданин. Неподходящий вы нам родственник! Не было у нас в семье фальшивых людей. И не будет! II Татьяне нашей вы не пара.
Улыбка сползла с лица Ивана Капитоновича так же, как сползает плохо наведенная позолота с глиняной свистульки.
— Вы так считаете? — ехидно спросил он.
— И я и вся наша семья! — отрезала Анфиса Лукинична.
— Семья! — пренебрежительно и холодно повторил Иван Капитонович. — Слава богу, дочь у вас не маленькая. Как-нибудь договоримся сами. Подумаешь, дефицитный товар — родительское благословение! Даже лучше! Дом без тещи — это дом отдыха.
Старушка усмехнулась:
— Что вы мелете? В том-то и дело, что Татьяна за вас идти не хочет.
— Ой ли? — недоверчиво откликнулся Иван Капитонович, но было заметно, что он задет за живое.
— Ни за что! — твердо сказала старушка, полезла в карман шерстяной кофточки, достала оттуда конверт, дунула на него, чтобы он раскрылся, вытянула письмо, аккуратно расправила его и, далеко отставив от глаз, прочла вслух: — «Сначала он мне показался человеком самостоятельным, а пригляделась — скользкий и темный».
— Какого же черта вы сюда притащились? — закричал в досаде Иван Капитонович.
Старушка не рассердилась. Она рассмеялась от всей души и с готовностью ответила:
— Я же сказала: чтобы не вышло ошибки. Вдруг, думаю, приехала дочка в город учиться, вскружила голову хорошему человеку, а потом из-за пустяка рассердилась, и пути врозь. Ежели что, хотела помирить. Мать я дочке или не мать? А по проверкам я, можно сказать, специалист: в колхозе председателем ревизионной комиссии пять лет состою.
Анфиса Лукинична Курносенкова медленно сложила письмо, медленно затолкала в конверт, медленно спрятала в карман и, не торопясь, вышла из кабинета. Она решила, что ревизия, хотя и оказалась не совсем обычной, все же прошла отлично. Как говорится, для пользы дела.
1946–1955 гг.
У САМОГО СИНЕГО МОРЯ
Всему причиной была популярность Гаврилы Афанасьевича. Ну, конечно, и его упрямство.
Еще совсем недавно жили его одностаничники на берегу тихого Дона, в станице Верхне-Курмоярской, а сам он ютился километрах в десяти, в глинобитной мазанке на хуторе Веселом, где был всего только бригадный стан колхоза имени Крупской и стояло несколько грубо слепленных хибарок.
Но была у Гаврилы Афанасьевича слава. Да, да, и не малая слава! На всю округу он слыл первейшим музыкантом-скрипачом. Где только за свои восемьдесят семь лет не играл на своей скрипке старик Маслов!
Существует на Дону обычай: собрания начинать музыкой. Услышав звуки масловской скрипки, народ собирался в клуб. Девчата с парнями затевали танцы, старики садились к стенке, в задний ряд, и смотрели на молодежь.
И вдруг все пошло дыбом.
Появилась какая-то девушка, поставила три палки, уместила наверху что-то вроде бинокля, вычертила у себя на дощечке план и, пожалуйста, говорит:
— У вас здесь вода будет.
Гаврила Афанасьевич даже засмеялся:
— Где это видано, где это слыхано, чтобы вода на горы лезла?
Вечером престарелое население хутора Веселого собралось возле мазанки Гаврилы Афанасьевича.
Заговорил Яков Семенович Астахов, бригадир колхозного поливного участка, худенький старичок со смеющимися глазами:
— Слышал я сегодня в правлении: верно, будет прорыт канал на соединение Дона с Волгой. И будто бы в наших местах произойдет с рекой перемена.
— Что? С Доном?
— Дон вроде как бы и останется, а разольется так, что его и не узнаешь: покуда глаз хватит — море. И будто бы море это — ему уже имя дали: Цимлянское — затопит станицу Верхне-Курмоярскую.
— Брехня! Никогда нас не затопляло, а теперь затопит? — недоверчиво усмехнулся Гаврила Афанасьевич и, стукнув палкой оземь, пригрозил: — Все одно городьбу с бахчей снимать не буду. Зальет вода, а к лету и спадет.
— Оно конечно, — стал Астахов размышлять вслух. — Может, и мечтают Дон задержать, а захочет ли он, батюшка, остаться? — И хитро подмигнул: — Сам на двенадцати гектарах поливного участка водой заправляю. Ох, нелегкое это дело — заставить воду идти по указанной дорожке! Нелегкое!
Все же Яков Семенович Астахов получил от Волго-Дона деньги на переселение и выстроил аккуратный домик, встав третьим на улице, запланированной сталинградским архитектором.
А Маслов тянул с получением денег и не переселялся. И так как все помнили о его славе и забывали об упрямстве, то, глядя на скрипача, не трогались с места и другие колхозные старожилы.
— Не дойдет до меня вода, — уверенно говорил Маслов.
По дошли уже сюда разговоры о том, как перебирались на новое, высокое место жители соседней станицы Нагавской, члены колхоза, носящего имя героя гражданской войны Григория Родина.
Кто не знает там Екатерины Фетисовой, по прозвищу Лобачиха! Она, прослышав, что новое море скоро будет наполняться водой, всплеснула руками:
— Так неужели же я свой сад брошу? Белосливы свои?!
И даже смотреть не захотела в ту сторону, где одностаничники готовились к переезду.
Первым из Нагавской переселился шофер Спиридон Иванович Алпатов. Он разобрал и по кирпичику вынес русскую печь, подвел под дом большие полозья. Мощный дизельный трактор «Сталинец» впрягся и потянул дом. Народ шел и удивлялся. А дом как ни в чем не бывало переезжал на новое место.
Посмотрел председатель ревизионной комиссии колхоза Мартынов на уплывающий алпатовский дом и закричал:
— Раз пошло такое дело, я и печь разбирать не стану!