Часы с боем

Так вот, оказывается, в чем корень зла! Если часы идут молча и только скромненько тикают, — обладатель вне подозрения. Но стоит часам пробить или — о ужас! — прокуковать, — все кончено, одновременно пробил час и их хозяина: он на веки веков заклеймен как презренный мещанин…

Рискуя прослыть мещанином, я продолжал поиски. Но все напрасно. Мне предлагали ходики, но при этом деликатно намекали, что хорошее их качество — дело случая. Если удались «сопряженные детали баланса», часы будут ходить довольно долго, а если нет, — не взыщите! Советовали купить стенные часы — топорное сочетание тех же ходиков и фанерного ящика из-под апельсинов. В ГУМе я увидел еще одни часы. Про них даже говорили, что они с боем. Но оказалось, что эти часы песочные и «бой» у них особого рода. Стекляшка, в которой струится красный песок, часто бьется по дороге в магазин, и в силу такой оказии три рубля специально накинуты на бой.

Посылать песочные часы в колхоз, где давно налажена электродойка и где хлеба убираются комбайнами, я, конечно, постеснялся и написал Варваре Ильиничне, что при всем желании бессилен ей помочь.

Набатный звон по-прежнему будит командированных товарищей в гостеприимном колхозном Доме приезжих у Варвары Ильиничны. Ну, что же: часы с шестидесятилетним стажем работают, как могут.

1954 г.

РЕВИЗИЯ

Продавщица сельмага Таня Курносенкова, милая, веселая и действительно в соответствии с фамилией курносая девушка, уезжала из родного колхоза в областной город на курсы переподготовки. Ее мать, Анфиса Лукинична, хлопотливая и разговорчивая старушка, кроме точного адреса тетки, у которой придется жить, и собственноручно испеченных подорожников (хоть и пути-то всего полдня), надавала дочери сотню наказов. А напоследок добавила:

— И еще одно. Девушка ты, Татьяна, собой видная, возраста самого невестинского…

В этом месте Анфиса Лукинична, несмотря на свое высокое положение в колхозе — она была председателем ревизионной комиссии, — проявила некоторое слабодушие: смахнула невольную слезу. Специалисты-психологи установили, что любящая мать вне зависимости от характера и занимаемого поста обязательно должна смахнуть «невольную» или «непрошеную» слезу, стоит ей только заговорить о возможном замужестве дочери.

— Ты уж не спеши, доченька. В таких делах нужна осмотрительность. Отца твоего я два года марьяжила: все приглядывалась да испытывала.

Таня отозвалась с обидой:

— И что это вы, мама? Неужели я маленькая?

Но написать в случае чего все же обещала.

Не прошло со времени назидательной беседы и двух недель, как Таня прислала своей родительнице письмо, в котором сообщила об успехах в учении, подробно описывала спектакли, на которых успела побывать в областном центре, а в конце послания упомянула о встречах с неким товарищем, утверждающим, что девушки лучше Тани нет на свете. Дальше в письме было, как в известной песне: «Только точки, — догадайся, мол, сама».

У Анфисы Лукиничны от этих намеков сделалось сердцебиение. Она снова всплакнула, предчувствуя близкое расставание: судя по всему, у девушки не за горами собственная семья.

А спустя немного времени пришло еще одно письмо. Оно было коротенькое, но решительное. Анфиса Лукинична перечитала его трижды, сначала удивилась, потом рассердилась, весь день ходила темнее осенней тучи, вечером на вопросы мужа отвечала невпопад, а утром собралась в город:

— Как бы там Татьяна чего не начудила!

И поехала.

Приехав, она постучалась в дверь директорского кабинета одного довольно крупного магазина, расположенного на главной улице областного центра.

Из-за двери раздалось гостеприимное «войдите».

Анфиса Лукинична переступила порог. Она увидела средних лет человека в халате белее снега горных вершин, чуть лысеющего и чуть полноватого.

— Прощения просим, — неторопливым, деревенским говорком начала Анфиса Лукинична, — мне бы лично директора.

— Это я, — ответил человек в белоснежном одеянии.

— Имя-отчество позвольте узнать? — приветливо улыбнувшись, спросила Анфиса Лукинична.

— Иван Капитонович.

Старушка одобрительно закивала головой, словно лучше этого имени и отчества не было на свете, и принялась словоохотливо объяснять:

— Я, сынок, не могу, чтобы по батюшке не величать, потому как…

Директор строго перебил:

— Что у вас, гражданка?

Анфиса Лукинична отозвалась с обидой:

— А вы не торопите меня, Иван Капитонович! Может быть, я по делу! Хочу вам сказать, что там, в магазине, народ волнуется. Вчера к вечеру, говорят, привезли много тюля, а почти не продавали его. Куда’ интересуются, делся? Одна гражданочка очень активно книгу требует, жалобу писать собирается.

Иван Капитонович беспокойно поднялся с кресла:

— Простите, я должен идти в магазин.

— Идите, голубчик, идите, — заботливо согласилась старушка и уселась на стул возле директорского стола.

На секунду Иван Капитонович даже растерялся, но потом со всей официальной сухостью, на которую был способен, произнес:

— Не задерживайте меня.

Анфиса Лукинична замахала руками:

— Я не задерживаю! Что вы? Идите!

Рассердившись, директор повысил голос:

— Что вам еще надо? Кто вы такая?

— Я Курносенкова, — с готовностью назвалась старушка. — Анфиса Лукинична Курносенкова.

Иван Капитонович удивленно уставился на посетительницу и только и мог, заикаясь, промолвить:

— Анфиса… Лукинична?.. Это…

Старушка даже фразы закончить не дала:

— Вот именно, это!

И, встав со стула, взяла директора под локоток.

Иван Капитонович сиял.

— Какая потрясающая встреча! Простите, я в два счета улажу все в магазине и вернусь.

Когда директор исчез из кабинета, Анфиса Лукинична осмотрелась, попробовала пальцем, нет ли пыли на телефоне и лампе, и осталась довольна.

«Видать, человек хозяйственный, — подумала она. — Ох, Татьяна, Татьяна!..»

Вернувшийся Иван Капитонович по-прежнему сиял, как будто улыбка так и закрепилась на его лице.

— Ну как? — спросила Анфиса Лукинична.

— Полный порядок! — бодро отрапортовал директор. — Разъяснил по существу и заверил, что жалобная книга на проверке в торге.

Анфиса Лукинична взяла книгу в сером переплете, лежавшую на столе, и спросила:

— Эта?

— Точно! — подтвердил Иван Капитонович, деликатно отобрал книгу и, заглядывая старушке в глаза, не проговорил, а почти пропел; — Разрешите, уважаемая Анфиса Лукинична, считать, что в данный торжественный момент нашей с вами встречи я выступаю не в качестве директора магазина, а по родственной линии, как жених вашей дочери.

Старушка склонила голову и как-то сбоку посмотрела на Ивана Капитоновича. Отозвалась она неопределенно:

— А не торопитесь вы, товарищ жених?

— Почему же? — возразил Иван Капитонович. — При вашем любезном содействии…

— Мой голос совещательный. Тане замуж выходить, ей и решать. Я ведь к вам тайком от дочки. Сказала: пойду, мол, по магазинам. А сама решила посмотреть, что за человек Иван Капитонович. Чтобы ошибки какой не вышло.

Директор не переставал улыбаться:

— Оказывается, теща у меня будет что надо! Разрешите мне доложить по ряду пунктов. В рассуждении материальной стороны можно не беспокоиться…

— А я разве беспокоилась? В браке первое дело, чтобы любовь была.

— До гроба! — решительно поддержал Иван Капитонович и даже поднял руку, как бы голосуя за предельно долгий срок своих нежных чувств.

— И человек чтобы подходящий… — задумчиво продолжала Анфиса Лукинична.